– Ты вернулся…
– Я слишком долго этого ждал.
Конечно же, подождать еще хоть минутку Джек уже не согласится: я ведь наконец‐то уступила его требованиям. Притиснув меня к прикроватной тумбочке, он впивается мне в губы поцелуем. Я кошусь на дверь ванной, моля небеса, чтобы Ада не выскочила.
Джек целует меня жадно и настойчиво, не в силах насытиться, как путник, который долго брел по пустыне и наткнулся на ледяной родник. Но я не могу позволить ему овладеть мной, когда сестра стоит прямо за дверью.
Так что я отстраняюсь, упираясь ладонями ему в грудь.
– Джек, послушай. Я хочу, чтобы этот наш «первый раз» прошел по-особенному. Отведи меня наверх. Туда, в мансарду, откуда мы любовались грозой.
На лице Джека отражается внутренняя борьба: первобытный инстинкт овладеть мной прямо сейчас спорит с желанием воссоздать нашу первую совместную ночь, чтобы угодить мне. И в кои‐то веки удача на моей стороне. Джек кивает и, взяв меня за руку, увлекает вверх по лестнице.
Глава пятьдесят вторая
Сто шестьдесят первый день после исчезновения
Элоди Фрей
Мы с Джеком поднимаемся в мансарду. Он привязывает мне руки кабельной стяжкой к трубе радиатора, выходящей из примыкающей к мансарде ванной комнаты. Приходится закусить губу, чтобы не сострить: как, мол, романтично! Я смотрю по сторонам, задерживаясь взглядом на отремонтированных балконных дверях. Сквозь стекло на меня немигающим глазом смотрит луна, серебристая и круглая.
Джек зажигает свечи. Их тут не счесть, на всех возможных поверхностях: на винтажном комоде, на прикроватных столиках, на полу… Он зажигает их одну за другой с почти мальчишеским энтузиазмом – как же, главная звезда сегодняшнего шоу готовится к первому выходу на сцену! Закончив, Джек откладывает зажигалку на прикроватный столик, а затем достает из кармана джинсов перочинный нож и раскрывает лезвие. Умом я понимаю, что никто не собирается меня убивать, но все равно при виде ножа сердце колотится быстрее.
Шлепая босыми пятками по полу, Джек подходит и присаживается на корточки рядом со мной. Я стараюсь не ежиться, лишь опускаю глаза в пол и развожу руки чуть-чуть пошире, насколько позволяет стяжка, чтобы было удобнее перерезать путы и освободить меня. Но ничего не происходит. Я жду. По-прежнему ничего, и я медленно поднимаю взгляд. Джек дышит все чаще, и я буквально ощущаю его жажду, волну жара, расходящуюся от тела. В желудке ворочается ком. Пользуясь тем, что руки у меня все еще связаны, Джек хватает меня за волосы, заставляя запрокинуть голову, и впивается в губы долгим, крепким поцелуем. Я не сопротивляюсь: напрасная трата сил, которая к тому же его разозлит.
Наконец Джек берет нож, перерезает стяжку и помогает мне подняться, крепко держа за руку.
На комоде обнаруживается целый ряд бутылок и стаканов.
– Шампанского? – предлагает Джек.
– Рома, – отвечаю я, надеясь, что крепкий напиток придаст мне храбрости.
Джек приветственно поднимает бокал, и отблески мерцающих свечей пляшут по стеклянным граням, переливаются золотом на волосах.
– За нас!
Я выпиваю свою порцию залпом и ежусь, ощутив на языке тошнотворную сладость и знакомое жжение, разливающееся по горлу. Джек забирает у меня стакан, а затем резко наклоняется и целует – и, ухватив, разворачивает и со всего маху прижимает к комоду. От толчка открытая бутылка рома падает на пол, напиток плещет мне на голые ноги. По-прежнему не отрываясь от моих губ, Джек легко поднимает меня, разводит мои обнаженные бедра, вынуждая обхватить его ногами, а потом поворачивается и, швырнув меня на кровать, задерживается подле нее, чтобы стащить футболку.
Я лежу на постели, как эдакий подарок, который Джеку не терпится развернуть. Подавив желание прикрыться угодившим под руку одеялом, я думаю об Аде: хоть бы она послушалась меня и сбежала из «Глицинии», пока есть возможность! Надеюсь, здесь, наверху, Джек не услышит, как откроется входная дверь.
Забравшись на кровать, Джек нависает надо мной. Я мигом покрываюсь мурашками от страха. Его лицо прямо над моим, и я смотрю в эти льдисто-голубые глаза – глаза человека, жаждущего обладать мной безраздельно. Горло сжимается. Это все ради Ады. Ради того, чтобы отвлечь Джека. Спасти сестру. Если она не ошиблась, полиция уже едет сюда. Надо лишь немножко потерпеть. Когда знаешь, что все скоро закончится, можно и потерпеть.
Прохладный воздух лижет мои голые ноги. Снова завладев моим ртом, Джек запускает руки под комбинацию, и я подавляю желание оттолкнуть его. Жадные пальцы забираются под резинку трусиков и сжимаются в кулак.
Сердце колотится так тяжело, что пульсация ощущается даже в губах.
Джек рывком сдергивает с меня трусы, и я снова проваливаюсь в прошлое, где лежу на холме, распластанная на грязной земле, пальцы Джека стаскивают с меня белье, я умоляю его остановиться…
Джек со стоном произносит мое имя, заставляя вернуться сюда, в мансарду. Трусов на мне уже нет, они отброшены в сторону. Нужно вернуть инициативу хотя бы ненадолго.
– Джек, – задыхаясь, хриплю я, – позволь мне самой…
Он медлит. Ему нравится доминировать, но и вовлеченность партнерши тоже манит, так что он уступает, медленно отстраняется и устраивается на кровати рядом. Я готова на все, чтобы выжить и спасти сестру. Я попросту обязана. Дрожа, я забираюсь на Джека, и жесткая ткань его джинсов неприятно трется о внутреннюю сторону бедер. Он тут же хватает меня за талию, заставляя усесться плотнее, и начинает покачивать, вынуждая тереться о его пах.
– Я еще никогда и никого не желал так сильно, – шепчет он. Чувствуется, как ему не терпится. Он сдерживается из последних сил.
Запустив пальцы ему в волосы, я целую его, мечтая выйти из собственного тела, раствориться в окружающем мире, смешаться с ледяным ночным воздухом, слиться с тишиной. Мне известно, что будет дальше. Что я должна сделать. И я оттягиваю момент, как могу, потому что жадные цепкие руки Джека и его поцелуи не так страшны, как секс. Когда он окажется у меня внутри. При одной мысли об этом каждая жилка и каждый мускул напрягаются. Я не смогу. Не смогу. Не смогу.
Паника сдавливает горло, и я отстраняюсь.
Почуяв мое замешательство, Джек моментально подскакивает и валит меня на кровать, снова оказываясь сверху. Я замираю, не шевелясь, оглушенная воспоминанием о том, как он придавил меня к сырой земле и зажал рот, не давая кричать.
Чуть приподнявшись, Джек тянется расстегнуть ширинку.
Я замечаю Аду за секунду до самого Джека. Сестра стоит прямо у него за спиной, замахнувшись деревянной подставкой для ножей. Он оборачивается, но слишком поздно. Подставка обрушивается ему на голову. Слышится хруст костей, что‐то теплое брызгает мне на лицо. Джек валится на бок и скатывается с кровати. Я хватаюсь за щеку пальцами, и на них остается красная жижа. Ада выпускает подставку и рывком поднимает меня на ноги.
Мы бросаемся бежать. Поскользнувшись на луже рома, я задеваю массивные свечи на полу. Расплавившийся воск брызгает на ноги.
– Скорее, скорее! – кричит Ада, выталкивая меня в двери.
Выскочив на лестничную площадку, мы успеваем миновать первый пролет.
– Элоди! – вопит позади Джек с такой непередаваемой яростью, что я невольно оборачиваюсь.
Он бежит следом за нами.
Ада подталкивает меня вперед, и мы выскакиваем на площадку второго этажа. Кровь шумит в ушах, в голове вертится единственная мысль: «Прочь, прочь отсюда!»
Спотыкаясь, я скатываюсь по последним ступеням, судорожно хватаю ртом воздух, борясь с подступающей паникой. Если Джек поймает нас, то убьет. Я вспоминаю, как он душил меня тогда в подвале, побагровев от ярости, как его пальцы сжимались и сжимались, пока у меня перед глазами не потемнело…
Нога касается последней ступени. Я уже вижу входную дверь. Вот сейчас…
Сзади раздается крик и, прервавшись на мгновение, слышится снова.
Затормозив, я разворачиваюсь и поднимаю голову.
