В салоне Марсело занимался нерадостными подсчетами. Мы потерпели аварию в 15:30. Он предположил, что к четырем власти будут знать, что самолет пропал. Пока они организуют поиски, будет половина шестого или шесть. Но вертолеты не добрались бы до нас раньше половины восьмого, а поскольку ни один пилот не согласится лететь через Анды в темноте, то поиски отложат до утра. Так что ночь придется провести здесь. Температура начала резко падать. Марсело понимал, что нам не продержаться ночь при минусовой температуре. Одеты мы все были по-летнему. У нас не было ни пальто, ни одеял — ничего, что могло защитить нас от зверского холода. Если мы не сумеем превратить корпус самолета в надежное укрытие, ни один из нас не доживет до утра.
Марсело собрал всех, кто мог ходить, и велел им вынести из салона мертвых и тяжелораненых. А затем попросил по возможности расчистить пол. Работа была не из приятных. До темноты они успели расчистить лишь небольшой участок.
В шесть часов Марсело приказал отнести раненых обратно в салон. Когда все устроились на ночлег, Марсело принялся сооружать загородку, чтобы прикрыть отверстие, зиявшее в корпусе там, где раньше был хвост. Они с Роем Харли сложили там чемоданы, сломанные кресла, обломки самолета, а просветы заложили снегом. Глухой стены, конечно, не получилось, но он надеялся, что это хоть как-то нас защитит.
На борту «фэрчайлда» было сорок пять человек — пассажиры и члены экипажа. Пятеро погибло при крушении, восемь человек пропало, осталось тридцать два, и большая часть из нас забились в крохотное — три на два с половиной метра — пространство. Было очень тесно и, несмотря на старания Марсело, нестерпимо холодно. Мы жались друг к другу, иногда просили, чтобы сосед ущипнул за ногу или за руку, боялись обморожения.
Роберто вдруг сообразил, что можно снять чехлы с сидений и использовать их как одеяла. Чехлы были из тонкого нейлона, но ничего более подходящего в самолете не оказалось.
Меня положили у загородки, рядом с Сюзи и Панчито. Там было самое холодное место — пол сорвало, и снизу дул ледяной ветер. Думали, что мы долго не протянем. Места потеплее отдали тем, у кого оставался шанс выжить. Сюзи и Панчито оба были в сознании и, наверное, ужасно страдали в ту ночь от холода, а я был в коме и потому мучений избежал. Собственно говоря, ледяной воздух меня и спас — на холоде отек, который мог погубить мой мозг, уменьшился.
С заходом солнца в душах несчастных поселился настоящий страх. При свете дня они трудились не покладая рук, и у них просто не было времени, чтобы задуматься об ужасе своего положения. Ночью они остались наедине со своими мыслями, и ничто не защищало их от отчаяния. Люди, которые стоически держались при свете дня, теперь плакали и стонали от боли. В какой-то момент Диего Шторм, еще один студент-медик, понял, что я могу выжить, и оттащил меня от загородки Марсело вглубь салона.
Утром, когда в самолет наконец проникли первые лучи солнца, настроение у всех немного улучшилось. Люди надеялись, что сегодня их найдут и все кошмары останутся позади.
Густаво и Роберто осмотрели раненых. Этой ночью мы потеряли Панчито, Лагурару и сеньору Мориани.
Сюзи оказалась в сознании, но бредила. Роберто натер ей ступни, которые почернели на морозе, убрал с лица кровь. Она даже поблагодарила его.
Весь день прошел в ожидании вертолета спасателей. Но надежды были напрасны. Вечером Марсело построил новую загородку в конце самолета, более надежную, но от суровой ночи в Андах это нас не спасло.
На третий день я наконец вышел из комы. Я видел, какие бледные и измученные лица у моих друзей. На разреженном горном воздухе они двигались медленно и неуверенно, многие ходили сгорбившись, словно за последние тридцать шесть часов постарели на десятки лет.
Теперь выживших было двадцать девять, большинство — молодежь от восемнадцати до двадцати пяти. Самым старшим был тридцативосьмилетний Хавьер Метол, но он так страдал от горной болезни, что едва держался на ногах. Из экипажа выжил только Карлос Рок, механик, но он впал после крушения в состояние шока и только бормотал что-то бессмысленное. Он даже не мог нам сказать, где находятся сигнальные ракеты и одеяла, которые имеются в каждом самолете на случай аварии. Не было никого, кто мог бы нам помочь, кто знал бы что-нибудь о горах и о самолетах, о том, как выжить в экстремальной ситуации, но мы не впадали в панику.
Многим мы обязаны Марсело Пересу, благодаря решительности которого была спасена не одна жизнь. С первых минут он был смел, решителен, предусмотрителен — точно так же он вел себя во время матча по регби. Он ни секунды не забывал о том, что ошибаться здесь нельзя, что горы заставят нас горько поплатиться за каждую ошибку. Он четко наладил уход за ранеными, а без загородки, которую он построил, мы бы в первую же ночь погибли от холода.
Ночью Марсело спал в самой холодной части салона и просил, чтобы остальные здоровые парни следовали его примеру. Он постоянно заставлял нас что-нибудь делать, хотя многие предпочли бы сбиться в кучку и ждать, пока нас спасут. Но самое главное, он поддерживал наш дух, постоянно твердил, что нас непременно спасут. Он был уверен, что помощь на подходе, и убеждал в этом остальных. Однако он понимал, что вести себя надо очень осторожно. Он собрал все, что нашел съедобного в чемоданах и в салоне. Еды оказалось немного — несколько шоколадок, немного конфет, орехи, печенье, сухофрукты, несколько баночек с джемом, три бутылки вина, виски и несколько бутылок ликера. На второй день он стал выдавать паек. На каждого выходило по кусочку шоколада или по ложке джема и по глотку вина. Голод это утолить не могло, но силы придавало.
В те первые дни мы очень надеялись на спасение. На четвертый день после полудня над нами пролетел небольшой самолет, и несколько человек, которые его видели, уверяли, что он пошел на снижение. Все решили, что это был знак, нас заметили, и все несказанно обрадовались. Мы ждали, пока не начали сгущаться сумерки, помощи не было. Марсело уверял, что летчики того самолета наверняка пришлют спасателей, но некоторые из нас в этом сомневались.
— Почему они так долго нас ищут? — спросил кто-то.
Марсело отвечал, что, быть может, в горах вертолеты летать не могут — здесь слишком разреженный воздух, поэтому спасатели добираются сюда пешком, а на это нужно время.
— Но они могли хотя бы сбросить нам с самолета припасы.
Марсело отвечал, что это невозможно. Все, что сбросят с самолета, просто утонет в снегу. И летчики это отлично знают.
Большинство ребят считали объяснения Марсело вполне разумными. А еще они верили в милосердие Божье.
— Господь спас нас при крушении, — говорили они. — Не для того же, чтобы оставить здесь на верную смерть.
Все это я слушал, пока ухаживал за Сюзи. Мне тоже очень хотелось полагаться на Господа. Но Господь уже забрал мою мать, Панчито и многих других. Почему Он должен помочь нам, если забрал остальных? Я никак не мог избавиться от жуткого чувства, что мы здесь предоставлены сами себе. Меня захватило ощущение полной беспомощности. Я понимал, что Сюзи умирает, что ее нужно как можно скорее доставить в больницу. Каждый час был для меня мучением и, хотя я беспрерывно молился, все же не переставал удивляться, что остальные так надеются на спасение.
Вскоре я понял, что не одинок в своем «реализме», так я это называл. В числе моих единомышленников были Густаво, Роберто, Фито Штраух, бывший член команды «Старых христиан», и Карлитос Паэз — его отец, знаменитый художник, был другом Пикассо. Несколько дней мы разрабатывали план — хотели подняться на гору и посмотреть, что находится за ней. Мы верили, что отсюда можно выбраться, потому что помнили, как умирающий летчик бормотал: «Мы прошли Курико, мы прошли Курико…» Кто-то нашел в кабине летные карты, и Артуро Ногуэйра, который из-за сломанных ног вынужден был лежать в салоне, изучал их несколько часов — все пытался отыскать город под названием Курико. Наконец он его нашел — в Чили, за западными предгорьями Анд. Мы не знали, где оказались, но если нам удалось добраться до Курико, значит, мы пролетели весь горный массив. Получается, катастрофа произошла где-то в предгорьях. Наша надежда окрепла, когда мы проверили показания высотомера — судя по ним, перед аварией «фэрчайлд» находился на высоте 2800 метров. Если бы мы были в самом сердце Анд, высота была бы куда больше. Значит, мы оказались в предгорьях. И вершины к западу от нас находились с краю горной цепи. Мы были почти уверены, что за западными горами раскинулись зеленые чилийские поля. Там наверняка есть деревня или хотя бы пастушья хижина. Кто-нибудь обязательно нам поможет. Теперь мы знали наверняка: на западе — Чили. Эта фраза стала нашим девизом, мы повторяли ее снова и снова, чтобы поддерживать в себе надежду.
Утром 17 октября, на пятый день нашего заточения в горах, Карлитос, Роберто, Фито и еще один пассажир «фэрчайлда», двадцатичетырехлетний Нума Туркатти, решили, что пора штурмовать горы.
