Мария как раз в тот день читала, что дети, зачатые в свободной любви, одареннее тех, кто зачат в браке, и вот ей захотелось, чтобы хоть ее первенец получил это преимущество. Все это было так, Йенс Воруп и сам знал, что подобная точка зрения существует, — он познакомился с ней, изучая животноводство, когда был в Сельскохозяйственном институте, — но он не пошел на это и до сих пор рад, что тогда не уступил ей: Арне вышел и так очень удачным!
Как давно это было! Точно целый мир отделял его от тех дней. Может, оттого, что годы, прожитые с тех пор, были чересчур богаты впечатлениями? Вчера он не колеблясь ответил бы да; сегодня он не знал, что ответить.
Внизу, далеко на юг, лежал хутор дяди. На коньке крыши еще виднелись обломки старого ветродвигателя, который и тогда не работал. День стал клониться к вечеру, и Йенс поднялся и зашагал к хутору.
Когда он вошел во двор, дядюшка Масс кормил птицу. Прямо удивительно, как он похож на старика Эббе, хотя они только двоюродные, — то же гладковыбритое выразительное лицо, та же седая грива волос, озабоченное выражение рта, худая, слегка сутулая фигура. Нужно очень хорошо знать обоих, чтобы их не спутать. Все виды пернатых, какие только были во дворе, — утки, куры, гуси, два-три сердитых индюка, так тесно обступили дядюшку Масса, что он не мог сделать и шагу. Голуби, которым в этой тесноте никак не удавалось добраться до рассыпанного на земле корма, сидели у него на плечах и на голове и, спускаясь по руке, в которой он держал миску, клевали из нее. Старик почти весь был закрыт живыми, трепещущими крыльями. Когда Йенс Воруп ездил с Марией в Виборг, он видел там в соборе Картины Иоакима Сковгора; теперь он вспомнил об этом и подумал, что так же, как дядя Масс, должен был понимать животных и Адам в раю до грехопадения.
Йенс Воруп не умел так с ними обходиться, никогда птицы не шли к нему с таким доверием, — будто они знали, для какой цели он их откармливает и холит. Здесь же сразу было видно, что не польза хозяина играет решающую роль, — достаточно было взглянуть на то, как щедро он кормит их, хотя сразу было видно, что большинство кур уже вышло из того возраста, когда они лучше всего несутся.
Это впечатление еще усилилось, когда он вечером сидел в комнате за ужином. Батрак, тоже старик, заменявший постоянного работника на этом довольно большом хуторе, как раз поил лошадей. Это были все сплошь клячи, которые медленно ковыляли по мощенному камнями двору и пили с таким спокойствием, словно их души уже находились в лучшем мире. Кляча за клячей, напившись, отходила от колоды, просовывала голову в открытое окно и тянулась к столу, за которым ужинали дядя Масс и Йенс Воруп. От дряхлости лошади даже не могли напиться как следует, и последний глоток вытекал обратно вместе со слюной прямо на стол; но они охотно ели из рук дяди Масса, и когда он начинал их уговаривать, они закрывали глаза и с блаженным выражением покачивали головами. Места хватало только для одной, однако остальные словно в полудремоте терпеливо стояли под окном, ожидая очереди.
— Да у тебя тут настоящая коллекция россинантов! — шутливо заметил Йенс Воруп. — Почему ты их не продашь колбаснику, пока они еще в цене? Ты мог бы даже получить в обмен более молодых, и это ничего бы тебе не стоило.
Дядя Масс посмотрел на него с таким недоумением, словно не мог даже понять, о чем племянник говорит.
— Нет, на это я не решусь, — наконец ответил он. Правда, дельным хозяином старик никогда не был, — и тут сказалось слишком большое сходство с двоюродным братом, Эббе Фискером. Дядя Масс уже много лет вдовел; может быть, ранняя смерть жены и была одной из причин, лишивших его энергии. Особо предприимчивым он никогда не был, но до того как разразилась война, он сидел на своем хуторе, жил честно, в достатке, никогда никого не обижал и сам ни в чем не нуждался. Теперь, во время войны, все разладилось; на плечи крестьянина, который, подобно ему, производил все главным образом для собственных потребностей, военные годы с их налогами и высокими ценами легли тяжелым бременем. Он очень устал и охотно продал бы хутор, но он ведь не из тех, кто умеет выгодно спекулировать, поэтому нечего и надеяться на то, что в случае продажи ему останется хотя бы немного.
Йенс Воруп смотрел на дело вовсе не так мрачно.
— Продать в наши дни совсем нетрудно, — сказал он, — чуть не каждый готов купить хутор.
Ему очень хотелось помочь старику, и вот он сидел и высчитывал. Земли у Масса свыше двухсот тонн — частью пустошь, частью хорошие пашни и великолепные луга. В общем отличный хутор, его ценность гораздо значительнее, чем старик думает. Правда, скота маловато и агротехника отстает, но это не так страшно.
