Женька промычал что-то неразборчивое, не прекращая движения.
— Дай — ка посмотрю, что у тебя там.
Друг замер и послушно протянул ладонь. В учебке нас учили оказывать первую помощь, в том числе и при таких травмах, но что я мог сотворить здесь, если вокруг не было ни одного предмета, способного зафиксировать кисть, а духам, по-моему, вообще было все равно когда мы откинемся: сегодня или завтра. Станут они утруждать себя такой мелочью, как перевязка пленного.
Кисть выглядела, мягко говоря, не очень. Из опухоли на сгибе сочился гной. Он пропитал кусок майки, которым мы замотали руку. У Женьки был жар. Он облизывал пересохшие губы, в темноте, как два серых уголька, блестели его нездоровые глаза.
— Да…
— Что, хреново?
— Да есть маленько, — я отпустил кисть, и Женька снова прижал ее к груди, но пока не качался.
За стеной раздались громкие голоса. Они приближались. Мы ожидающе уставились на дверь. Пришли за нами, чтобы выполнить обещание того афганца? И вдруг я почувствовал, что вспотел. А ведь умирать-то не хочется.
Дверь распахнулась, яркий свет горячего дня на несколько секунд ослепил меня, и уже знакомые молодые афганцы направили на нас дула автоматов:
— Кош.
Мы уже знали, что это означает «пошли отсюда». Нас провели между высокими дувалами, из-за которых выглядывали любопытные детские лица, и мы оказались на небольшой утоптанной площадке, наверное, центральной «площади» селения. Афганцы коротко показали нам дулами место на ее краю, у стены дома. Мы послушно присели. «Духи» остались стоять, не опуская автоматов. В этот раз они были напряжены, а пальцы лежали на спусковых крючках. Правда, снимали ли они их с предохранителя я не видел. Их поведение нам с Женькой не понравилось. Мы недоуменно переглянулись. Друг хотел чуть-чуть наклониться, чтобы что-то сказать мне, но один из охранников вплотную приблизил дуло к его лицу, и Женька отказался от этой идеи.
Постепенно на «площади» собрался народ. Тут были и бородатые старики, и подростки, и несколько крепких парней с оружием за плечами. Не видно было только женщин. У них с этим строго: при чужих и за порог не выпустят. И тут мой рот открылся сам собой: из-за дувала вывернул Волощук — знакомый связист из полка, за ним шагали еще двое наших, мне незнакомых, скорей всего ребята последнего призыва. Женька тоже уставился на сержанта во все глаза. Что они тут делают? В этот момент следом за ними вышел «дух» с автоматом наперевес, а дальше появился какой-то европеец, одетый как все местные в балахон, с работающей небольшой видеокамерой в руке. Он снимал. Европеец провел видоискателем по собравшейся толпе афганцев, потом перевел на нас. Особенно внимательно он фиксировал на пленку Женькину физиономию. Мой друг был популярен даже у иностранцев, но эта не та известность, которой можно завидовать. Последним шагал тот самый старик, который нас приобрел утром. Лица наших парней отсвечивали самыми разными синяками и кровоподтеками — «духи» постарались. Понятно — товарищи по несчастью. Ребят толкнули к стене рядом с нами. Волощук оказался последним в ряду. Он опустил голову вниз и ни на кого не смотрел. Слева от меня сидел незнакомый светловолосый паренек. Мы обменялись взглядами, и он еле заметно кивнул — поздоровался. Я ответил. Вместе мы повернулись к афганцам.
Старик остановился перед иностранцем и на почти чистом русском заговорил, позируя. Что-то про священную борьбу против неверных, нас, то есть. Про то, что смерти его единоверцев не останутся безнаказанными. Что нас прирежут, как баранов. И что мы не воины, а по сравнению с ними, так, салабоны, и потому нас даже не связывают. И еще какую-то чушь, которую я уже не слушал. Вот и пришел наш последний час, похоже. О, как высокопарно получилось. Ну, сволочи, если сейчас надо будет умереть, вы не увидите слез русского. И тут кто-то рядом заплакал, громко, почти навзрыд. Я выглянул из-за светловолосого соседа, тоже повернувшего голову. Плакал сержант. Опустив лицо на руки и вытирая слезы на щеках о рукава «эксперементалки». Вот же скотина, он что думает, его эти слезы спасут? Хотя он, скорей всего вообще ни о чем не думает: мозги от страха отшибло.
В этот момент старик торжественно извлек кинжал из ножен на поясе и зачем-то потряс им перед камерой. Потом добавил несколько слов по-своему и шагнул к Волощуку. Трое охранников щелкнули предохранителями и передернули затворы — наконец-то сообразили — и отступили от нас на пару шагов, не опуская стволов. «Бараны, бараны», а на мушке держат.
— Пс, пс, — Женька опять что-то хотел мне сказать.
Я незаметно качнулся в его сторону.
