– Надо же! – засмеялся Роман.
– От кого это? – спросила Татьяна, разглядывая вазочку.
Роман достал из коробки открытку, на которой было аккуратно выведено:
Роману Алексеевичу и Татьяне Александровне
по случаю бракосочетания
от
Ильи Спиридоновича Реброва
на добрую память
Роман показал Татьяне открытку, она прочла и вздохнула с улыбкой:
– Ну вот, первый подарок мы уже разбили.
– Ничего, зато другие пока целы! – засмеялся Роман. – Давай посмотрим?
– Давай! – хлопнула она в ладоши, совсем как девочка.
Они стали развязывать ленты и открывать коробки.
Вскоре стол был уставлен различными предметами. Чего тут только не было! Красновские подарили китайский чайный сервиз на шесть персон, Рукавитинов – великолепный гербарий полевых цветов, батюшка с попадьёй – два серебряных кубка, агатовые запонки и парчовый отрез, Куницын – кольцо с изумрудом и бельгийское ружьё в красивом деревянном футляре, дьякон – хрустальную вазу, Валентин Евграфыч – кувшин зелёного стекла, Иван Иванович и Амалия Феоктистовна – шёлковое кашне и веер из слоновой кости. Воспенниковы преподнесли молодожёнам резную шкатулку сандалового дерева, женские перчатки из тончайшей лайки, томик Цицерона и изумительный театральный бинокль на раздвижной перламутровой ручке.
Роман тут же заставил Татьяну надеть перчатки, взять в руки веер, бинокль и посмотреть на него, обмахиваясь веером. Она покорно исполнила его прихоть, и вскоре он в восторге покрывал поцелуями её лицо.
Веер выпал из её рук, и когда Роман поднимал его с пола, то заметил, что на полу возле кровати постелена волчья шкура.
– Смотри! – воскликнул он, сразу узнав безглазую длинную морду. – Это же тот самый волк!
Присев, он провёл рукой по шкуре:
– Тот самый… и шкура ещё не просохла.
Татьяна присела рядом с ним и тоже потрогала шкуру.
– Знаешь… – задумчиво произнесла она, – я всю жизнь ждала любви, но я боялась, что не смогу полюбить.
– Почему? – повернулся он к ней.
– Потому что мне казалось, что я смогу любить только безумно, только всем сердцем, а это может испугать и разрушить любовь.
Роман осторожно поднял её за плечи и, глядя в глаза, сказал:
– Мою любовь к тебе испугать невозможно. Она ничего и никого не боится.
– Я знаю, – помолчав, ответила она, – и именно поэтому мне всё кажется чудом. Чудо, что мы встретились, чудо, что мы так любим друг друга.
– Чудо, что мы никогда, никогда не расстанемся, – быстро заговорил Роман, – я не просто
верю
в это, я
знаю
это, как знаю то, что я жив, что я не умер.
– Ты веришь в нас? – спросила она его.
– Верю! – со страстью в голосе произнёс он. – Я верю в тебя и в себя верю. Сегодня моя вера укрепилась ещё больше.
– И моя, и моя! – воскликнула она. – Я сегодня словно сгорела и возродилась заново, это так трудно объяснить, но теперь я совсем новая, и я ничего,
ничего
не боюсь! Понимаешь? Я с тобой, я вся с тобой, мой любимый, мой единственный человек, я жива только тобой!
Порывисто обняв его, она замерла. Снизу донёсся приглушённый смех.
– Неужели они сели играть в карты? – удивился Роман, гладя её волосы.
– Пусть они играют во что угодно, нам всё теперь безразлично, – шептала Татьяна. – Мы одни с тобой, и никого больше не будет, кроме тебя и меня. Никого!
Она вдруг высвободилась из его объятий и, закрыв лицо, закружилась по комнате, радостно повторяя:
– Никого! Никого! Никого!
Край её белого платья задел деревянный колокольчик, оставленный ею на трюмо. Колокольчик упал и покатился по полу.
Она остановилась и подняла его.
– Вот он, милый подарок! – улыбнулась она, тряся колокольчиком и показывая его Роману. – Мне он нравится больше других.
– Мне тоже. – Роман посмотрел на уставленный подарками стол. – Он действительно лучше всех… хотя, ты знаешь, мы забыли ещё одну коробку. Вон та, за цветами. Это подарок Клюгина…
Роман взял ту самую длинную тяжёлую коробку, развязал ленту.
В коробке во всю длину лежал скомканный кусок чёрного бархата. В него было завёрнуто что-то тяжёлое.
– Что это? – спросила Татьяна.
