Торжественное мероприятие по случаю праздника в «Зале подписаний» областной Администрации открыл Губернатор — Могилевский Вениамин Степанович. Он зачитал поздравительные адреса из соседних областей и краев, и местных управлений и ведомств. Когда дело дошло до вручений почетных грамот, Губернатор пригласил первым Марьянинова.
— Ну вот, Сергей Родионович, — тихо произнес Губернатор, с некоторым сарказмом в голосе, — заслужил и ты очередной «бумажный приз» от Родины.
— Спасибо, Вениамин Степанович, все остальное уже есть, теперь можно и «бумажный приз», — также тихо ответил Марьянинов, пожимая сухую ладонь Могилевского.
После веселого непродолжительного застолья, все стали расходиться по домам. Сергей оставался в кабинете, когда его секретарь, заглянула к нему и попрощалась.
— Всего хорошего, Настя.
— Сергей Родионович, Вам свет включить?
— Нет, Настя, спасибо. До завтра, — попрощался Марьянинов, прежде чем кабинет утонул в собственном мраке, тускло озаряемый приглушенным светом настольной лампы. Марьянинов щелкнул выключатель и остался в глубине темного кабинета. Он сидел в темноте и казался совершенно невидимым. Едва заметным. Единственный свет — яркий и холодный, пробивался сквозь прорезь между плотными тканевыми жалюзи на окнах. Яркий луч света разрезал пространство кабинета пополам тонкой голубой линией, разделяя темную комнату пополам, словно светящимся люминесцентным экраном — наискосок от окна, в сторону письменного стола, в угол. Это был свет вечернего освещения улицы и подсветкой здания, в котором находился кабинет. Кабинет на пятом этаже.
В этом здании было много этажей, много кабинетов. Рабочий день закончился, но в этом здании еще оставались люди. На входе дежурили сотрудники милиции. А в гардеробе копошилась старейший его работник — Ивантеева Маргарита Петровна. Гардероб был пуст. Но она никогда не спешила с работы домой. Гардероб стал ей вторым домом, потому что в том первом — ее никто не ждал, — он тоже был пустым.
Красивое здание. Торжественное. Особенно снаружи и в вечернее время. Его многочисленные колонны, подсвеченные неоновыми огнями, смотрятся величаво, от чего здание напоминает приземлившийся на центральной площади города неопознанный летающий объект. «Белый дом», несмотря на вечер, был еще полон людьми. Свет горел на каждом его этаже, в приемных и кабинетах государственно-правового департамента, департамента инвестиционной политики, департамента экономики, в отделе по взаимодействию с общественными объединениями, в управлении делопроизводства и архива…
Но в кабинете на пятом этаже, их присутствие было не зримо и не ощутимо. Кабинет от коридора отделяла приемная, поэтому в глубине кабинета была такая скверная тишина. Не просачивалось ни малейшего звука сквозь толщ этих стен и дверей, из массива ценных пород древесины.
Марьянинов неподвижно сидел в кресле. На поверхности стола лежал тяжелый блокнот в кожаном переплете и трубка радиотелефона. Как раз там, где по глянцевой поверхности стола, пролегал ярко-голубой луч, рассекающий комнату на две темные части. Было тихо и прохладно, как в заводи болота.
Стояла мертвецкая тишина, которую нарушила звонкая трель телефона:
— Марьянинов… — вяло представился Сергей.
— Сергей Родионович… ты на месте? — поинтересовался такой же тихий и измученный голос.
— Да, Вениамин Степанович, у себя…
— Слушай, у тебя есть коньяк? — грустно спросил Губернатор. — Сегодня годовщина… ты помнишь, я чуть не забыл совсем — восемь лет сегодня Артуру. И тридцать — в этом году, — как умерла моя Валя…
— Виски, Вениамин Степанович.
— Виски?.. — переспросил Могилевский. — Зайди ко мне, пожалуйста… Захвати с собой…
— Хорошо. — Сергей положил трубку: «Господи, восемь лет прошло — как вчера… — Сергей сжал зубы. — Восемь лет, как я убил его сына… А этот человек называет меня по имени и отчеству?! За последние восемь лет я настолько привык, что меня называют — Сергей Родионович… А ведь имя мне — убийца! И оно имеет отношение к Марьянинову Сергею… Родионовичу, из Правительства области, начальнику контрольно-аналитического управления… К одному из органов исполнительной власти.
