Старые тетради. Конфеты и фантики
21 июля.
Вечер. Мы сидим на берегу озера, метрах в десяти от воды. Фон нашей беседы – тихий шорох накатывающей на берег волны. Уже темно. Полоска заката еще теплится на западе, но свет его уже ничего не освещает. С каждой минутой сумерки становятся гуще, темнее. В небе уже полно звезд. Оно, небо, здесь совсем не похоже на то городское, привычное мне с детства. Здесь, в горах Алтая, небо ближе, звезды ярче.
– Много ли на тебе сейчас одежды? – спрашивает меня шаман, как всегда неожиданно. Ход его мысли, о чем он будет говорить через минуту, мне никак не понять.
– Майка, рубашка, штаны.
– А вообще, там, дома, где ты живешь?
– Ну и там кое-что осталось. И рубашки, свитера, куртки и пальто… зачем эта ревизия?
– Не кажется ли тебе, что, надевая разные рубашки, ты и сам каждый раз немного меняешься? Был такой, стал другой. Хотя бы чуть-чуть, но другой?
– Конечно, меняюсь. В какой-нибудь белой рубашке с галстуком я чувствую себя так, в любимом свитере, что связала мне жена, совершенно по-другому: уютно, спокойно, по-домашнему.
– Если простое переодевание так меняет тебя, то как же понимать, когда ты настоящий? – спросил он неожиданно.
Я не знал, что ответить. Может, и то и другое – все настоящее? Какой цвет правильный у хамелеона? Может, и человек чем-то похож на эту загадочную ящерицу?
– Ты не можешь ответить мне, потому что о своей внутренней сути люди почти никогда не задумываются. Они видят обертку и верят, что это конфета. Люди ведь платят за одни конфеты пять рублей, за другие – десять не потому, что вторые вкуснее, их ведь никто не пробует в магазине, платят больше за другую обертку, за другое название. Словно содержание, то, что скрыто, никакого значения не имеет. Но так ли это?
Даккар-ата сделал паузу, и, пока он молчал, я слышал тихое ворчание озера, будто оно своим беззубым шуршанием тоже участвовало в этом разговоре.
– Мы поговорим сегодня о проявленном и непроявленном, о том, что видим, и о том, от чего отворачиваемся.
Рядом с нами горел небольшой костер. На нем ничего не готовилось, он никого не согревал, но он был необходим нам как точка в пространстве, как непроявленное «Я» самого шамана, для которого огонь, по-моему, был членом семьи, его родственником. Огонь костра не только связывает его с озером, горами, соснами на спинах сопок, но и с тем не проявленным для меня, но вполне реальным для него, миром Духов.
Шаман большой палкой поправил кострище и продолжил:
– Все, что ты видишь, это реальность проявленного мира. Все, для чего у тебя есть слова, чтобы описать это.
– Это что-то общее для всех людей?
– Кажется так, но это не так. Картины проявленного и непроявленного мира, даже если мы с тобой смотрим на одно и то же, – разные. Ты видишь и осознаешь одно, а я – другое. Подумай сам: ты видишь просто дерево на пригорке, а я вижу дерево-маяк: я всегда ориентируюсь на него, когда возвращаюсь из мира Духов. Это совсем разные деревья. Разве не так?
– Получается, что проявленное, то, что перед носом у каждого из нас, скорее загадочно, чем ясно.
– Вот именно. Об этом не нужно забывать. Всякий раз, когда ты с кем-то говоришь о том, что известно вам обоим, вы говорите о разном. Лежит на столе перед вами яблоко, но это два яблока, если на него смотрят два человека.
– Значит, реальность всякий раз моя, личная?
– Именно так. Люди не помнят об этом и постоянно делают ошибки.
Но если это можно сказать о том, что прямо перед тобой, что можно пощупать, сфотографировать, в кино снять… что же такое непроявленная реальность? Я подчеркиваю, реальность, а не ерунда какая-нибудь, ничего не значащая. Наверное, это даже не тайна, ее можно однажды разгадать, а непроявленное – тайна тайн и всегда даже через тысячу, через десять тысяч лет таким останется. Его проявление – случайность, то, что мы не можем объяснить. И каким бы умным человек ни стал в будущем, случайность всегда будет частью нашей жизни, в ней тихий шепот непроявленного. Ты слушаешь меня сейчас, но слышишь ли ты в эту минуту шорох волны и треск горящего в костре дерева? Нет. Для тебя сейчас даже эти простые понятия стали непроявленной реальностью.
