«Даже если эта мечта не является моей одновременно».
— Почему ты улыбаешься, Джонни? Ты не веришь мне?
— Разумеется, я тебе верю. Я не могу тебе не верить. Просто я задумался о том, как сильно я сам люблю тебя. Если с тобой когда-нибудь что-нибудь случится… О Боже, Андрианна, ты значишь для меня больше, чем весь мир! Гораздо больше! Неизмеримо больше!
— Больше, чем миллиард долларов? — Она решила его чуть-чуть подразнить.
— Естественно, больше, чем миллиард долларов. Миллиард долларов — это всего лишь деньги.
— Нет, иногда миллиард долларов — это больше, чем просто деньги. Иногда это мечта, самая дорогая изо всех прочих.
— А теперь ты усмехаешься, глядя на меня, Андрианна. Как будто не веришь…
— Конечно, я тебе верю. Однажды ты сказал, что никогда мне не солжешь, и я поверила.
В этом и заключалась сущность любви, разве нет? Вера и доверие… Акты веры и доверия, как и их ребенок, который рос в ней. И вдруг в ней поднялось сильнейшее желание сказать Джонатану о ребенке в ту же минуту, но она не смогла… Как до сих пор не могла сказать ему и то, кто она и что она на самом деле.
Той ночью она не могла заснуть. Поначалу это происходило оттого, что она была слишком взволнована, чтобы сомкнуть глаза. Она думала о ребенке и мечте Джонатана приобрести отель. Тревожилась: а все ли получится так, как он расписал? Она молилась об удаче.
Поначалу она почувствовала ревность к этой его мечте, потому что видно было, как много она значила для него. А она хотела… Ей было необходимо значить для него больше. Потом она поняла, что эта мечта была обычной мужской мечтой, и как же можно ее не поддерживать, даже если он не знает об этом, даже если этот протест против мечты лежит в самом укромном уголке ее сердца?
Затем она почувствовала, что слишком устала, чтобы заснуть. Ее тело беззвучно молило об укрепляющем сне, но мозг упорно противостоял этому.
Затем наступила стадия, когда темные и мрачные мысли, улетучивавшиеся всегда при свете дня, обязательно возвращались к человеку во тьме ночи, когда он без сна лежал на кровати.
Больше всего ее терзал страх за то, что Джонатан каким-нибудь образом узнает о ней всю правду. Это беспокоило ее больше, чем даже ребенок, росший у нее под сердцем. А если Джонатан узнает правду на этой стадии игры — о том, что она не только обманщица, но еще и тяжко больная обманщица, — будет ли он после этого продолжать желать ее, верить ей, любить ее? Простит ли он ей когда-нибудь то, что она не верила ему настолько всецело, чтобы рассказать о себе правду?
Она поняла, что лучше будет подняться с постели, чем вот так лежать и мучиться страхами о своей возможной отверженности. Она вышла в кабинет. Закрыла за собой дверь в спальню и включила телевизор. Может быть, фильм для полуночников заставит ее забыться или даже убаюкает? Она сидела в кресле с «дистанкой» и легкими нажатиями гоняла по программам, пока не наткнулась на старенький черно-белый фильм. Конечно, она была склонна предпочесть этой картине что-нибудь более красочное, яркое и веселое, но фильм только начинался. Она никогда прежде не смотрела его, но зато давным-давно читала книжку…
Джонатан нашел ее в кабинете, свернувшейся в клубочек в огромном кожаном кресле и всхлипывающей. На экране шли последние минуты фильма.
— Андрианна, милая, что с тобой?
— Смотри… Кэти умирает… Смотри, Хэтчиф держит ее на руках перед окном, чтобы она могла взглянуть на вереск в последний раз…
— Но, Андрианна, ведь это всего лишь фильм.
Она продолжала тихо рыдать, а он посмотрел на экран.
— Послушай, я видел этот фильм. Позже они снова будут вместе, — говорил он, пытаясь успокоить ее. — По крайней мере, их души. Смотри, Лоуренс Оливье говорит Мерль, что они вновь соединятся. Что он будет ждать ее у этого чертова вереска, пока она не придет, не вернется к нему… И тогда они будут прямо там заниматься любовью. В этом нет ничего такого уж страшного, ведь да? Пойдем, дорогая, пойдем спать.
— Джонатан, ты не понимаешь. Это изумительная любовная история, но одновременно это самая страшная любовная история! Кэти умирает, а Хэтчиф приходит к ее смертному ложу, но этим он только доставляет ей мучения! Этим… Он навеки проклинает ее душу!
— Значит, ты упрекаешь его? Они поклялись друг другу в любви, но затем, когда он вынужден покинуть ее на время для того, чтобы заработать себе состояние, ей скоро наскучило ждать его… Неверная девчонка… Она выскакивает замуж за богатого соседа и тем самым всем разрушает жизнь. Даже если Хэтчиф объективно является угрюмым и грубым негодяем, согласись, он имеет право мучить ее за это.
