И вот я сидела напротив этой самоуверенной, высокоинтеллектуальной молодой особы и пыталась говорить о Лиззи. Да, мы были очень близки с дочерью. И да, я продолжаю верить в то, что она жива. Нет, с сыном у меня нет таких доверительных отношений. Ну, он довольно консервативный парень, а его жена и вовсе не разделяет моей позиции о праве женщины на аборт. Да, я действительно думаю, что у нас с Дэном крепкий брак, но, разумеется, сейчас мы переживаем трудный период.
— Вы были влюблены в Тобиаса Джадсона? — вдруг спросила она.
— Нисколько.
— Но вы, должно быть, испытывали к нему какие-то чувства…
— Я была молода, жила в маленьком городке, в двадцать три года стала матерью, и у меня возникло ощущение, будто я лишила себя определенной свободы, какой могли похвастаться мои ровесницы. К тому же у нас с Дэном был молодой брак, мы как раз переживали такой период, когда не все шло гладко, меня терзали сомнения, и тут появляется этот парень — очень самоуверенный, очень опытный, политически подкованный, эпатирующий.
— Он соблазнил вас? — спросила она, не отрываясь от своего блокнота.
— Нет, это было взаимное желание.
— Был отличный секс?
— Я обязана отвечать на этот вопрос?
— Тогда позвольте, я перефразирую: секс был плохой?
— Нет.
— И я помню, вы сказали в своем заявлении для прессы, что не вызывались везти его через границу.
— Он заставил меня, — сказала я.
— Не могли бы вы рассказать мне историю вашей поездки в Канаду, как вы ее помните.
Я, как на духу, выложила все: как он угрожал мне, как был отвратительно циничен, как по приезде в Квебек сказал мне, что я должна все забыть, как будто ничего и не было.
— Значит, вы думаете, что его интерпретация событий…
— Не что иное, как откровенное вранье, попытка придумать красочное прошлое, чтобы подороже продать свой новый имидж великого патриота и христианина.
— Вы ведь могли отказать Джадсону, твердо стоять на своем.
— Мне было страшно.
— Но теперь получается, что ваша история против его истории, не так ли?
— Верно. Только я своей историей не торгую, в отличие от него.
Мы проговорили целый час. В начале второго она взглянула на часы и сказала, что пора закругляться, поскольку ей нужно сдать интервью не позднее четырех пополудни, и сейчас надо бежать в арендованный офис в бизнес-центре отеля, чтобы успеть записать интервью к назначенному сроку.
— И последнее: помимо того, чтобы заставить Джадсона признать вашу правоту, что бы вы еще хотели извлечь из этой истории?
— Вы имеете в виду, помимо того, чтобы Лиззи прочла эту статью, сняла телефонную трубку и позвонила мне? Я всего лишь хочу вернуть себе жизнь, какой она была до того, как случился весь этот кошмар. Конечно, по большому счету это не такая уж важная и значительная жизнь — но это моя жизнь. И я уж точно не могу сказать, что меня она не устраивала.
Она ничего не сказала на прощание: ни «Боже, какая жуткая история», ни «Желаю вам удачи», ни «Я расшибусь в лепешку ради того, чтобы правда восторжествовала», — в общем, я так и не услышала от нее ни одного утешительного клише. Она просто пожала мне руку и поблагодарила за то, что я уделила ей время. Как только за ней закрылась дверь, я начала нервно расхаживать по комнате, терзаясь вопросами, не напортачила ли я, была ли убедительна, правильный ли выбрала тон.
Я просидела в номере до самого вечера, пытаясь убить время за романом Кэрол Шилдс про заурядную жизнь заурядной женщины — жизнь, в которой изредка случались моменты высокой драмы, — но Шилдс сумела представить эту жизнь удивительной и прекрасной. Необычное в обычном. Эту тему я часто обсуждала со своими учениками. Мы говорили о том, что нельзя считать чью-то жизнь обычной, что жизнь каждого человека — это роман со своим сюжетом и страстями. Даже если на поверхности она кажется прозаичной, на самом деле каждая жизнь полна противоречий и сложностей. И как бы мы ни стремились к простоте и спокойствию, нам все равно приходится сталкиваться с хаосом. Такова наша судьба, потому что без драмы нет жизни. Так же, как и без трагедии, — никто из нас не может ее избежать, как ни старайся. Возможно, это всего лишь протест против смертности — холодного, гнетущего ощущения, что все когда-нибудь кончится, и стремления, боль, желания, удовольствия и разочарования жизни исчезнут, как только мы умрем. Может ли кто-то из нас представить собственную смерть? Как это так — на планете не станет тебя, а твое отсутствие мало кто заметит? К чему тогда все эти земные радости и муки?
