Он сложен сейчас, потому что я должна была мыть полы, но смогла только подмести. Остальное время — часа два, а может быть, больше — я просто хожу по квартире и думаю о чем-то, и мне почему-то больно.
А в тот вечер было очень легко. Мы вывалили на диван все записки и читали их вместе, жевали маленькие сникерсы, пили чай. Преимущественно смеясь.
Тебя развеселили мои детские песенки — совсем детские, написанные в десятилетнем возрасте.
Она читает мои детские песни, смеясь.
Мы поехали оттуда, чтоб спросить: откуда?
Есть там Колумба привиденье, у него плохое поведенье. Он носит бутылки виски, едою заполненные миски. Он пугает маленьких детей словами: “Воробья убей”.
Она полюбила его, лицо его расцвело. Сказала мне: “Ты мне не нужен, готовь себе сам каждый ужин!”
Я никогда (2 р.) не буду лгать, когда стихи начну писать. Вам напишу я про любовь и про несчастье, про то, что в сердце у меня и у тебя.
Мы не знаем, куда нам податься, нам приюта нигде не дают. Мы одиноки, нам негде остаться, нам и квартиру не продают. Уже седеет моя голова, а мы всего лишь на улице пыльной, вот такая уж наша судьба, как я вижу, не жить нам в квартире!
Я комментирую: “Вот все-таки подростковый возраст — это такое неправильное что-то. Чем полнится голова подростка? Всякой, прости, хренью. Среди записок очень много подростковых стихов, но их просто скучно читать, а детские — не скучно, вот тебе, например, весело, и мне — весело. А подростковый трэш о смысле бытия... Зачем с человеком происходит такое?”
Она отвечает: “Ты сама сказала: это необходимо для того, чтобы прийти к себе”.
Я говорю: “В детстве мы и так у себя есть... Получается, что потом мы от себя уходим и снова возвращаемся”.
Перебираем школьные бумажки.
— О, а вот это — мое письмо Л. Она уехала к бабушке на летние каникулы после десятого класса.
5.06.1997. “Hi” действительно стало традицией, поэтому — hi. Я держусь. Днем — полная апатия, вечером — жуткая боль, но я решила, что гадость эту выдержу. Жизнь — как по расписанию. Проснулась, встала, походила, почитала, поела — и спать. И так every day7. Я не пью больше вообще, а думала, что тоннами это beer8 поглощать буду. Все наоборот. Я представить себе не могу, во что я превращусь за это время, когда каждый день силы уходят в никуда, а новых теперь взять неоткуда. Так как же я могу “turn off your mind, relax and float down stream”?9 Ты сама знаешь, что никак. Мне ужасно, безумно тебя не хватает, я будто части себя лишилась. У меня никак не выйдет тебе ничего прикольного написать, потому что мне совсем не прикольно. “Разбита, как прозрачная сетка стекла” — так я писала?
P. S. Никогда не зарекайся. Время и расстояние — жуткие штуки, они одним махом все уничтожают, поэтому храни your love10 изо всех сил, чтобы был еще подобный год. Я буду делать то же, и сейчас я люблю тебя даже сильнее, чем когда мы вместе.
P. P. S. Твоя мама мне сказала, чтобы я называла тебя исключительно Е. Н., что ж, теперь ты так и будешь называться.
8
Записки на уроках. 1996 — 1997
Действующие лица:
Бумага.
Я. — мои четырнадцати- и пятнадцатилетние слова.
Л. — четырнадцати- и пятнадцатилетние слова Л.
Д. — пятнадцатилетние слова Д., соседки по парте Л.
Записка
Я. Ты мне не можешь сказать, отчего так пусто?
Л. Потому что нет ничего. Все — иллюзии. Только почему-то очень болезненные иллюзии, хотя и боль — иллюзия... Вот и все.
Я. А почему мне кажется каждый раз, когда я с тобой прощаюсь, что я больше никогда тебя не увижу?
Л. Это у тебя спросить нужно. Кстати, тебе не кажется, что ты перегибаешь палку? Это вообще всего касается.
Я. Я хочу сдохнуть. И не думаю о том, перегибаю я палку или нет. И в чем конкретно?
Л. Если забывать, то так, чтобы уже не вспомнить; если любить, то с ума сходить по любому поводу; если страдать, то так, чтобы резать вены... А насчет сдохнуть — этого все хотят, только мало у кого получается.