— По моей команде, — одними губами проговорил он.
Я не столько услышал, сколько уловил кожей слабые колебания воздуха. А из них уже сложились слова. Ну, вот, он опять прочел мои мысли. Я быстро глянул на соседского паренька. Он был бледен и напряжен. Крупные капли пота покрывали лоб, а на нижней прикушенной губе выступила капелька крови.
— Делай как мы, — я наклонил голову, что бы охранники не видели губ.
Понял он меня или нет, я так и не узнал. Старик зашел Волощуку со спины, задрал голову подвывающего сержанта и приставил кинжал к дергающемуся кадыку. Он улыбался. Иностранец невозмутимо снимал.
«Ну, сопротивляйся, — хотелось крикнуть мне, — мы же не связаны». Пальцы сержанта нервно комкали ткань на груди. Старик слегка отстранился, чтобы не обрызгало, и деловито дернул ножом: на землю ручьем хлынула черная кровь. Все: и зрители, и охранники уставились на дергающееся тело сержанта. В следующий момент в мои уши ворвался негромкий шепот:
— Давай.
Мы с Женькой подскочили одновременно. Я успел проскользнуть мимо пыхнувшего огнем дула среднего охранника и со всей силы лбом врезался ему в нос. Охранник булькнул кровью и осел, закрыв ладонями лицо. Слева Женька головой вперед уже падал на другого «духа» — тот получил удар под дых затылком и, закатывая глаза и задыхаясь, валился на спину. Я на лету подхватил падающий автомат, вставил палец в скобу и веером — спасибо охраннику — поставил на «очередь» — прошелся по толпе зрителей. Кто-то сразу упал, поймав пулю, остальные бросились врассыпную. Я заметил, что иностранец тоже упал, а его камера отскочила от камней, как мячик. Несколько секунд и затвор щелкнул в холостую — патроны закончились. Женька копошился рядом, пытаясь левой рукой поднять автомат, и тут еще одна очередь справа от меня прошила разбегающихся афганцев. Я мигом оглянулся. Светлый паренек, стоя на колене, прищурившись, строчил из автомата. Рядом второй связист — темненький, — лежа на спине, из последних сил сжимал горло наседающего на него крупного охранника. Еще через какие-то секунды закончились патроны и у моего соседа. Пока он зачем-то отстегивал магазин, я шагнул в сторону схватки и ударом приклада чуть ниже черепа помог связисту одолеть «духа». Тот брезгливо скинул с себя расслабившееся тело и начал подниматься. Краем глаза я заметил движение у стены и автоматически выставил перед собой трофейный автомат, защищаясь. О его металлическую крышку звякнул кинжал и отлетел в сторону. Старик замер в полудвижении. Раздался одиночный выстрел. На его ключице появилось пятнышко крови, которое стало быстро расти. Он недоуменно глянул на нас и… осел. Женька, морщась от боли, опускал автомат.
— Посмотрите, у «духов» в карманах должны быть еще магазины.
Мы бросились к неподвижным охранникам. Запасной магазин оказался только у одного — того самого, с которым боролся Женька. Похоже, он уже приходил в себя. Я поднял кинжал старика и склонился над «духом». Я сделал это спокойно, и сам поразился тому, как это получилось. Милосердие из меня выбили вместе с зубами. Потом я подошел к следующему.
Ребята стояли рядом и молча смотрели на мои короткие, будто отточенные опытом движения. У меня появилось ощущение, что это делал не я, а кто-то другой проснувшийся во мне. Сам я не смог бы зарезать даже курицу.
И никто не отвернулся.
— Уходим, — Женька взял автомат на плечо, — пока не очухались.
Мы рванули за ним. Замелькали дувалы и хижины. Через минуту мы уже были на краю кишлака. У стены стоял припаркованный пикап. В замке зажигания торчал ключ. Слова стали лишними. Я прыгнул за руль: опыт вождения на гражданке был, хоть и небольшой. Женька забрался на сиденье рядом, ребята попадали в кузов. Я резко тронулся. Позади громыхнула очередь, еще одна. Пули разбили оба стекла: заднее и переднее. Нет, нас так просто не возьмешь. Еще пару метров и машина завернула за скалу, закрывшую пикап от автоматной стрельбы. Я мельком оглянулся: ребята, лежа на спинах, держались за борта. Женька рядом сжимал зубы и белел скулами: наверное, опять нахлынула боль. Я сильней прижал педаль газа. Вырвались! А ведь мы вырвались!
Часа через три бешенной езды по горной дороге, чудом не слетев в обрыв и не врезавшись в скалу на повороте, запылённые и измученные мы остановились у вынырнувшего из-за горы поста сорбосов. Глядя на бегущих к нам афганцев в зеленой форме, я тихо прошептал: «Боже, благодарю тебя за то, что ты есть!» И вздрогнул: на меня повалился потерявший сознание Женька.