Впрочем, это вечный вопрос, и вопрос без ответа. В чем смысл, черт возьми? Как я завидую людям, у которых есть вера. Мне так и не удалось прийти к ней — признать существование Бога и вечного рая для тех, кто принимает Его. Но, даже признавая, что это всего лишь красивая сказка, которую придумали взрослые, чтобы заглушить страх перед смертью, должно быть, это здорово — провозгласить: «Да, есть высший смысл! Да, я проведу остаток вечности с теми, кто мне дорог…»
Но не встретишь ли ты там же, у Него, своих недругов… тех, кто причинил тебе немало зла на земле… хотя они и называли себя христианами?
Неудивительно, что из меня так и не получился верующий, потому что нельзя иронизировать, рассуждая о загробной жизни.
Я так и не смогла сосредоточиться на ловко скроенном повествовании Кэрол Шилдс. Я больше не могла сидеть в этой комнате. Мне хотелось сесть в машину, умчаться на север и провести остаток дня на Попэм-Бич. Но на меня вдруг накатила волна усталости. Поэтому я отключила мобильник, разделась, забралась в постель и отдалась во власть сна.
Проснулась я от звонка телефона на прикроватной тумбочке. Поначалу я была совершенно дезориентирована — не понимала, где нахожусь и который час. Потом мой взгляд сфокусировался на будильнике. Семь тринадцать вечера. Черт, черт, черт! Я проспала полдня, и вот уже вечер, а я ничего не соображаю.
— Привет, это я, — раздался в трубке далекий и напряженный голос Дэна. — Я пытался дозвониться тебе на сотовый.
Я объяснила, как легкая дрема обернулась пятичасовым сном.
— Мы собирались выпить, — напомнил он.
— Где ты находишься?
— В лобби отеля.
— Что ж, тогда поднимайся, — сказала я.
— Я подожду тебя здесь, внизу.
— Это глупо, — воскликнула я, разом проснувшись. — Ты можешь подождать меня и в номере.
— Я буду в баре, — сказал он и положил трубку.
Я быстро оделась и поспешила в ванную, чтобы нанести новые слои спасительной тональной пудры. Если он хотел вызвать во мне чувство страха и беззащитности — что ж, он вполне справился с этой задачей. Я буду в баре. На что мне хотелось крикнуть: ты мой муж… почему ты не можешь подняться в номер? Но он повесил трубку, прежде чем я успела задать этот вопрос… Зачем ему быть галантным по отношению к женщине, которая не оправдала его доверия?
Я спустилась вниз через пять минут. Дэн сидел за угловым столиком, подальше от посторонних глаз. Перед ним уже стоял стакан с виски, и он рассеянно постукивал по стеклу пластмассовой палочкой. Когда я подошла, он поднял голову, но тут же опять уставился в стакан.
— Извини, что проспала твой звонок, — сказала я.
Дэн пожал плечами.
— Хочешь заказать что-нибудь? — спросил он.
— Водку со льдом, пожалуй.
Он подозвал официанта и сделал заказ.
— Мне на самом деле не следовало бы спускаться. Марджи просила, чтобы я не мелькала на людях.
— Имеется в виду, чтобы ты снова не выставила себя идиоткой, как это было сегодня утром?
— Это был не самый удачный момент, — согласилась я. — Извини, если тебе было стыдно за меня.
Он снова пожал плечами и тихо произнес:
— Не имеет значения.
Потом поднял стакан, выпил виски, перехватил взгляд бармена и попросил повторить.
— Это имеет значение. Мне ужасно…
— Я был сегодня дома, — перебил он меня.
— Правда? Но я думала…
— Телевизионщики уехали. Очевидно, они получили от тебя все, что хотели.
— Да, наверное.
Принесли напитки. Дэн тотчас выпил половину своей дозы.
— Ты сегодня злоупотребляешь, — заметила я.
— И что с того?
— Да ничего, это я так просто. В любом случае, я продлила номер еще на одну ночь, так что мы можем остаться здесь.
— Я здесь не останусь.
— Дэн…
— Я здесь не останусь, — зловещим шепотом повторил он.
Пауза.
— Хорошо, — сказала я, стараясь сохранять спокойствие. — Ты не обязан здесь оставаться, если не хочешь. Но позволь хотя бы вызвать тебе такси, чтобы ты мог добраться до дома.
— Я не поеду домой.
— Понятно.
— Я уже был дома взял все, что мне нужно. Я не вернусь домой.