Я. Так в этом палку перегибаю? Ты же знаешь, что такая я есть, и ничего с этим не поделаешь. Сама же в крайности впадаешь иногда, а у меня вся жизнь — крайность. Как говорит мама, я — “фатальный человек”. Разве это плохо — перегибать палку, тем более если иначе не можешь?
Л. Ужасно, я скоро в психбольницу попаду с твоей “фатальностью”. P. S. Если ты не прекратишь этот идиотизм со своей тупой ревностью, я с тобой поссорюсь, и надолго. Это просто свинское недоверие человеку! Это бред!!!
Записка
Я. In what situations do you need gentless and warmth?11
Л. Sometimes. When I need it, I hold you tight12.
Я. Ну, тогда это совсем не иногда.
Л. Что не “иногда”?
Я. Ну, ты писала в субботу, что иногда нуждаешься в нежности и т. п. А я прокомментировала. P. S. А мне все-таки это очень тяжело — to hold you tight13. Какой-то комплекс, тормоз. Хотя бывает, что это — единственное, чего я хочу в данный момент. Все-таки я дура.
Л. Точно.
Записка
Я. The day before yesterday, when you were holding me tight and asking to calm down, my pain flew away…14 На некоторое время. Но почему я должна переносить боль на твои плечи? Не тяжело ли это тебе? Может быть, это слишком? Может быть, мне стоит оставить ее внутри себя?
Л. Don’t tell nonsense! It’s ordinary for friends to share their pain with each other. It’s impossible to be another way15. P. S. Кстати, ты читала у Вересаева о Достоевском? Там есть прекрасные слова о любви. Мне бы не хотелось пересказывать, ты должна сама прочесть. Может быть, тогда ты перестанешь кричать, что ты “merde”16?
Я. ОК, предположим, что я не дерьмо. Как же я тогда могла специально причинять тебе боль?
Л. Короче, у этого Вересаева классно написано, что любовь по Достоевскому — это причинение страданий любимому существу; что без этого не может даже быть любви: чем больше, чем сильнее страдания, тем сильнее любовь. И это правда; почти везде у Достоевского встречается такая любовь, а ведь он был психологом?
Записка
Л. Svolotch.
Я. I like, when you call me so!17
Л. Cтранная. То тебе нравится, когда я тебя бью, то когда называю сволочью. Это ненормально.
Я. Нормально. Я чувствую себя немного униженной, и это кайф. Кайф (в своем роде) быть слегка униженной человеком, по которому с ума сходишь. Поэтому называй меня svolotch.
Записка
Я. Ты вчера в записке написала, что отдачи не видишь. Какая именно отдача тебе нужна?
Л. Меня добивает, что я вишу(сю) у тебя на шее, а ты сидишь в позе мыслителя!
Я. Что мне надо делать? Какая отдача? Ты мне точно объясни, потому что мне это внове и я просто не представляю, как себя вести!
Л. Не задавай silly questions18.
Я. Ну, ответь, я абсолютно честно тебя спрашиваю... Ты имеешь в виду, что я не должна сидеть в позе мыслителя, а наоборот, то есть просто отвечать тебе тем же? Если не это, то не знаю, что предположить.
Л. Блин, а что еще можно предположить?
Я. Блин, ты можешь написать: да или нет?
Л. Не морочь мне голову.
Я. Давай пиши. Только мне все-таки кажется, что это ненормально. Я не должна ничего чувствовать, но я чувствую. Isn’t it unnormal?19
Л. Людям, каждому человеку необходимы взаимоотношения не только на моральном уровне, но и на физическом: это абсолютно нормально. Необходимо чувствовать тепло не только духовное, но и физическое: матери и ребенку, мужчине и женщине, друзьям, наконец. Это естественная необходимость для всех существ.
Записка
Д. Л. мне говорила, что она никогда не встречалась с мальчиком.
Я. Мне она говорила другое.
Д. Она не умеет целоваться.
Я. Откуда ты знаешь?
Д. Л. любит кого-то, кого я не знаю. Мне бы хотелось, чтобы она мне рассказала о нем. Возможно, он умный.
Я. Она кого-то любит? Ты в этом уверена?
Д. Нет, но как бы она могла жить без любви?
Я. Это очень тяжело, она мне об этом много говорила, она несчастна, потому что никого не любит. Я тоже никого не люблю.
Д. Да, но вы можете найти кого-то?
Я. Совсем не обязательно любить какого-то парня, без этого можно и обойтись, главное — хотя бы кого-то любить, другой любовью, но любить. Я эту потребность удовлетворяю. Мне есть кого любить. И я довольна, что могу любить. Вот.
