— Быстро расплачивайся, и поехали.
Слава мягко улыбался им обеим, предложил Алене сесть, но та только поставила на стол свою сумочку и сказала:
— Слава, побыстрее, пожалуйста.
Он извинился перед Машей, оставил деньги и через мгновение был вдавлен в стеклянную стенку лифта, ее рука умело расправлялась с ширинкой, прозрачный лифт ехал вниз всего лишь с пятого этажа, и в любой момент к ним могли подсесть, но было и это залихватское, чуть наркоманское, подростковое чувство полноты жизни.
По пятницам Слава практически никогда не приходил домой раньше полуночи, так было заведено много лет, но именно в эту, почти уже летнюю, сплошь скрипящую сверчками, благоухающую цветением майскую пятницу он пришел почти сразу после работы — где-то в половину восьмого, и сразу, как переступил порог, ощутил что-то не то. Сделал несколько шагов, и в синевато-белом, впервые залитой по-летнему дымчатым вечерним светом гостиной увидел чужие светло-голубые джинсы, грубый коричневый ремень и слегка тщедушный, совершенно белый пацанский торс, и Анжелику, запахивающую черное атласное кимоно, с распущенными волосами, закрывающими почти половину бледного лица, вытянувшегося и округлившегося в замешательстве, смешанном с какой-то неконтролируемой, неуместной радостью.
Когда конфликтная ситуация была улажена со всей возможной при данных обстоятельствах дипломатией, Слава сказал, что уедет на день, и Андрей может помогать в сборах своей супруге, никуда не спеша, более того, они могут забрать все, что Анжелика считает своим. Рано утром в субботу ему позвонила Алена, и Слава честно ответил, что сейчас дома, но, правда, ей-богу, вот-вот убегает и едет далеко за город по делам.
— Да, хорошо, я поняла, — сказали там и бросили трубку, и Слава, чувствуя некоторую комичность ситуации, помчался сломя голову в ванную, ополоснулся кое-как и, не завтракая, рванул во двор (чем доставил немного тоскливого наслаждения не знающей истинной причины бегства Анжелике, ночевавшей всю прощальную ночь рядом с ним на диване и, кажется, начавшей наконец понимать прелесть поверхностности и легкости, правящих его жизнью). Спокойно вздохнув, Слава выехал со двора и отправился, как договаривались, к Вадику, чтобы потом решить, что делать дальше с этим чудесным теплым днем.
Алена пришла буквально через десять минут после его отъезда, и Анжелика открыла дверь, зевая и не глядя, думая, все с той же недоумевающей радостью, что Андрей, наверное, дежурил у подъезда всю ночь. Но мимо нее, раздувая ноздри и презрительно глядя по сторонам, прошла какая-то женщина, лет за тридцать, с горящими темными глазами, губами, когда-то полными, а теперь чуть подвявшими и рано проявившимися носогубными складками. «Злая потому что», — подумала Анжелика и, прислонившись к стене, смотрела, как женщина, сменив воинственное выражение лица на любопытное, дойдя до двери в гостиную, заглянула туда, потом крикнула:
— Слава! — и, не услышав в ответ ни шороха, ни слива в туалете, ни еще какого-нибудь утреннего звука застигнутого утром мужчины, посмотрела на Анжелику — будто нехотя, все никак не фокусируясь на каком-то одном месте между ней самой, входной дверью и коридорной стенкой.
— Он уехал десять минут назад, — спокойно сказала Анжелика, отмечая базарную обувь из кожзама, толстую щиколотку, чуть оплывшие, опустившиеся бедра в дешевой, но крикливой атласной юбке, множество пигментных пятен на лице и шее, расширенные поры на щеках и на лбу и там же много косых морщинок, впитавших тональный крем, самодельный маникюр с пронзительно-розовым лаком. Все это стало забавным откровением, окрасившим утро в еще более солнечные тона.
— Но ты же понимаешь, что он больше тебе не принадлежит, — сказала Алена, начав наконец рассматривать Анжелику.
— Почему?
— Да потому что он мой, в любое время дня и ночи, я же выдергивала его у тебя из-под носа, девочка, он бросал всю свою работу, прямо в офисе за три секунды, — она щелкнула пальцами, — был у меня.
— Ну и что?
— Ну и что? Не делай вид, что тебе все равно. Просто я хочу, чтобы ты знала, что он отменял свои совещания, стоило мне только подъехать, уходил из ресторанов посреди банкета, не ехал на встречи и ждал меня прямо на проспекте, а потом мы занимались сексом на стоянке в «Макдоналдсе» и ездили в съемные квартиры, не дотерпев до двери, начинали все прямо на лестничной клетке.
