Девочка осмотрела все это внимательнейшим образом; ей становится чуточку страшновато, когда он внезапно начинает неуклюже скакать перед ней по снегу и его парик из барсучьего меха подпрыгивает и хлопает его по голове. Он не так робок, как тот, первый, он не бежит от нее, а она не понимает, чего ему нужно. Он разочарованно сникает и медленно взбирается по обледенелым ступеням на галерею. Она идет за ним. Снежные хлопья лениво порхают в воздухе; девочка высовывает язык, и они медленно садятся на него. Она пробует их, сосет:
— Как вкусно!
Ей трудно поспевать за ряженым, но она не теряет его из виду, ведь это ЕЕ ряженый, и она сердится, когда другие ребятишки карабкаются по перилам галереи амбара, чтобы полюбоваться им. Она хочет, чтобы он принадлежал ей одной, хотя чуточку побаивается. Стоит ему обернуться и взглянуть на нее или присесть со странным криком, как она замедляет шаг. Но вот он исчез. Зашел в хлев.
Она толкает половинку двери, ведущей в теплый сумрак с приторным запахом навоза. Ряженый стоит перед нею; он снимает свою широченную деревянную маску и обнажает лицо. И тогда она видит милого юношу с кроткими голубыми, чуть косящими глазами, небольшим носом и странным ртом, немного похожим на рану.
— Тебе сколько лет? — спрашивает она.
— Восемнадцать.
Отложив маску, парень скидывает свою звериную шкуру, потом плащ и мешок с сеном, изображавший горб; девочка видит на руке, с которой он снял варежку, резной перстень из металла «под серебро».
— Мне нужно подоить корову, — говорит он.
И вешает все свои одежки на гвоздь. Теперь на нем только вязаный свитер и саржевые брюки; он садится на смешную низенькую одноногую скамеечку.
— Это твоя корова?
— Нет, моей тетки. Сам я приезжаю сюда только на зиму. А весной спускаюсь на равнину, к французам, работаю у них садовником.
Он улыбается ей, и от глаз у него во все стороны разбегаются симпатичные морщинки.
— А ты часто рядишься?
— Да, когда есть время. Но в здешних местах мужчины обленились и редко надевают маски. Это, мол, утомительно…
— Разве маски тяжелые?
— Да, тяжелые.
— Мне хотелось бы посмотреть еще.
— Скоро они спустятся оттуда, сверху! — сказал он, указывая в оконце на лес, который теперь совсем почернел. — А мне нужно доить.
Он приник головой к коровьему боку и принялся сжимать соски, из которых с треньканьем забрызгали в ведро белые струйки.
— Хочешь молока? Вон возьми чашку.
Он кивком указал ей на алюминиевую кружку, висевшую на гвозде рядом с его одеждой ряженого, и налил в нее молока.
— Очень вкусное, — сказала девочка. — И пенок нет. Там, у них в пансионе, в молоке всегда пенки.
— Неужели они разрешили тебе гулять одной по деревне? — удивленно спросил парень.
— Да, чтобы посмотреть на ряженых.
— Ну, тогда беги скорей на площадь, пока совсем не стемнело. Ряженые наверняка туда придут.
Девочка опять с трудом одолела скользкий уклон проулка и, выйдя на главную улицу, прошла по ней несколько шагов. Улица была почти безлюдной. Только несколько парней покуривали сигареты, сидя на высоких облучках саней, стоящих вдоль стены. «Они тоже ждут их», — подумала девочка. К фонтану, с ведром в руке, шла женщина, которая с любопытством взглянула на нее.
Подняв голову, девочка увидела ряженых. Целых трое! Она затаила дыхание при виде одной из масок — красной. Две другие были — ничего особенного, такие она уже встречала в разных городах. Но у этого ряженого, в середине, было огромное красное лицо, а тело скрывалось под козлиной шкурой, черно-белой, с длинной шерстью, и никаких колокольчиков. Вот он уже совсем рядом с ней, нагибается…
Она попыталась увидеть его глаза, но в крошечных черных дырочках было пусто. Может, он следит за ней через другие отверстия, те, что под носом, — узкие ноздри, походившие на пару бойниц? Нет, и там ничего не видать. Этот ряженый не держит свою маску за подбородок, его руки свободны, они торчат из рукавов вывернутого наизнанку пиджака с рваной подкладкой. Он протягивает ей одну из них с тихим мычанием. Девочка пугается этой грубой лапы в лохмотьях. Она отступает.
— Nein! — говорит она.
Но он все тянет к ней руку, и она догадывается, что это приветствие. Тогда она дает ему свою.
— Ты красивый! Schӧn, schӧn![2]
Ряженый поклонился и со вздохом распростер руки.