Знаю ли я больше тебя? Нет, не знаю. Ты знаешь одно, я другое, не в этом дело. Я знаю о том, что в любую минуту какая-то случайность может разрушить мой мир или изменить его. Разве таким я видел свое будущее пару месяцев назад, когда еще и знать не знал о твоем существовании, о том, что ты собираешься сюда приехать? И вот ты здесь. Но знаю ли я, что это для меня – подарок судьбы или беда? Никто этого не может знать. Люди обычно пугаются, если им что-то непонятно; шаман интересуется этим.
Главные инструменты шамана – не бубен, не мой онгон. Нет, главное – любопытство, постоянно открытые глаза и открытое сердце. Я знаю, что могу умереть в любую минуту и в любую минуту могу стать по-настоящему счастливым человеком… В этом нет ни страха, ни восхищения, это нормально. Это – мой мир.
Он похлопал себя по груди, по коленям, по ребрам.
– Проявленное в какой-то мере организовано, выстроено тобой же, почти всегда живет по правилам, тебе известным: если в огонь бросить палку, то костер загорится ярче, если плеснуть воды – погаснет. Это правило проявленного мира. Проявленное – наш защитник, хранитель. Благодаря ему мы можем жить так, как мы живем, и как-то строить свою жизнь, понимать, что и почему происходит.
Скажу больше, проявленное – это не только внешняя реальность, но еще и внутренний мир, наши чувства, мысли, наша память. Все это тоже в какой-то мере нам подвластно. Пусть не совсем, но мы понимаем или хотя бы предполагаем, как это устроено и как мы этим можем пользоваться.
Проявленное – это все, что видимо глазу, воспринимаемо чувствами и может быть описано словами. Проявленное – это пространство человека.
– А что больше – проявленное или непроявленное? – спросил я шамана.
Он развел руки в стороны, будто охватывая ими весь берег, весь мир.
– Они несоизмеримы, потому что непроявленное не имеет ни размеров, ни времени. Но в самом общем смысле можно сказать, что вот этот камень, на котором мы с тобой сидим, – проявленная реальность, а все, что есть вокруг, – непроявленная реальность. Я имею в виду не только этот берег, не только нашу планету в целом, но и всю Вселенную, весь Космос.
– Получается, что непроявленное – это океан, а проявленное – небольшой островок среди бескрайних вод?
– Похоже на то. Время от времени океан выбрасывает на берег какие-то странные предметы. Мы их с удивлением или со страхом рассматриваем и пытаемся понять, что же есть там, за горизонтом, недоступным для нас.
* * *
С этой точки зрения, что такое духи и привидения? Не полностью проявленные объекты: зримые фантомы, что сродни голографическому изображению – видеть можно, а вот потрогать нельзя. Но бывают и другие ситуации, когда привидение, фантазия обретает плоть и кровь. Расскажу вам историю.
...
Великий японский воин по имени Нобунага решил атаковать противника, хотя врагов было в десять раз больше. Он знал, что победит, но его солдаты сомневались.
По дороге он остановился у синтоистской святыни и сказал своим людям:
– После того как я навещу святыню, я брошу монетку. Если выпадет орел – мы победим, если решка – проиграем. Судьба держит нас в руках.
Нобунага вошел в святыню и молча помолился. Выйдя, он бросил монетку. Выпал орел. Его солдаты так рвались в бой, что легко выиграли битву.
– Никто не может изменить судьбу, – сказал ему слуга после битвы.
– Конечно нет, – ответил Нобунага, показывая ему монетку, на которой с обеих сторон был орел.
Даже случайностью в какой-то мере можно управлять: не логикой, так хитростью. Здесь первое, что необходимо сделать, – это перевести привычную реальность в запутанное состояние. Именно это состояние позволяет сформировать совершенно новое развитие будущих событий, выйти из жизненного тупика, вернуть здоровье и удачу.
Нечто подобное (замена прежнего на новое) происходит в русских народных сказках. Помните ситуацию, когда Иван-дурак подходит к лесу темному, а там, на околице, избушка на курьих ножках? Входит в нее Иван-дурак, а выходит Иван-богатырь. Не простая избушка, особенная. Сразу в дом войти нельзя: герой должен заставить ее повернуться, а для этого нужно знать особое слово; говорит Иван: «Избушка, избушка, повернись к лесу глазами, а ко мне воротами: мне не век вековать, а одну ночь ночевать. Пусти прохожего».
Почему-то нельзя просто так зайти в избушку, обязательно надо договориться с ней, чтобы она повернулась. И обойти избушку никак нельзя. Видимо, избушка стоит на какой-то невидимой грани миров, и, чтобы пройти дальше, необходимо преображение. Нужно войти в лес не мимо избушки, а только через нее, и тогда ситуация меняется. О том, что это не простая околица, а нечто особенное, и сама сказка говорит: «Стоит избушка, а дальше никакого хода нету – одна тьма кромешная; ничего не видать».