Роман развернул бархат, и в руках его оказался красивый топор с толстым, как у колуна, лезвием и длинным дубовым топорищем.
На лезвии было выгравировано:
Роман с улыбкой разглядывал топор:
– Только Клюгин способен на такие подарки!
– И Парамоша! – заметила Татьяна, тряся колокольчиком. – Мне так нравится этот звук. Он действительно какой-то неземной, не для людей.
– А мне нравится топор. – Роман гладил и сжимал удобную ручку. – Понимаешь, я… очень люблю Клюгина. Это удивительно честный человек. Он честен перед самим собой и перед всеми. Мы всё время спорим с ним, потому что его взгляды мне совершенно чужды. И тем не менее я люблю его.
Татьяна потрясла колокольчиком:
– Тебе нравится?
– Да, – ответил он, – а тебе нравится этот топор?
– Да, он красивый и удобный, – кивнула она, – но колокольчик мне нравится больше. Никогда я не слышала такого интересного звука. Послушай!
Она трясла колокольчиком, и они слушали деревянный звук.
– Очень приятный, необычный звук, – произнёс Роман после долгой паузы. – Вообще, колокольчик и топор – самые необычные подарки, и ты знаешь, они как-то очень хорошо на меня подействовали. Они меня успокоили. Вот я держу этот топор, слушаю колокольчик, и мне очень спокойно.
– Мне тоже! – воскликнула Татьяна. – Мне очень, очень спокойно. А когда ты сказал, что и тебе спокойно, мне совсем стало хорошо! Послушай!
И она снова стала трясти колокольчиком.
– Ещё, ещё! – попросил он, глядя ей в глаза, и долго, неподвижно слушал деревянный звук.
– Тебе нравится? Правда? – спросила она. – Ведь правда чудесно он звучит?
– Правда, правда, любовь моя! – радостно ответил он. – Знаешь, мне кажется, я всё понял. Я понял всё!
Он взял её за руку:
– Пойдём! Я знаю, что делать. Пойдём.
Подойдя с топором в руке к двери, он отпер её, взял Татьяну за руку и вывел за собой в коридор.
– Позвони, позвони ещё! – попросил он её и повёл по коридору.
Татьяна трясла колокольчиком.
Они прошли к лестнице и стали спускаться вниз.
В доме было тихо. Только из дядиной комнаты слышались приглушённые голоса. Спустившись вниз, Роман провёл Татьяну в бильярдную. Пока она, стоя возле уставленного остатками чистой посуды бильярда, трясла колокольчиком, он задёрнул шторы на окнах и попросил её отойти в дальний угол.
– Стой здесь и звони, – сказал он и вышел за дверь с топором в руке. Подойдя к дядиной комнате, он осторожно открыл её и, просунув лицо в щель, тихо позвал:
– Дядюшка, можно вас попросить выйти на минуту?
Сидящие за столом Антон Петрович, Куницын, Красновский, Рукавитинов, Клюгин и отец Агафон повернулись к двери:
– Ба! Роман Алексеевич!
– Присоединяйтесь к нам!
– А мы думали, вы уж почивать изволите.
– Ромушка, голубчик…
Антон Петрович отложил карты:
– Простите, друзья, вернусь – дометаю.
Он встал и вышел за дверь. Роман же, быстро пройдя в бильярдную, высунулся из-за двери:
– Прошу сюда, дядюшка.
Антон Петрович двинулся по коридору и вошёл в бильярдную.
– Танюша! – удивился он, заметив стоящую у окна и трясущую колокольчиком Татьяну. – И ты здесь?
Татьяна молча смотрела на него.
Роман закрыл дверь за дядюшкой и повернулся к нему, держа в правой руке топор.
– Что случилось, друзья мои? – спросил Антон Петрович, оборачиваясь к Роману. Но едва он повернулся, Роман изо всех сил ударил его топором в лицо. Взмахнув руками, Антон Петрович стал падать навзничь и тяжко ударился спиной о борт бильярда, отчего голова его откинулась назад, разрушив стопку чайной посуды. Ноги его подогнулись, и тело стало медленно сползать с бильярда на пол. Кровь хлынула из страшной раны, наискосок пересекающей лицо, разрубленная и вывороченная челюсть тряслась, из открытого рта слышались клокочущие звуки. Роман шагнул к нему и ударил топором сверху по голове. Тяжёлое лезвие вошло по самый обух, расколов череп; кровь и мозг брызнули на белый фрак Романа. Пальцы Антона Петровича конвульсивно сжались, он грузно завалился набок. Татьяна, перестав трясти колокольчиком, смотрела на подплывающий кровью труп. Роман взглянул на свой окровавленный топор, обернулся к Татьяне.
