Нора понимала, что к ней присматриваются, и не исключала, что студенческое прошлое всплывает где-то как аргумент против ее кандидатуры. Она представляла также и аргументы в свою пользу: ну, господа, дочка Риты О’Нийл и Стенли Корбаха в семнадцать лет просто должна была поиграть в революцию. Главное, мы сейчас имеем дело с серьезным ученым, автором нашумевшей книги «Гигиена древних». Персона к тому же является и хорошеньким лицом женского пола, и оно (тут происходит путаница с родами русского языка, чего, конечно, не произойдет в английском) продемонстрирует прогресс еще недавно закабаленного сегмента.
Собирается в конце концов президиум Археологического общества США. Люди не последние в области проникновения из мира сущего в сферы неподвижно лежащего. В большом проценте случаев неожиданные эксперименты приносят неожиданные результаты, господа. Многие археологические находки были сделаны при помощи авиации. Снимки со спутников сейчас широко используются в геологии. Иные темы популярных таблоидов могут приобрести научный аспект. Орбитальное наблюдение пирамид, например. Доктор Мансур предлагает собственную методику исследования зоны города Ур. Есть еще один важный фактор в пользу экспедиции Мансур. Появление в ее лице первого космического археолога США привлечет колоссальное внимание к проблемам нашей науки, а стало быть, к увеличению финансирования наших экспедиций и публикаций. Ну, словом, в добрый час, доктор Мансур!
Тут мы добавим кое-какую наблюденцию по поводу нравов. Американцы к башлям всегда подходят впрямую, с откровенно открытым ртом, в отличие от русских, что топчутся вокруг да около, делая вид, что их презренный металл не особенно и интересует, есть, дескать, сферы более высокие. Как это истолковать, не знаю, полагаюсь на вас, сударыня.
Отправляясь на первое медицинское освидетельствование в Хьюстон, она ничего не сказала Алексу. Только уже после возвращения, со смехом: «Знаешь, я тут на днях проходила свои „физикалс“, так врач мне сказал: „У вас превосходное здоровье, прямо хоть на «Спейс-Шаттл“.
Как раз в этот момент Александр Яковлевич приспосабливал ее в одну из любимых позиций и пыхтел в своем лучшем стиле. «Никогда в этом не сомневался, дарлинг, – ответил наглый трахальщик, – каждая встреча с тобой похожа на запуск ракеты».
Вновь и вновь она отправлялась в Хьюстон: то на ознакомление с аппаратурой, то на недельные тренировки, но он, похоже, даже не ревновал. Иной раз задавал вполне формальные вопросики: «Ну, как там у тебя продвигается в Хьюстоне?» – без всяких сомнений принимая ее отговорки. Он весь уже был в своем спектакле, в этом гадском «Черном Кубе», где сучки из «Пинкертона» наверняка заигрывают с ним, а то и садятся к нему на колени. В конце концов Нора твердо решила: ничего ему не скажу до конца, пусть узнает из телевизора!
Подражая Владимиру Набокову с его «Толстоевским» и учитывая литературную ориентацию своего завкафедрой, Александр придумал себе автора пьесы: «Лейтенант Гоглоевский». Афиша спектакля выглядела несколько курьезным образом, призванным заинтриговать просвещенную публику Северной Вирджинии, Южного Мэриленда, Джорджтауна, Даунтауна и Правительственного Треугольника.
«Черный Куб» представляет.
Пьеса Лейтенанта Гоглоевского «Мистер Нос и другие сторонники здравого смысла».
Поставлена Александром Корбахом под эгидой Театрального департамента университета «Пинкертон».
Спонсоры: «Универмаги Александер Корбах инк.», «Доктор Даппертутто, Куклы для взрослых, компани».
Людей без чувства юмора просят не беспокоиться.
Последняя строчка вызвала возражение профессора Таббака.
«Это грубость, – сказал он решительно. – Те, кому это адресовано, обидятся и не придут». Артисты наивно удивились: «Но кто может подумать, что это ему адресовано?» После некоторого размышления профессор согласился: «Хорошо, поскольку мне это не адресовано, я не возражаю».
За неделю до спектакля АЯ стал себя накручивать. Будет провал! Ребята не профессиональны, перепугаются, перепутают всю мою «биомеханику», звукосистема, конечно, сломается, свет мы и так не довели до ума, задуманный и отрепетированный полубалет превратится в бессмысленную толкотню пригородных остолопов, тут и декорации обрушатся.