— Schӧn! — повторила девочка.
Она подняла палец, чтобы потрогать его нос, крючковатый, огненно-красный. Ряженый снова нагнулся к ней. Этот нос ее буквально зачаровал.
Тем временем двое других шумно фехтовали на палках, тряся головами, казавшимися странно маленькими для их длинных сухопарых тел, облаченных одно в серый плащ, другое в спортивный облегающий костюм бордового цвета. На их картонных масках, купленных, вероятно, на деревенском базаре, сияло выражение радостной непроходимой глупости, никак не сочетавшейся с ловкой точностью движений.
Однако их заигрывания деревенских паяцев не интересовали девочку. Ее глаза были прикованы к Красной Маске. Ряженый отдал ей еще один поклон, но тут же бесцеремонно отвернулся и стал разглядывать улицу, по которой они спустились в деревню.
Тогда только девочка взглянула на его спутников. Они прыгали, падали, кувыркались по снегу, опять вскакивали и с треском сражались палками. На их личинах застыла идиотская самодовольная радость. Она вновь обернулась к Красной Маске.
Ряженый все еще смотрел на верхний конец улицы. Девочка заметила под шкурой черные вельветовые брюки и башмаки, подбитые гвоздями. Мимо них прошли под руку молодая девушка и старушка. Внезапно ряженый бросился к девушке, размахивая рукой в грязной шерстяной варежке. Девушка испуганно завопила, пытаясь спрятаться за старуху, которая потащила ее прочь, но на щеке у нее остался всего лишь легкий мазок сажи.
Ряженый повернулся к девочке и что-то глухо промычал. Она неотрывно глядела на эту ужасную маску, восхищенная почтительным вниманием, какое проявлял к ней странный персонаж. Он указал пальцем на землю, потом нарисовал в воздухе маленький кружок.
— Да, — сказала она.
Он взял ее за руку, и они пошли вверх по улице. Здесь мостовая тоже сплошь заледенела и даже слегка мерцала под светом только что зажженного электрического фонаря, висевшего на фасаде одного из шале.
Две другие маски разочарованно смотрели им вслед. Потом они пересекли площадь и исчезли за дверью маленького кафе.
А ряженый в красной маске все поднимался вверх по улице об руку с девочкой, которой ужасно нравилось скользить вниз по льду, таща его назад. Он удерживал ее (какой же он сильный!), даже приподнимал и нес так, что ее ноги не касались земли или только слегка загребали снег носками сапожек.
— Я лечу! — радостно визжала она. — Я ангел!
Но вот они подошли к четырехэтажному дому, взобрались по деревянной лестнице и вошли в большой зал. Там играли на аккордеоне, танцевали пары, а когда музыка умолкала, все рассаживались по скамьям, стоявшим вдоль стен, — парни с одной стороны, девушки с другой.
Красная Маска вышел с девочкой на середину зала. Аккордеон как будто поперхнулся, но тут же заиграл по-прежнему, и все они принялись весело кружиться, громко стуча каблуками об пол.
Вдруг крепкие руки взметнули девочку к потолку так высоко, что голова ее задела гирлянду из бумажных цветов, потом ее спустили пониже и прижали к жесткой козлиной шкуре. Тут ей удалось разглядеть между маской и одеждой мужской подбородок и краешек шеи. Кожа — молодая, ярко-розовая, как будто человек распарился или рассердился, — была покрыта нежным рыжеватым пушком.
Но вальс уже кончается. Даже аккордеонисту и тому надо когда-нибудь выпить! О, разумеется, сейчас ему нальют, но сперва подносят стаканчик Красной Маске. Ряженый мотает головой, однако виночерпий настаивает; тогда он хватает стакан и подносит его к губам девочки. Та пьет. Забрав у нее стакан, ряженый поворачивается лицом к стене, приподнимает тяжелую деревянную маску и одним махом выпивает до дна.
И снова улица, только теперь уже совсем стемнело. Мужчина по-прежнему держит ее за руку. Девочка снимает шапку и метет ею по снегу. Ряженый смеется. Очутившись перед какой-то черной лачугой, он отряхивает от снега свои башмаки с гвоздями и проходит в дверь, таща девочку за собой.
У камина сидит высокая старуха; голова ее чуть ли не до глаз замотана фиолетовым платком с длинной бахромой.
— Это ты? Кого ты там привел?
Она говорит на языке, который девочка не понимает, и пристально вглядывается в нее своими подслеповатыми глазками.
От влажных юбок старухи идет пар и запах бараньего сала.
— Никак она из пансиона?
Ряженый не отвечает.
— А ну, быстро отведи ее туда, где взял! Быстро, слышишь, ты, дурень ненормальный!