Это, конечно, задело Анжелику, но недоумение от их совершенно несопоставимых весовых категорий не давало колючей сухой боли разрастись удушливыми спутанными ветками в груди.
— Вот такие дела, девочка, — резюмировала ее молчание Алена, — и сегодня вечером, днем, ночью, если только я захочу, — он снова будет моим. А, да, и знаешь еще что, — продолжала она, неспешно пройдя в гостиную, игриво заглядывая на неприбранный диван с откинутым одеялом и двумя бокалами со следами чего-то на овальном металлическом подносе на полу. — Мне ведь от него ничего не надо, кроме него самого. Мужчины очень благодарны за это. Я состоявшаяся женщина, у меня есть ребенок, есть кое-какие сбережения, у меня мама в Италии живет… Вот такие дела.
Она дошла до конца коридора, упирающегося в двери ванной, туалета и кухни.
— Слушай, а можно я посмотрю квартиру. Это же его квартира, он тут давно живет?
— Вроде бы давно, — выдавила Анжелика.
Стукая каблуками, Алена прошла на кухню, стала рассматривать полки с тарелками, заглянула в пару шкафчиков, как на выставке перед интересной картиной, задумалась перед полочкой со специями.
— Друзья из Марокко привезли, — стараясь сохранять светский тон, объяснила Анжелика.
— Как мило, я очень люблю специи, не сомневалась, что и Слава тоже, — удовлетворенно улыбаясь, она открыла холодильник, потом окинула взглядом мойку и одну большую немытую тарелку там. Затем, легко кивнув Анжелике, словно благодаря за импровизированную экскурсию, пошла назад, попутно заглянув в туалет и ванную.
У входной двери коридор заворачивал в небольшой аппендикс с двумя дверями. На встроенных полках там стояли старые журналы, книжки, несколько склеенных авиамоделей и еще что-то, потихоньку вынесенное из кабинета, так и не ставшего детской комнатой.
Уже не спрашивая разрешения, Алена толкнула одну из дверей и оказалась в спальне. На низкой кровати, больше похожей на матрас, лежала женская одежда на вешалках и какие-то яркие детские кофточки. На широком подоконнике стояли фотографии в рамках, много ароматических свечей: в стаканчиках, отдельными цилиндриками, обвязанных ленточками и плавающих в тарелочке, там же было множество баночек с лосьонами, довольно объемная косметичка, стаканы с кисточками и пилочками. В ванной полка также ломилась от кремов и сывороток. Почти все, как отметила про себя Алена, было не декоративной, а лечебной косметикой, и кожа у девочки была отменной, белоснежной, гладкой, как ракушка. На полу валялось несколько глянцевых журналов и стояла пустая тарелка с крошками. Створки шкафа-купе были открыты, и оттуда выглядывали чемоданы, зимняя одежда в прозрачных чехлах из химчистки, какие-то коробки и кульки с надписью «Duty free».
В другую комнату Алена даже не стала заходить, изучив все с порога, — просто кладовая с окном. Изначально тут планировался какой-то стиль — голубые обои, белые полки, белый книжный шкаф, серо-синий ковролин, синие римские шторы, но почему-то не вышло — на столе громоздились кучи разнообразного хлама, на полу — стопки книг в рост человека, стояли какие-то коробки, тренажеры, которыми наверняка Слава никогда не пользовался, и прямо в центре комнаты, на единственном свободном от хлама пятачке, — чистая гладильная доска с готовым к действию утюгом.
— А кофточки розовенькие чьи? — спросила Алена аккуратно, заботливо, как родную, прикрывая дверь в кабинет.
— Дочкины.
— Даже так? — удивилась Алена. — Там, в спальне, фото есть, можно я посмотрю?
Анжелика, как загипнотизированная, кивнула.
Амели была русая, в папу, сероглазая.
— И сколько же ей лет? Года четыре, наверное? Ты молодец, не думала, что у тебя уже есть дети.
— Ей три с половиной.
— А то, что тут только кофточки, это просто случайно? И в той кладовке вы же скоро обязательно сделаете ребенку свой угол? Где она тут вообще живет?
— Она сильно болела и сейчас у родителей за городом, — уклончиво объяснила Анжелика.
В этот момент в дверь позвонили, Алена глубоко и сладко вздохнула, занимая позицию у вешалок с одеждой. Пришел Андрей, быстро поцеловал Анжелику в губы, потом, ощерившись, неприятно себя чувствуя в этих стенах, словно борясь с дурнотой, перевел взгляд на Алену. Убедившись, что глаза Анжелики полны слез и незнакомая женщина с горящим взглядом уж слишком вызывающе смотрит, спросил, обнимая жену:
