– Но почему ты хочешь прекратить химию? – в панике зашептала Амина.
Томас пару раз моргнул и наконец взглянул на нее:
– Несколько дней назад я видел во дворе Акила.
Эти слова взорвали мозг Амины, и перед ее внутренним взором пронеслось несколько образов: Акил на крыше, Акил во дворе, Акил за трибунами в «Меса».
– Он был в саду, – добавил Томас.
– Папа, – твердо посмотрела на него Амина, – это не по-настоящему!
– Но ты же сама его видела!
– Нет, не видела!
– Ты же сама мне сказала!
– Нет! Просто я устала, ну… мне и почудилось, вообще не стоило тебе об этом рассказывать! Это не одно и то же!
– Откуда ты знаешь?
– Знаю!
– Ну а я вот не знаю, – с вызовом посмотрел на нее он, словно ожидая, что она станет спорить с ним.
– Ладно, – сказала она. – Допустим. Но почему ты решил прекратить лечение?
– Потому что из-за химии он перестал приходить, – пояснил отец, и Амина покачала головой, пытаясь найти нужные слова. – Это правда. Я тебе уже говорил, после начала терапии я вижу их очень редко.
– Папа…
– Я хочу видеть сына.
Его требование прозвучало так, будто это было не только возможно, но и совершенно логично. Я хочу есть. Хочу быстренько принять душ. Все нормально. Все нормально. Нет, это не нормально! Томас почесал ладонь, разглядывая обвисшую кожу и проступившие вены, и добавил:
– Кстати, Итти о тебе спрашивал. Как он там тебя называл в детстве? Какое-то жуткое прозвище… Ах да, Миттак! Забавный он был малыш, правда?
Нет, захотелось крикнуть Амине, вовсе нет, не был он забавным малышом, но внезапно у нее закружилась голова, а руки и ноги стали как будто невесомыми.
– А Сунил сказал, что мечтал стать танцором, – продолжал Томас.
– Что? – удивленно заморгала Амина.
– Сказал, что только в танце чувствовал себя по-настоящему счастливым. И если бы я вернулся в Индию, то ему не пришлось бы обо всех заботиться и он стал бы танцором.
У Амины в груди сжался холодный комок. Сунил, кружащийся в танце в гостиной салемского дома. Она увидела его как наяву, четко и явственно, несмотря на туманную пелену времени.
– Ты только подумай: одна маленькая глупость могла бы изменить все! Возможно, все они еще были бы с нами! Возможно, твоя мать была бы счастлива! Возможно, Акил… – Томас изменился в лице, но взял себя в руки. – А знаешь, что самое смешное? Я почувствовал облегчение, когда он сказал мне, что я во всем виноват. Облегчение! Все эти годы я представлял себе, как он, должно быть, меня ненавидел, проклинал, и вот наконец это прояснилось, все кончено, капут! Теперь я могу жить дальше, правда? – улыбнулся ей Томас, но особого облегчения на лице отца Амина не заметила, лишь крайнюю степень усталости.
– Пап, поехали домой, – попросила она, но он лишь утомленно посмотрел на нее. – Ты просто устал. Все в порядке. Сегодня день пропустишь.
– Я каждый день «просто устаю». – Томас отвернулся к лежавшему на койке мужчине.
– Знаю, – тихо прошептала Амина, аккуратно беря его под локоть, а другой рукой медленно и осторожно разжимая пальцы, вцепившиеся в поручни больничной койки.
Отец послушно побрел за ней мимо коек и, выходя из реанимации, попрощался с Ширли.
– Была рада вас видеть, док!
– Я еще вернусь, – подмигнул ей Томас.
– И что говорит твоя мама? – спросил Джейми, когда Амина приехала обратно.
Он явно совершал какие-то насильственные действия по отношению к томатам в сотейнике. Из кастрюли поднимались клубы пара, окружая его голову чесночным нимбом.
– Я еще не сказала ей.
– Не сказала? – удивленно взглянул он на нее через плечо.
– Мне захотелось сначала заехать сюда, на минутку. Дух перевести…
Джейми достал спагетти из упаковки, сломал пополам и кинул в кипящую воду. Слегка перемешав их, он отложил вилку в сторону, подошел к Амине, поправил выбившуюся из ее прически прядь волос и просто сказал:
– Накрывай на стол.
Есть люди, которые в состоянии стресса совершенно теряют аппетит. Они рассеянно ковыряются в еде, но слишком сильно волнуются, и поэтому единственное, что они могут, – продолжать волноваться. С Аминой дело обстояло совсем наоборот. При первых же признаках нестабильности на нее нападал жуткий жор, поэтому в тот вечер она съела огромную порцию спагетти, как будто решила подготовить свое тело к долгой и суровой зиме. Прошло минут пять, прежде чем она заметила, что Джейми перестал жевать и пристально наблюдает за ней, застыв с вилкой в руке.
– Что-то не так? – спросила Амина, проводя рукой по лицу.
– Никогда не видел, чтобы ты так набрасывалась на еду.
– Как? Как человек, который сильно проголодался?
– Нет, как беженка, – ответил он.
За его спиной в окне виднелись верхушки деревьев, постепенно расплывающиеся в синеватых сумерках.
– Я не хочу, – вздохнула Амина. – Не хочу говорить с его врачом. Говорить с мамой. Говорить с остальными родственниками.
– Так и не говори. Утро вечера мудренее.
– К сожалению, не выйдет. – Она встала и поставила тарелку в раковину. – Завтра утром будет звонить доктор Джордж и обсуждать с нами варианты. Надо предупредить маму.
– Черт! Ну тогда, ребята, увидимся завтра вечером, – протянул Джейми, и Амина непонимающе уставилась на него. – Так я же к вам на ужин приглашен!
– О черт, точно! Совсем забыла!
– Да ты сегодня просто само очарование! – иронически приподняв бровь, заметил Джейми.
– Прости! Это здорово, замечательно! – радостно закивала Амина. – Все будет просто отлично!
– Вот теперь ты меня пугаешь…
– Они тебя заживо сожрут, – призналась Амина, обходя стол и целуя Джейми в щеку.
Надо рассказать обо всем Камале прямо сейчас, вдруг подумала Амина, проезжая где-то между главным шоссе и спуском в долину, и тут же ощутила приступ беспокойства. Только бы Томас не успел сообщить ей эту новость сам! Тогда она совсем плохо это воспримет. Амина была в этом уверена, хотя и сама не понимала почему. Что скажет мама? Снова заведет свою шарманку о происках злых духов? Или выдаст что-нибудь новенькое? Будет орать? Перестанет с ними разговаривать? Переедет в отдельную комнату? Вариантов масса…
Встревожившись, Амина надавила на газ. Конечно, существовала и мизерная вероятность, что мама уже во всем разобралась сама. Может, Томас сглупил и обо всем ей рассказал, а она заставила его продолжать химию. Амина даже не заметила странного сияния в конце проезда, пока не подъехала к самому дому.
Дом сиял, словно новогодняя елка. Амина долго смотрела на него, потом открыла дверь и вышла из машины, чувствуя, как ее лицо озарилось горячим светом, будто в солнечный день. Было включено все электричество в доме и во дворе. Фонари, лампочки на веранде и в кладовке, подсветка в этажерке. Все три комплекта светильников в коридоре. Амина прошла мимо включенных торшеров в гостиной. На стене беззвучно работал телевизор. Из окна гостиной во двор был протянут провод удлинителя – там стояла галогеновая лампа, быстро расправлявшаяся с любопытными мотыльками, которые превращались в облачка дыма. На кухонной плите шипела одинокая кастрюля с куриным карри, последние капли жидкости испарялись в сухом воздухе, распространяя запах масалы. На полу валялась поварешка.
– Мам? – позвала Амина, чувствуя, как в груди все сжимается.
Из прачечной донесся вой Принца Филипа. Бедняга жалобно скулил, прижавшись носом к стеклянной двери. Сколько же он тут просидел? Увидев Амину, пес бешено завилял хвостом, она выпустила его, и он стремглав бросился на веранду. В мастерской тоже горел свет, даже те лампочки, которые не использовались так давно, что успели обрасти паутиной. Пустые кресла были обвиты мерцающими рождественскими гирляндами. Дверь на задний двор была распахнута настежь, Принц Филип кинулся туда, и Амина последовала за ним.
Сначала она увидела только их тени. Переплетаясь, они растянулись на весь газон, словно невероятно исхудавший великан. Родители сидели в шезлонгах. Нет, постойте-ка, заморгала Амина, они сидели в одном шезлонге! Камала уютно устроилась на коленях у Томаса и напряженно вглядывалась в темноту.
– Мам?
Отец крепко держал мать за косу – так ей показалось издали, но, приблизившись, Амина увидела, что вокруг отцовской руки обмотан, словно поводок, черный провод, а Камала наклонилась вперед, как кошка, которой не дают броситься в погоню за вожделенной добычей.
– Ребята, вы чем тут занимаетесь?!
Родители обернулись к ней, и Амина ахнула от изумления. Их лица просто светились! Сияли, будто упавшие с неба осколки луны, отражающие весь свет, какой только есть во вселенной. Они улыбались ей с такой радостью, какой она не видела на их лицах уже много лет, а может быть, вообще никогда. Амина пошла в их сторону, чувствуя, что земля медленно, но верно уходит у нее из-под ног. Мать дождалась, пока она подойдет совсем близко, а потом взяла ее за руку и, крепко сжав, произнесла:
