— Пока не за что меня благодарить. Это еще так. Я ведь в принципе не помог.
— Нет, дед ты не прав! Вилор теперь знает, что он не один! Что его ждут и, что ему помогут! Мы наймем ему хорошего адвоката! Мы вытащим его! Я верю, что можно это сделать! — Вика схватила Андрона Кузьмича за руку и трясла его, будто Маленький хотел навсегда уйти. Андрон Кузьмич медленно сел на прикрученную к полу лавку и опустив голову, тихо произнес:
— Вика, я рад, что ты так переживаешь за судьбу невиновного человека,… он ведь не виновен. Клюфт, вздрогнул и внимательно посмотрел на Маленького, Павел Сергеевич взволнованно расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке и расслабил галстук.
— Конечно, не виновен, конечно! — радостно воскликнула Вика. — Кто бы в этом сомневался?! Кто?!!!
— Да, были кое-какие сомнения, — совсем тихо произнес Маленький. — Кое у кого были… Клюфт сел рядом с Маленьким на лавку и закрыв глаза, тихо спросил:
— Ты что-то узнал?! Виктория с удивлением наблюдала за этими двумя стариками, сидевшими на лавке, словно два шпиона в городском парке и что-то невразумительное бормотавшие друг другу. Она не произвольно улыбнулась. Но, ни Маленький, ни Клюфт, не обращали на нее внимания, они оба как-то опустошенно смотрели в зарешеченное окно.
— Да, там, в пакете, то, что ты мне отдал на экспертизу. Я все проверил. Это не его…
— Спасибо тебе…
— Мне? За что?!
— Ты новь дал мне надежду. Ты вновь вдохнул в меня жизнь.
— Я?! Но это не я. Это он.
— Кто он?
— Вилор, твой внук, он ведь не виновен, он и вдохнул.
— Все равно спасибо.
Лысый худой мужик жевал кусок колбасы и деловито раскладывал на столе пакеты.
В них был чай, сахар, печенье и другие продукты. Саша Канский с какой-то любовью и неподдельным трепетом перед провиантом ловко фасовал его с одного угла стола на другой. Его руки в синих наколках сновали, словно смешные детские раскраски.
— Ты поэт молодец, молодец. Вон какой, грев тебе с воли притаранили! Пять шесть дней смело жить можно. Тушенку да сгущенку мы заначим, а вот чай и печенье,… так вот можно и почаевничать. Ты чифирь настоящий пил? А?!
— Нет,… - растерянно улыбнулся Вилор.
— Во как! Какой же ты каторжанин, если в хате и чифиря не попробовал! Организуем тебе и чифирь! А пока давай вот кружечку бери и залпом, залпом,… - заботливо сказал уголовник.
— Что это? — удивился Вилор.
— Как что?! Поэт?! Это она мамочка, водяра! Водка,… выпей! У нас сегодня званый ужин по твоему поводу! Соседи разношерстые мужики, что сидели рядом на нарах да лавках довольно заржали. Некоторые замахали руками, показывая Вилору как нужно выпить дозу спиртного. Вилор подвинул к себе алюминиевую кружку и, понюхав содержимое, сморщился — в нос ударил запах алкоголя.
— Мне, что в пакет бутылку, что ли в передачу положили?! А?!
— Это уже не твое дело поэт! Твоя передача теперь общая! А то, что тебе положили так это все по высшему разряду! Так что пей! Ты молодец поэт! Пей! — пробасил здоровенный детина, с выражением лица похожего на одного из безрассудных монстров голливудского фильма ужасов. Его сосед толстый и лысый мужик с огромным наколотым крестом на груди весело чмокнул губами и присвистнул:
— Ты с братвой харчами поделился, значит, настоящий мужик. Значит молодец. Давай за вход в нашу коммуну как говориться. Вилор пожал плечами и неохотно медленно выпил, сморщился и выдохнул воздух из легких. Саша Канский протянул ему кусок колбасы с хлебом:
— Вот молодца! Ты смотрю клюв, немного приподнял! Кто к тебе на свиданку-то пришел?! Щукин вновь обвел новоявленных друзей сокамерников взглядом:
— Слушайте, а как водку-то допустили ее ж нельзя передавать? — не унимался Вилор. Саша Канский хлопнул себя по лбу ладошкой и засмеялся:
— Вот дуралей! Кто ж твой грев проверять-то будет?! Так шманули немного, посмотрели, что оружия нет и все! А, что водка,… так это по норме! Ты ведь у нас вроде как особый каторжанин! Вот и грев у тебя особой почтой доставлен! Так что собирал твою посылку, человек сообразительный,… знал, что надо в хату передавать… Щукин опять обвел взглядом соседей и непонимающе, как-то растерянно переспросил:
— Так, что водку пропустили по блату что ли? В камере разнесся смех. Арестанты довольные таким искренней наивностью Щукина хохотали от души. Вилор тоже непроизвольно улыбнулся. Саша Канский толкнул его в плечо и, вздохнув, громко гаркнул:
— Ладно, братва! Как говорится в нашей хате все в порядке, так что выпьем за это! Застучали железом кружки, зашуршали одежды, послышался одобрительный гул. Со стола, как по команде начали исчезать куски хлеба колбасы и другой еды. И хоть водки было совсем немного, буквально по несколько капель в каждую кружку, процесс ее распития тут в заключении, был словно священный ритуал, каждый, как мог, старался погромче выдохнуть и смачно крякнуть.
— Ты пойми поэт, если у тебя тут есть филки и связи, то в тюрьме можно все! Наркоту, водку и даже бабу!.. Сводят на свиданку, порезвишься,… главное иметь связи положение и филки,… все, как на воле, только, как говорится, более откровенно выделено красками! — поучительно философствовал Канский. Вилор печально кивнул головой:
— Я уже понял. У нас в стране все по подобию зоны.
— Да ладно тебе кручиниться! Поэт! Расскажи, как и кто к тебе на свиданку приходил? Кто свиданку-то тебе так вот замутил? — допытывался Саша Канский.
— Дед приходил…. И Вика.
— О! Что за Вика? Сестра что ли? — вскинул бровь лысый здоровяк справа.
— Нет, не сестра…
— Кто?! Та краля что ли? Еще одна баба?! — Саша Канский вульгарно указал на грудь.
— Да не баба,… девчонка она еще. Молодая, вздохнул Вилор. Он вдруг, представил лицо Виктории. Ее глаза, печальные и в тоже время какие-то озорные и лукавые. Она как смесь огня и пламени взрывная и бесстрашная готовая на самый сумасбродный поступок. Она смотрит на него и ждет,… ждет.
— Ну, так это хорошо поэт… что она молодая и головастая! А главное верная! Представь не каждая вот так человеку, который в крытке за мокруху парится, грев такой приготовила. Как я понял тебе эта Вика и снарядила такую царскую посылку. Грев то на славу и тушенка, и сгущенка и курево и чай и водки припасла,… нет поэт, ты это цени. Эта телка хорошая и знает что делает! Ты за нее держись поэт… Она наверняка и свиданку тебе организовала! И не бесплатно, как я полагаю. А значит, у нее есть и филки и связи! Ты поэт дураком не будь! Коль хочешь за свою бабу убитую отомстить так и воспользуйся… этой телкой. Вилор вздохнул и как-то ритуально обвел камеру взглядом. Соседи многозначительно притихли и внимательно смотрели на него, словно ждали реакции…
— Хм, странно все как-то! Сам говорил о несправедливости и о беспределе, — он покосился на Канского. — А вот так вот говоришь, что бы я человеком воспользовался. Она-то тут причем?! Она от сердца всего мне все это организовала. А ты вот так меня подталкиваешь ее использовать? Не хорошо как-то это… Саша Канский вздохнул и махнул рукой:
— Да ты поэт, сам не знаешь, что в жизни хочешь! Нельзя вот так раскисать. Сам вот говорил, что тебя подставили, если тебя подставили отсюда тебе надо выйти и тут, все способы хороши! А если тебе эту Вику жалко так и не кидай ее! Просто не надо шанс данный Богом упускать. Коль девка тебе от чистого сердца добра хочет! Послушай меня поэт! Все равно одному нельзя в жизни, к бабе какой-то все равно тебе пристать придется, ту-то, Лиду свою, все равно ты не вернешь! Так, что давай поэт, Вика товй шанс и вон выпей еще дозу и подумай, что я тебе советую! — нравоучительно и добродушно говорил Канский.
Вилор опустил низко голову и вздохнул. Этот уголовник говорил такие понятные и простые вещи, но Щукин почему-то не хотел их воспринимать, не хотел следовать этому совету, словно маленький мальчик из вредности, зная, что так надо поступить, но так поступить он не мог.
Он пока еще точно не понимал, что происходит с ним. Тут вот в этой противной и вонючей переполненной камере. Щукин не хотел верить, что все, что говорит этот человек какая-то неизбежная и всеобъемлющая банальная правда жизни. Хотя где-то там, в самой глубине сознания, Щукину так хотелось расслабиться и принять эти вот правила игры. Игры немного циничной, но разумной и здравой… хотя такой пустой и одинокой без Лидии и без ее любви. Вилор потянулся за кружкой с водкой и выпил. Он задержал дыхание и зажмурил глаза.
— Слушай поэт, ты вот поэт, а мы ни разу и не слушали твои стихи,… хоть бы прочитал что ли…
— Ты, что, правду говоришь? — удивился Вилор и, взглянув в глаза Канскому, недоверчиво дернул его за руку.
— А, что… думаешь, если мы тут по тюрьмам, так ничего в искусстве не сечем?
Если стихи хорошие, так почему бы их не оценить? Ты еще не знаешь, какие на зоне таланты сидят!..
