— Ты не из Кувейта? — непохожим на свой, робковатым голосом предположил Синяк.
— Зачем Кувейт? — улыбнулся Омар Шариф. — Очень Средняя Азия, дорогой. Самолет летит скоро. Жена ждет. Дети ждут. Аллах торопит...
— Так ты не из Кувейта? — Синяк радостно перевел дух. — Выпить будешь? У меня в “мерсе” коньяк, виски... Тебе можно по религии?
— Нужно! — воскликнул красавец. — Аллах запретил сок виноградной лозы, про виски ничего не сказал. Забыл, наверное.
И только тут Синяк заметил, что с одной стороны у красавца нет уха. Хм, отморозил? Синяк затащил его в Сашин кабинет. Про ухо не спросил, стеснялся.
— Ты пока Мадонну включи, я ее вырубил, а назад не найду. — Синяк разозлился на себя, что так невнятно объясняет нерусскому. — Короче, пела баба, нет бабы.
Нерусский всё понял, ткнул кнопку, и голая Мадонна, прикрытая лишь двумя крохотными тряпочками, появилась на экране, с неба ей в руки спустился в дыму светящийся шест, и певица, не прекращая пения, стала виться вокруг него.
Синяк пошел за бутылкой. Возле приоткрытой двери собрания маленький депутат курил трубку.
— Жирный не выступал? — спросил Синяк депутата.
Депутат нахмурился, явно оскорбленный невежливостью вопроса и, подумав, не ответил.
— …Моисей увел в пустыню рабов!.. — послышался вибрирующий женский голос, похожий на плач. — И там превратил их в народ! А мы — зачем мы идем в пустыню? Давайте подумаем, сформулируем наши цели...
— Ну и голосок! — покачал головой Синяк. — Зарыганный. Должно, газы мучают.
Он хотел послушать еще, но не при этом же гноме важном. Чего Жирный волыну тянет? Клялся, что скинет Сикина. Что все поддержат, узнав, что тот стукач. ЭТИ поддержат?.. Синяк в этом очень и очень засомневался.
Когда он вернулся с бутылкой, депутата в коридоре уже не было. Из разноголосого толковища за дверью неожиданно выпростался высокий голос Романа:
— Конечно, то, что я хочу сообщить, — вопрос для общего собрания, а вас здесь мало. Но, поскольку вы отправляетесь в святую, так сказать, землю под водительством нашего генерального директора, считаю своим долгом сказать, что Юрий Владимирович Суров, в девичестве Сикин, многие годы служил в КГБ...
Синяк замер.
— ...Полагаю и по сей день помогает Лубянской конторе... Хорошо ли это, учитывая тот непреложный факт, что КСП по существу организация правозащитная?.. Кроме того, он посадил моего товарища...
Урчащий где-то невидимый холодильник рыгнул, сожрав окончание слова, вновь торопливо заработал, как бы нагоняя упущенное.
Роман, видно, не выдержал тишины, повисшей в собрании, и сам забормотал:
— Сейчас вы начнете: охота на ведьм, где справка из ГПУ... Справка — не проблема...
— З-зачем! — страдальчески заскрипел новыми металлокерамическими зубами Синяк.
— Нам не ссориться надо в это трудное для всех нас время, а взяться за руки, — услышал Синяк голос из зала.
— За чьи руки? — выкрикнул Роман. — Топтуна?
Синяк резко пнул дверь ногой. Чтобы не поддаться соблазну войти и вмешаться.
— Что такое, дорогой? — улыбаясь, встретил его одноухий красавец. — Где лицо такое нехорошее взял?
— Не туда Жирный повез! — сказал Синяк, мрачно откручивая пробку у бутылки. — Договорились: объявит, что Сикин Ваньку посадил, и — весь сказ! Без дискуссиев. Без базла... — И тут Синяк примолк, пожалев, что вовлек чужого человека в свои дела. Он забулькал темно-желтой душистой прекрасной жижей в подставленный бокал. И сразу подобрел.
— А где ты ухо забыл. Отморозил?
— Добрые люди отрезали, — красавец поднял стакан.
— Шапана? — поинтересовался Синяк, чокаясь с ним.
— Зачем шпана, — улыбнулся красавец. — Коммунисты.
— О, бляди! — воскликнул Синяк, уже влюбленный в красавца, — А чего ты им сделал?
— Смеялся.
— А-а, — протянул Синяк, хотя ничего не понял. И повторил налив. Красавец не возражал.
— А слышать не мешает? — спросил Синяк.
— Лучше стало, — улыбнулся тот. — Ярче звук. — Он тонкими смуглыми пальцами шевелил на столе бумаги.
— Чего ищешь? — поинтересовался Синяк, желая пособить. — Как фамилие?
— Сурали. Бошор Сурали.
Синяк на правах хозяина полез в стол — человек все-таки на самолет спешит — и нашел бумагу.
На красивом бланке КСП писатели просили президента России предоставить выдающемуся деятелю культуры Бошору Сурали политическое убежище и гражданство России. Поэт постоянно подвергается угрозам физического уничтожения... Среди подписавшихся была и фамилия Романа.