— Нет, ты не понимаешь. Он мучит ее вовсе не за ее неверность. Он мучит ее за то, что она умирает. Своей смертью она обманывает его.
— Нет, милая. Он слишком любил ее, чтобы мучить за то, что она умирает. За неверность! За неверность — да! За смерть — нет! А теперь пошли спать. Это всего лишь фильм. В конце которого, кстати, их души соединяются вновь. Для них это будет сексом в вереске среди бела дня. Что может быть лучше этого?
Он подошел к ней, взял «дистанку» и выключил телевизор.
Она поневоле позволила Джонатану отвести ее в спальню, но его слова не убедили ее. Она никогда не собиралась прощать Хэтчифу его ужасных слов. И самым страшным было то, что он мучил не только Кэти… В те минуты Андрианне казалось, что часть этой муки перешла и на него самого…
«Кэтрин Эрншоу, прошу тебя, умоляю тебя, живи столько же, сколько и я буду жить!.. Твоя душа со мной, не препятствуй этому… Будь со мной вечно!.. Прими любую форму, какую пожелаешь!.. Сделай меня сумасшедшим!.. Только не покидай меня! Не уходи туда, где мне не найти тебя!.. Ты моя жизнь, а я не могу жить без жизни!.. Ты моя душа, а я не могу жить без души!..»
Нет, не секс в вереске среди белого дня, а мука! Сама она стерпела бы, но не могла позволить, чтобы подобное обрушилось на Джонатана. Джонатан был для нее золотым человеком… Слишком хорошим, чтобы подвергнуться удару уничтожающей силы…
31. Седар-Синай. 15 февраля 1990 года
Когда Андрианна в первый раз открыла глаза, ей пришлось смутиться. Над ней стояли двое мужчин. Один — мрачно-красивый, другой — просто красивый. Они хмуро глядели на нее, и поэтому ей было трудно сосредоточиться на них. Мрачным красавцем был, несомненно, Хэтчиф из фильма, а вот второй… Это был, похоже, ее Джонатан. И Хэтчиф, и Джонатан, оба поклялись ей в вечной любви. Но в то же время она понимала, что Хэтчиф на самом деле не существует — он был всего лишь персонажем из книги. Поэтому его нельзя было всерьез принимать в расчет.
А слева Джонатан… Ее Джонатан… который любил ее… еще перед тем, как узнал, что ей нельзя вовсе верить. Так что если он до сих пор не уподобился Хэтчифу и не проклял ее, то он должен сделать это сейчас. Разве не поэтому он был возле ее кровати?
Вдруг ей показалось… Да нет, точно: мрачно-красивый был уже не Хэтчифом, а Джерри Херном. Но зачем он пришел к ней? Тот, который никогда не клялся ей в вечной любви, но который давал обещание не раскрывать людям ее тайну до самого конца?
Затем она оглядела лишенную окон комнату и вспомнила, где находится и как здесь оказалась.
— Наш ребенок! — вскрикнула она. — Я потеряла ребенка?!
Джонатан, будучи не в силах произнести ни слова, лишь качнул головой. Ответил ей Джерри. У него был какой-то осипший голос.
— Нет, ты не потеряла своего ребенка, а твое состояние теперь стабилизировалось. Конечно, твоей заслуги в этом нет ни капли, Андрианна. Как ты могла не сказать мне о том, что беременна?
И вдруг произошла забавная штука. Она дотянулась до руки Джерри и торжественно попросила у него прощения. И это, когда на самом деле она должна была просить прощения у Джонатана! Это его она должна была умолять… Джонатана, которого она так страшно обманула.
Она пыталась не смотреть в сторону мужа, стоявшего тут же, боясь увидеть выражение его лица. Поэтому она повернулась к доктору и спросила:
— Но как тебя отыскали, Джерри? Каким образом ты здесь оказался?
— Меня привез сюда твой муж на своем великолепном самолете, Андрианна.
Потом она заставила себя посмотреть на Джонатана:
— Но откуда ты узнал, что Джерри является моим врачом?
— Я ведь являюсь, как ты помнишь, чудо-парнем, — сказал он лишь с легким оттенком юмора. А может, и горечи. — Я сумел сложить один и один и получил два.
— Значит, ты ему все рассказал, Джерри? — спросила она, больше не глядя на Джонатана.
— Да, я рассказал и не собираюсь просить у тебя за это прощения. И если это тебе не нравится, Андрианна Дуарте, это плохо. Больше не обращайся ко мне как к своему врачу, о'кей? Теперь я уйду и оставлю вас наедине. Но я вернусь. Я покручусь здесь еще пару дней, погляжу за тобой, но после этого, леди, я превращусь для тебя в историю! И тебе придется позаботиться о новых врачах.