Каждый, кто учился в школе или институте, пусть даже на тройки — однажды, да слышал, что основное назначение исполнительной власти в стране — организация практического исполнения Конституции страны и ее законов; в России — Конституции Российской Федерации и законов Российской Федерации. И все исполнение этой Конституции и законов — в процессе управленческой деятельности, направленно на удовлетворение общественных интересов, запросов и нужд населения. Эта власть осуществляется путем реализации государственно-властных полномочий методами и средствами публичного, преимущественно административного права. Я — начальник контрольно-аналитического управления области… и я — власть!» — Сергей поднялся из-за стола, открыл шкаф, выхватив из него квадратную бутылку «Jack Daniels», шумно хлопнул дверцей шкафа и пошел к Губернатору.
Сергей постучал в дверь.
— Заходи, Сергей, располагайся, — произнес оплывший в кресле Могилевский, не поднимаясь, махнув рукой на стул стоящий напротив. На его столе были разложены какие-то бумаги, поверх которых стояли две пустые бутылки: коньячная — «Hennessy», и минеральная — «Ессентуки?4», и бокал. — Побудь со мной, раз ты не спешишь домой. Мне сегодня особенно одиноко, — расчувствовавшись, признался Губернатор. — Сыну, Артуру, сегодня тридцать семь было бы. Совсем уже был бы взрослый: наверняка семья… внуки… — мечтательно произнес Вениамин Степанович, на лице Могилевского мелькнула полная грусти улыбка. — Бегали бы у меня по загородному дому — радовали старика…
— Мне тоже его не хватает… — не соврал Сергей. — Честно признаться — скучаю.
— Да… скучаю… — повторил Могилевский за Сергеем. — Того, кто моего Артура убил… я бы собственными руками на куски изрезал! В кислоте бы растворил… четвертовал! Если бы нашли…
Пять лет поисков… и ничего! Ни «менты» ни черта не могут!.. ни бандиты!.. Сыщики, хреновы! Даже тебя таскали, по «ментовкам», помнишь? Хорошо я рядом оказался, да?! Кого не надо таскают, а кого надо так и не нашли! Что за государство такое?
— Обычное государство, Вениамин Степанович… коррумпированное и продажное, циничное и безжалостное!
— Что ты такое говоришь? — возмутился Могилевский.
— А что? Разве не так? Вы же сами сказали: ни «менты» не могут, ни бандиты, — противостоял Сергей. — В стране наблюдается стремительный рост самосудов…
За последние только полгода, слышали? В Кремнегорске, — глава комитета по приватизации Михаил Калишкевич — застрелен у собственного дома. В Никелеводске, — начальник паспортного стола, погиб от взрыва мины-ловушки. В Ун-ун-Нулийске, — лидер партии «Антикорупционная Россия», кажется, Валентина Страховская — убита в подъезде своего дома на проспекте Матуа Кортеса. А еще этот… как его, не вспомню… директор научного исследовательского института атомных реакторов — отравлен изотопом элемента?
Не открою тайны, если скажу, что увеличение случаев самосуда как раз есть первый признак правовой несостоятельности государства, неспособности государства с его правоохранительными органами и социальными службами защитить собственных граждан и обеспечить соблюдение закона. Отсюда, проявление тотального недоверия граждан к власти, — когда гражданин не может добиться правды вообще никаким способом. Цинизм и абсолютное бездушие чиновников разного уровня породили ситуацию, при которой пропагандируются разврат, насилие, неонацизм, культ денег.
В конце концов, каждый человек, в котором сидит понимание здравого смысла, простые люди понимают: никакого закона не существует. Все во власти денег! Деньги — это власть! Власть — на деньгах.
Государство, в котором мы живем, не ставит своей целью защиту человека, как единицу общества. Оно защищает себя… власть. Люди какой-либо малой системы, будь-то министерство Внутренних дел, администрация муниципального образования, Минобороны и тому подобные, еще могут защитить себя, превращая свою деятельность в секрет корпоративного характера. Государство, состоящее из микрогрупп: политических сообществ, корпораций и концернов, союзов и различных формирований плевало с высокой кручи на человека, находящегося вне какой-либо микросистемы. Вне системы человек уже жертва. Да, да, жертва!
Правоохранительные и судебные органы коррумпированы. Это их бизнес, это естественная форма существования. И это давно норма.
Государственная система со своей пресловутой демократией противоречит сама себе… Я — государственный человек в галстуке — как противоречие тому, о чем говорю… Демократия — противоречит естественному чувству справедливости, заложенному в душах и сердцах каждого человека. И люди это чувствуют: справедливости — нет! — протяжно и акцентировано вывел Сергей последнее слово.