Синяк пожалел, что, не разобравшись, стал грузить Бошора. Ему, видать, своих проблем выше крыши.
— Я, веришь, коммуняк зрить не могу, — сказал Синяк. — Своими бы руками душил...
— Зачем так строго? — улыбнулся Бошор. — Сами тихо уйдут.
— Пока идти будут, мы с тобой сдохнем, — проворчал Синяк, чокаясь с ним.
— На всё воля Аллаха. Подождем.
Синяк достал “Беломор”.
Закурил и поэт. И Синяк по дыму учуял: не просто курево, дурь шмалит.
— Будешь? — Бошор протянул ему благоуханный косяк. — Качество гарантирую.
— Вообще-то уже не балуюсь... — засомневался Синяк, — но давай. За компанию и жид удавился.
— Хорошая пословица, — оценил Бошор. — У нас тоже есть... Коня подковывают, ишак копыто сует.
— Еврей, в смысле? — недопонял что-то Синяк, ибо анаша была чересчур крепка. Он протянул папиросу назад Бошору. — Тебе если гражданство-то дадут, где жить будешь?
— Аллаху акбар, — снова улыбнулся Бошор, и Синяк понял, что эта тема не для трепа. И чуть не вякнул: живи у меня. Полагая, что переберется к Саше. А всё виски плюс дурь. Размягчает.
— Хватит! — резко сказала Саша, входя в комнату. — Больше не могу там... Очередной скандал... Роман на Сурова бочку катит. Моча в голову ударила. Привет, Бошор. Письмо про тебя еще не отправили...
— Ничего, ничего, — замахал поэт красивыми легкими руками. — Это не срочно.
Синяк удивился: такой мужик, а чувствуется, робеет Сашки. А та чуток этим пользуется.
— Ну, твой Бадрецов!.. — она покрутила головой. — Что пьете?.. А накурили!..
Синяк открыл форточку.
— Жалко у Жирного голос не ораторский, — сказал он. — Я ему еще в школе говорил: сделай ты себе, Жирный, голос нормальный, девки давать будут...
— Да причем здесь голос! — Саша раздраженно вытряхнула пепельницу в корзину. — Вон у Миши Жванецкого тоже тембр высокий, а какой успех!
— Короче, мента сняли? — спросил Синяк.
— Да какое это играет значение! — Саша выключила Мадонну, раздраженно зашарила сигареты, не нашла.
Синяк достал на выбор — сигары и “Беломор”. Саша закурила папиросу.
— Стучал, не стучал... А кто, интересно знать, не стучал? Вон попы и то стучали... И не покаялись. Чего все к Юрке пристали?! Не пьет, не ворует, никому не мешает...
— Я не стучал, — негромко заметил Бошор, как бы про себя.
— Ну и молодец! — Саша раздраженно затоптала вонючую папиросу в пепельницу. — Сиди, радуйся...
— Тебе межгород звонил, — вспомнил Синяк. — Писклявый такой.
— Фируз! — ахнула Саша и схватилась за телефонную трубку.
Вот еще чем хороша была служба в КСП. Беспрепятственно, то есть забесплатно, можно было звонить в Кувейт и в Англию.
— Салямат, — кротко поздоровалась Саша с бывшим мужем. Спокойно, уговаривала она себя, не психовать. — Позови, пожалуйста, Фируз.
Но тот занудил. Фируз заболела. Ее нет дома. Она в Англии. Абд эль Джабар всегда врал тупо, лениво, без выдумки.
— Заболела или в Англии? — напирала Саша и поняв, что проиграла разговор, выкрикнула прежде, чем положить трубку: — Козел! Мудила!
— Любимые слова! — мечтательно прикрыв глаза, сказал Синяк.
— Да-а, — согласился Бошор, кивая. — Жалко, что я только вполуха могу слышать такую музыку. Кому посвящены эти прелестные звуки?
— Муженек мой бывший, — проворчала Саша.
— Счастливый человек, — вздохнул Бошор. — У нас женщины так не говорят. — Скажи, друг, — обратился он к Синяку, до сих пор не зная его имени, а спросить, видимо, было не принято по восточным законам нелюбопытства — Скажи, вам тоже пришлось немного полежать в турьме?
— По глазам прочел? — обрадовался Синяк, проводя обрубком пальца по векам. — В ней родимой... Бошор, жди малку, не уходи, я сейчас мигом Жирного высвобожу и... Предложение имею.
— Как скажешь, дорогой, — сдержанно улыбнулся Бошор.
Синяк влез в собрание уместно. Был перекур, пили кофе.
Роман сидел под пальмой, низко опустив лысоватую голову.
Распухший, бордовый.
— Права человека... права человека, — монотонно скрипучим голосом повторяла кому-то в углу женщина с низкой седой челкой.
— Жирный! — тихо позвал Синяк.
— При чем здесь права человека! — раздраженно пророкотал сзади дикторский голос, перекрывая все остаточные шумы. Синяку показалось, что включили радио. — Своего товарища...
