Годовщина революции
8 ноября, на второй день праздников, большой компанией сговорились с утра пойти в «Россию» на новый американский фильм. Все были уверены, что билеты удастся купить прямо перед началом сеанса – все-таки к десяти часам народ еще вряд ли успеет как следует очухаться и побежать в кино…
В назначенное время за Фурманом зашли Пашка Корольков, Влас-Колбас и Колеся, а еще двое должны были встретиться с ними у касс. Ребята сказали, что на улице так себе, и Фурман на всякий случай утеплился, даже шерстяные перчатки натянул – первый раз за эту осень. Выйдя из подъезда, он прищурился от резкого и ровного дневного света. На самом-то деле погода стояла довольно серенькая, но зато безветренная – красные флаги на ближайших домах лишь утомленно колыхались время от времени, остывая после вчерашнего парадного трепета.
Влас с Колесей сразу рванули вперед, продолжив беседу на какую-то неожиданно серьезную техническую тему, а Пашка с Фурманом, посмеиваясь над этой парочкой и рассчитывая догнать ее на углу, перед только что сменившим сигнал светофором, пошли не торопясь.
Проходя мимо двора первого дома, Фурман заглянул туда с привычным опасливо-ностальгическим интересом. Сейчас там никого не было видно, только голый асфальт со знакомыми выбоинами. Тихонько вздохнув, Фурман отвернулся и с лету удачно завершил шутливую Пашкину фразу.
Двойной перекресток между Оружейным и Садово-Каретной, к которому они приближались, сейчас был непривычно пуст: ни машин, ни праздничных гуляющих толп; какой-то дядька с болтающейся авоськой – вроде бы не пьяный – беззаботно плелся наискосок через проезжую часть; постовой милиционер, со скучающим видом крутивший полосатой палочкой, никак не реагировал на это очевидное нарушение правил; впрочем, и в самом прохладном утреннем воздухе ощущалась странная насмешливо-музыкальная свобода, точно дворник с невидимой метлой разгоняющая мусорные отголоски вчерашних песен и маршей.
Появившаяся из-за угла мужская фигура показалась Фурману смутно знакомой. Он стал радостно присматриваться и, поняв, кто это, вздрогнул: с широкой моряцкой раскачкой к ним навстречу легко двигался знаменитый на весь район хулиган Борька Соломонов по кличке Соломон. Пару лет назад его исключили из школы и, по слухам, посадили, за то что он сильно избил и даже поранил ножом какого-то старшеклассника… Но как он здесь оказался? Неужели его уже выпустили?!
У Соломона была яркая внешность: черные вьющиеся крупными кольцами волосы, густые брови, зеленые глаза с постоянной нехорошей внутренней игрой, выпуклые, капризно кривящиеся красные губы. Однажды старшие ребята прихватили Фурмана в некий таинственно-деловой поход в дальние каляевские дворы, и он был лично представлен тамошнему атаману, а потом, при случайных встречах с ним в школьном коридоре или на улице, пару раз удостаивался ленивого рукопожатия. Фурману казалось, что даже Азар, признанный вожак шпаны Косого переулка и его окрестностей, относится к Соломону с очень большой осторожностью. После той глухой истории с ножом, когда Соломон уже исчез, Фурман как-то раз краем уха слышал, как Азар мрачно говорил кому-то из старших, что Соломон – настоящий «псих», и правильно, что он «загремел» сейчас, потому что еще чуть-чуть, и из-за его нехороших причуд «мусора» могли бы «замести» всех…
Замолчав на полуслове, Фурман завороженно уставился на надвигающуюся фигуру. Первой его мыслью было шмыгнуть в пустой двор дома один. Но куда бы он там кинулся, если бы вдруг оказалось, что Соломон как раз туда и направляется? Кроме того, ведь рядом шагал ни о чем не подозревающий Пашка, которому просто невозможно было за секунду объяснить, что и почему надо делать… Между тем Влас с Колесей, увлеченные своим разговором, прошли мимо Соломона – кажется, он даже изящно посторонился, уступая им дорогу на узком тротуаре. С ними ничего не произошло! Фурман про себя нервно хихикнул, мгновенно представив, что бы они почувствовали, если бы вдруг узнали… Встреча стала неизбежной, и Фурман подумал, что откровенное бегство, скорее всего, только привлекло бы к нему внимание Соломона. Да и с чего, собственно, ему бежать? Он же ни в чем перед ним не виноват!..
Пашка все тянул свою ироничную болтовню, а притихший Фурман отдался на волю судьбы. За эти несколько лет Борька довольно сильно изменился, из вспыльчивого мальчишки со спортивной осанкой (про страшного Соломона ходил удивительный слух, что раньше он занимался танцами) превратившись в широкоплечего парня с пружинистой походкой рукопашного бойца. Лицо его тоже несколько раздалось, но на нем была прежняя наглая и презрительная ухмылка. Ничего колония с ним не сделала, наоборот, только закалила, с боязливым уважением догадался Фурман.