— Сколько же тебе нужно выручить, чтобы хватило на прожитье? — спросил Йенс Воруп.
— Я считаю, что тысяч двадцать пять. Тогда я смог бы переехать в Хернинг, где живет моя дочь; может быть, я у нее и поселюсь, — торжественно ответил старик.
— Двадцать пять тысяч по нынешним временам не бог весть что. Жизнь-то ведь дорога, дядя Масс!
— Я человек скромный, мне много не нужно!
Голос старика дрожал. Мысль о возможной продаже его совсем расстроила.
— Ладно! Я готов рискнуть и приобрести хутор на этих условиях; двадцать пять тысяч наличными — кроме долгов, которые висят на нем. По рукам, что ли?
Они ударили по рукам. Йенс Воруп составил соглашение, а старик подписал.
— Деньги можешь получить через два-три дня, — сказал Йенс, — я переведу их на банк в Хернинге, а он тебя известит. Это самое простое.
Йенс Воруп лег в постель с приятным сознанием совершенного им бескорыстного поступка. И так хорошо было у него на душе, как давно не бывало. Правда, предприятие это довольно рискованное, и в связи с покупкой в голове возникали всякие мысли, но Йенс гнал их прочь: ему хотелось так и заснуть в этом необычном настроении, в котором он был сегодня вечером.
Тем тщательнее пришлось ему все это обдумывать, когда он на другой день возвращался домой. Теперь он понял совершенно ясно, что вчера вечером совершил отчаянную глупость: нет ни малейшей надежды на то, чтобы вернуть эти деньги; у дяди одних долгов на пятьдесят тысяч. Значит, придется выколотить из хутора семьдесят пять тысяч. Немыслимо!
Для этого нужно сначала поставить на ноги все хозяйство, а на это потребуются время и деньги. И все-таки иного выхода нет, если Йенс не хочет за свою доброту попасть в неприятную историю. Значит, остается одно — самыми простыми и радикальными мерами придать владению возможно приличный вид, «причесать» его, как выражаются специалисты этого дела, и потом, забрав побольше ссуд, соблазнить покупателя продолжительной рассрочкой, взяв с него как можно меньше наличными.
Еще хорошо, что ипотеки такие давние: как только хутор примет хоть сколько-нибудь приличный вид, можно будет уплатить по ним и получить новые.
Постепенно Йенс Воруп обрел обычное равновесие. В общем все не так уж страшно, даже не исключено, что он на этом кое-что заработает.
— Где же ты был так долго? — "спросила Мария, когда он поздно вечером вернулся, наконец, домой и они сели ужинать. Пришлось выспрашивать у него, сам он ничего не рассказывал, а накинулся на еду, точно не ел целую вечность.
— Да вот угадай-ка! — сказал он, обгладывая холодную утиную ножку.
— Лучше уж ты сам расскажи, — отозвалась Мария. — У меня нехватит воображения, чтобы представить себе все твои дела.
В ее голосе прозвучала ревность или, быть может, раздражение оттого, что пришлось скучать дома одной.
— Тогда садись рядышком со мной, мать, — сказал Йенс и пододвинул стул. — Только дома и поешь с аппетитом, ты у меня мастерица, Мария.
Она села рядом с мужем и стала смотреть, как он ест. Голоден он был, видно, как волк, вонзал белые зубы в мясо и энергично откусывал.
— Ну, отец, и оголодал же ты! — заметила Мария, влюбленно поглядывая на него.
— Да, я сегодня с утра еще почти ничего не ел. Сначала тащился степью, а потом трясся целый день в поезде.
— Значит, ты был где-то очень далеко?
— Говорю тебе, на пустоши возле Хернинга! И угадай у кого? У дяди Масса!
— Да? Вон что! — Она, видимо, была изумлена; по ее тону Йенс понял, что она тоже с удовольствием побывала бы у дяди. — Значит, вот кого ты навестил! Ну и ну!
— Я купил у него хутор.
— Да что ты, Йенс! Я и не знала, что он продает. Он так любил свой хутор. Что это вдруг на него нашло?.. Послушай, а не ты его уговорил?
— Мне и уговаривать не пришлось, — отозвался Йенс Воруп, слегка обиженный. — Он, видно, всем этим хозяйством сыт по горло! Дядя ведь стар стал.
— А останется ему после продажи достаточно, чтобы он мог прожить?
— Он получит двадцать пять тысяч чистоганом. По-моему, денежки неплохие.
— Откуда же ты их возьмешь?
— Из банка, мать. На что же тогда и банк? — рассмеялся Йенс Воруп.
— Ну, ты же понимаешь, что я имею в виду, нечего из меня дурочку строить... Хорошо, банк тебе даст, но в один прекрасный день их возвращать придется.
