Давайте на минуту забудем, что мы с вами в добропорядочном, уютном Лондоне. Мы в концлагере «Ядвига». Штандартенфюрер СС доктор Томас Баннистер вызывает меня и говорит: «Понимаете, вы должны согласиться уничтожить Питера Ван-Дамма». Конечно, все будет сделано «ин камера». Ведь пятый барак был секретным, так же как будет секретным заседание суда. Такие вещи публично не делаются. Я хочу еще раз процитировать вам Томаса Баннистера. Он сказал: «Рано или поздно наступает такой момент, когда сама жизнь человека теряет смысл, если она предполагает необходимость калечить или убивать других». И я утверждаю, господа присяжные, что не могу навлечь на этого человека большего несчастья, не могу вернее его уничтожить, чем позволив ему выступить со своими показаниями. И в заключение я скажу, что выражаю всяческую признательность за ваше предложение убить Питера Ван-Дамма, но вынужден его отклонить.
Эйб повернулся и направился к двери.
— Папа! — воскликнула Ванесса и прильнула к нему.
— Пусти, Ванесса, я иду один, — сказал Эйб.
Он вышел на улицу и остановился, чтобы перевести дух.
— Эйб! Эйб! — крикнула леди Сара, догоняя его. — Я сейчас вызову свою машину.
— К дьяволу, не нужно мне твоего «бентли». Мне нужно такси. Мне нужен простой «остин», черт возьми!
— Эйб, позволь мне поехать с тобой.
— Мадам, я направляюсь в Сохо и намерен там напиться, как последняя свинья, и переспать с какой-нибудь девкой.
— Я буду тебе девкой! — вскричала она, вцепившись в него. — Я буду царапаться, и орать, и кусаться, и ругаться последними словами, а ты меня всю обслюнявишь и поколотишь, а потом будешь плакать… И тогда я буду рядом с тобой.
— О Господи! — простонал он, прижимаясь к ней. — Мне страшно. Как мне страшно!
Усаживаясь за свой стол в зале суда, Адам Кельно пристально посмотрел на Абрахама Кейди, и на его лице появилось выражение жестокости. Их взгляды встретились. Кельно слегка улыбнулся.
— Прошу тишины!
Судья Гилрей занял свое место.
— Мы все потрясены и расстроены безвременной кончиной доктора Тесслара, но, боюсь, ничего изменить тут уже нельзя. Вы намерены, мистер Баннистер, приобщить его письменные показания к делу в качестве доказательства?
— В этом нет необходимости, — ответил Баннистер.
Гилрей в недоумении нахмурился. Хайсмит, уже приготовившийся к долгому и нелегкому спору, растерялся.
Шимшон Арони проскользнул в зал, сел рядом с Эйбом и сунул ему записку: «Я Арони. Мы привезли Соботника».
— И что же мы будем делать теперь, мистер Баннистер? — спросил судья.
— Я хочу вызвать еще одного свидетеля.
Улыбка исчезла с лица Кельно, и сердце его бешено забилось.
— С этим свидетелем связаны некоторые довольно необычные обстоятельства, милорд, и я хотел бы просить вашего совета. Свидетель занимал важный пост в одной из коммунистических стран и только вчера вечером бежал на Запад со своей семьей. Он прибыл в Лондон в два часа ночи, попросил политического убежища и получил его. Мы больше года разыскивали этого человека, не зная, жив ли он еще и сможем ли его найти, пока он не появился в Лондоне.
— Он добровольно согласился участвовать в этом процессе?
— Да, но я не знаю, что побудило его к бегству из страны, милорд.
— Так в чем проблема? Если свидетель согласился добровольно, то нет необходимости обязывать его явиться в суд. Другое дело, если он здесь против своей воли: тогда возникают всякие сложности, потому что мы не знаем, подлежит ли он юрисдикции британского суда, даже если получил убежище.
— Нет, милорд, проблема в том, что, когда перебежчик с Востока просит убежища, его обычно держат под охраной довольно длительное время — до тех пор, пока он не будет окончательно устроен. Мы не можем исключить возможности покушения на этого свидетеля, и поэтому он явился в суд в сопровождении нескольких человек из Скотланд-Ярда.
— Понятно. Они вооружены?
— Да, милорд. Как Министерство иностранных дел, так и Скотланд-Ярд считают, что они постоянно должны находиться поблизости от него. Мы обязаны его защищать.
— Это весьма печально, что существует опасность нападения на человека в зале английского суда. Мне не хотелось бы ограничивать вход на заседание. Наш суд должен быть открытым. Вы предлагаете заслушать этого свидетеля «ин камера»?