Соломон был без шапки, в шикарной заграничной куртке с плотным белым мехом на отворотах – такие можно увидеть только в кино. Откуда он ее взял? Украл? Снял с кого-то на улице?.. Мгновенно покрывшись холодным потом, Фурман все же припомнил, что Борькины родители, как уверяли пацаны, были очень богатыми людьми, дипломатическими работниками, подолгу жили за границей, и даже здесь, в Москве, прямо во дворе у них стояла своя собственная иностранная машина…
Перед Фурманом вдруг возник мучительный вопрос: должен ли он здороваться первым? Или, может, удастся проскользнуть незаметно?.. В конце концов, кто он такой для Соломона? А если узнает?! Что надо говорить? Спросить, давно ли он вернулся? – Нет, это, наверное, нельзя… Фурман ощутил, как по его лицу забегали неконтролируемые гримасы, и незаметным движением заранее сдернул правую перчатку – а вдруг Борька протянет ему руку?..
Когда между ними оставалось каких-то два шага, Фурман обдуманно притормозил, пропуская беспечно лопочущего Пашку немного вперед и – как бы из обычной уличной вежливости – освобождая путь встречному прохожему. Соломон, судя по всему, не ожидал такого маневра и посмотрел на них в некотором замешательстве. Пашка, шаркнув, протопал мимо, а Фурман быстро и мягко улыбнулся, прошептал «привет» и остановился, плоско влепившись губами в чужой холодный кулак.
Пашка удалялся в одну сторону, продолжая развивать какую-то свою дурацкую мысль, а Соломон – в другую. Как ни в чем не бывало. Даже не оглянулся. Просто на ходу дал кому-то по лицу и пошел дальше.
Фурман с задумчивой обидой некоторое время смотрел ему в спину, потом быстро оглянулся: а что если добежать до милиционера на перекрестке?! Он представил, как подбегает к постовому, запыхавшись, объясняет ему: «Меня хулиган ударил по лицу! Он там, уходит! Я его знаю! Остановите его!..» И что тот будет делать? Побежит за ним, громко стуча своими тяжелыми сапогами? Засвистит в свисток? Начнет стрелять ему вслед из пистолета?..
Какая глупость. Подумаешь – дали разок по морде? Делов-то… Никто даже не видел. И подтвердить никто не сможет. Соломон и ударил-то так, вполсилы. А мог ведь и по-другому… Валялся бы сейчас на асфальте…
Фурману вдруг все стало скучно.
Губы горели и наливались тяжестью. Он осторожно попробовал рукой – кровь отпечаталась, но текло вроде бы не очень сильно.
– Подожди!.. – сказал он. Не слышит. – Пашка! Подожди! – Очнулся, улыбается. – Поди сюда. – Говорить было немного больно. – Посмотри, у меня кровь идет? Из губы.
Пашка никак не мог поверить в то, что произошло: когда, только что?! кто?.. прямо так, ни за что? – Фурману даже стало смешно.
Подошли недовольные задержкой Влас с Колесей и с осторожным удивлением закрутили головами.
– Ладно, вы идите, а то опоздаете, – сдерживаясь, сказал Фурман.
Они начали убеждать его, что не надо обращать внимание, с кем не бывает, главное, зубы целы – и порядок, зачем окончательно портить себе праздник, а мы как же, посмотришь сейчас отличный фильм и забудешь обо всех неприятностях… Фурман заколебался, но, представив, как долго-долго для его тошного чувства будет тянуться время, пока они дойдут до Пушкинской, а там придется опять что-то объяснять… Да и какое ему дело до всех этих честных американских ковбоев, которые тоже на каждом шагу лупят друг друга по зубам?.. А потом все равно еще придется плестись обратно. Дом-то – вот он. И спрятаться…
Собрав волю в кулак, он изобразил, что все в порядке, но просто уже настроения нет идти в кино, а вы давайте, бегите, зачем всем делать хуже, там ведь ребята ждут, а вот как раз и троллейбус!.. Времени действительно оставалось мало, и смущенные друзья наконец исчезли. Фурман с усталым удовлетворением помахал им вслед.
Родителям он решил сказать, что вернулся с дороги: мол, вдруг заболело горло. Конечно, это их не обрадует, но ведь и он тоже… не железный.
Стоя перед большим зеркалом в прихожей и делая вид, что изучает глубины своего внезапно заболевшего горла, Фурман угрюмо обследовал небольшие повреждения в полости рта и при помощи осторожных растираний попытался скрыть наружные следы удара. Желание поделиться хоть с кем-то из родных было очень острым. Но он напоминал себе, что папа и дедушка до сих пор еще не отошли после смерти бабушки, поэтому лучше их не беспокоить; Боря наверняка только посмеется над ним; а мама… – чем она тут может помочь?