АЯ недооценил современной молодежи. Спектакль прошел одним духом, без единой сбивки темпо-ритма, почти без накладок. Ребята не выказывали ни малейшего стеснения, как будто каждый вечер играют перед полным залом вирджинского бомонда. Иной раз даже казалось, что они как бы слегка объелись такой аудиторией. Может, «сахарку» нанюхались? Будучи человеком не совсем наивным в этой области, АЯ знал, что после хорошего в нос засоса любой ресторанный фиддлер может сыграть на уровне Паганини, однако через час расползется местечковой квашнею. Вот как раз через час, в «Носу», и начнется маразм. Со второго акта я просто смотаюсь.
«Все оки-доки, босс, в чем дело?» – успокаивали его ребята в перерыве. «Саша, почему такой бледный, прическа не в порядке?» – нагловато шутили исполнительницы женских ролей Беверли, Кимберли и Рокси Мюран.
Наш Александр Яковлевич упустил, что эти дети выросли под постоянным глазом родительского Home Video и не боятся линз. Появилось целое поколение артистов, что перед зрителями ведут себя вполне естественно, не хуже Дастина Хофмана или Джулии Робертс, а то и лучше, L&G, а то и лучше.
Во втором акте труппа не только не расквасилась, а напротив, стала заваривать то, о чем он только мечтал на репетициях, некое подобие ритмо-додекафонного, булькающего, словно луизианский суп, полубалета с мгновенными барельефами – остановись, мгновение! – и в двух-трех местах так уместно сымпровизировала эти стопы, что АЯ даже сделал победный жест кулаком в воздухе. Студенты лабали в свое удовольствие. Гарри Понс крутил круги на велосипеде Акакия Акакиевича, его Шинель в углу сцены пела арию Каварадосси, Панночка мгновенно превращалась в ведьму и обратно, ну а Нос, Робби Роук, с трибуны кандидата в губернаторы требовал демократических реформ. Со сцены несло настоящей гоглоевщиной. Все получалось в ту ночь, и даже финальная, почти невозможная сцена с ее моментом «неизлечимой печали», когда все персонажи начинают угасать, словно Майя Плисецкая в «Умирающем лебеде», получилась так, что миссис Президент Миллхауз встала со слезами на глазах.
Здесь не принято хлопать в унисон и без конца выходить на поклоны. Тем более в университетском театре, где спектакль все-таки часть учебного процесса. И все-таки знакомый хмель успеха уже гудел в его жилах. Боже, значит, я еще не сдох, да? За кулисами вся братва лежала на полу, слабо передавая друг другу банки пива. Саша, мы это сделали! Я горжусь вами, ребята! Потом начался прием и длился два часа, что тоже было мерилом успеха. Инкредибл, говорили ему, джаст фантастик! Щедротами Арта Даппертата всех обносили недурственным шампанским. Большие креветки жарились на гриле, торчали букеты крабьих лап, предлагались миньоны. Там, где Корбахи, там успех, там победа! В толпе встречался задумчиво-непонимающий взгляд Марджори. Муж уже десять месяцев как в бегах. Откровенно неискренняя любезность Нормана Бламсдейла. Что касается главного попечителя Арта Даппертата, то он вел себя как дорвавшийся до халявы московский актер. Набухался в дупель. Вполпальца затыкал бутыль «Мумма», пускал в потолок струю. Кричал Саше: «You won, starik!»[163] Привез, видите ли, из Москвы словечко.
Подходили журналисты: аккуратист из «Поста», неряха из «Вашингтон таймс», девушка из «Виллидж войс». Оказывается, в спецкомандировке на Корбаха. Нью-Йорк хочет знать, кто таков. Александр блуждал в толпе, будто сам какой-то дряни нанюхался. Вплотную не замечал тех, кого по правилам «Пинкертона» надо было заметить, в частности финансовых воротил из вирджинского «Хай-Тек Коридора». Вместо этого слишком долго, о чем не поймешь, говорил с вечными соперниками из соседнего огромного университета «Мейсон». Вдруг его пронзило беспокойство. Здесь кого-то не хватает! Только уже нервно озирая зал и даже как бы подпрыгивая, он сообразил, что высматривает катастрофически отсутствующую Нору Мансур. Она обалдела, подумал он. Не пришла на премьеру! Она хочет меня бросить. Я ей уже надоел. У нее любовник в Хьюстоне. Вот вам и финал торжества.
Прощай, «новый сладостный стиль»! И он тут же ушел из «Черного Куба» в слякотный простор.
Шагая по слякотному простору, он проклинал злосчастную судьбу и собственный идиотизм. Упустил такую женщину, посланницу безмятежных небес и бурнокипящих земных низин! Ради какого-то школьного театра бросил свою любовь на произвол техасских секс-маньяков. Прощай теперь уже навсегда, моя молодость по имени Нора! «Прощай, молодость» – так назывались гнусные советские фетровые боты. Теперь вся жизнь моя станет таким «говноступом» со слежавшейся внутри гнилью, которую даже вилкой не выковыряешь, даже вилкой, вот именно, даже вилкой.