— Нет, милорд. Уже то, что мы с вами обсудили эту проблему и что все в зале знают о присутствии людей из Скотланд-Ярда, должно отбить охоту у всякого, кто хотел бы устроить покушение.
— Я не люблю, когда в зале находятся вооруженные люди, но объявлять закрытое заседание не буду. Придется сделать скидку на необычные обстоятельства. Вызывайте вашего свидетеля, мистер Баннистер.
— Он будет давать показания на чешском языке, милорд.
Адам Кельно изо всех сил пытался припомнить, кто такой Густав Тукла. Два детектива расчистили проход в толпе, стоявшей в дверях, и ввели в зал осунувшегосяся, перепуганного человека. Оставшиеся в коридоре детективы заняли места у всех входов. Давние воспоминания пронеслись перед глазами Адама Кельно, и у него перехватило дыхание. Он поспешно нацарапал и передал Смидди записку: «Не дайте ему говорить!»
— Это невозможно, — шепнул ему Смидди. — Возьмите себя в руки.
Он написал сэру Роберту записку: «Кельно в панике».
Когда Густав Тукла занял свое место на свидетельской трибуне, руки у него заметно дрожали. Он в отчаянии озирался по сторонам, словно затравленный зверь.
— Прежде чем мы начнем, — сказал судья Гилрей, — обращаю ваше внимание на то, что этот свидетель находится в состоянии значительного нервного напряжения. Оказывать на него какое бы то ни было давление я не позволю. Господин переводчик, будьте любезны, разъясните мистеру Тукла, что он находится в Англии, в суде Ее Величества, и что здесь его никто не обидит. Попросите его прежде, чем отвечать на каждый вопрос, убедиться, что он хорошо его понял.
Тукла слабо улыбнулся и кивнул судье. Он сообщил свой адрес в Брно, сказал, что родился в Братиславе и до начала войны жил там и работал инженером-строителем.
— А ваша последняя должность?
— Член совета директоров и заведующий производством на заводе имени Ленина. Это большой завод тяжелого машиностроения с тысячами рабочих.
Стараясь успокоить свидетеля, судья Гилрей завел с ним разговор о Брненской ярмарке и о репутации чешской промышленности. После этого Баннистер начал свой допрос:
— Занимали ли вы на момент вашего бегства какой-нибудь пост в коммунистической партии?
— Я был секретарем областного партийного комитета по промышленности и членом Центрального комитета.
— Это довольно высокий пост, не так ли?
— Да.
— Были ли вы членом коммунистической партии, когда началась война?
— Нет. Я вступил в партию в сорок восьмом году, когда начал работать в Брно.
— Вы изменили свои имя и фамилию?
— Да.
— Расскажите, при каких обстоятельствах вы это сделали.
— Во время войны меня звали Эгон Соботник. Я наполовину еврей по матери. После освобождения я изменил имя и фамилию, потому что боялся, что меня разыщут.
— Почему?
— Я боялся преследования за то, что меня заставляли делать в концлагере «Ядвига».
— Расскажите нам, как вы попали в лагерь «Ядвига».
— Когда немцы заняли Братиславу, я бежал в Будапешт и жил там с фальшивыми документами. Венгерская полиция поймала меня и вернула в Братиславу. Гестапо отправило меня в лагерь «Ядвига», где я поступил в распоряжение медчасти. Это было в конце сорок второго года.
— Кому вы были подчинены?
— Доктору Адаму Кельно.
— Он находится в этом зале?
Соботник указал на Адама дрожащим пальцем. Судья еще раз сказал, что стенограф не может записывать жестов.
— Вот он.
— Какая работа была вам поручена?
— Канцелярская. Главным образом, ведение отчетности. А под конец я вел истории болезни и журнал операций.
— К вам обращались члены подполья? Я имею в виду интернациональное подполье — вы понимаете мой вопрос?
— Милорд, вы разрешите мне пояснить это мистеру Тукла? — спросил переводчик.
— Да, пожалуйста.
Они обменялись несколькими фразами, после чего Тукла кивнул.
— Мистер Тукла понял. Он говорит, что там были небольшая подпольная группа польских офицеров, и большое подполье, куда входили остальные. Летом сорок третьего года к нему обратились и сообщили, что подполье весьма интересуют медицинские эксперименты, которые ведутся в лагере. По ночам он и один еврей из Дании по имени Менно Донкер переписывали из журнала сведения об операциях, которые делались в пятом бараке, и передавали их связному подполья.
— И что делал с ними ваш связной?
