Таким образом, решительное и бескорыстное поведение Михаила Федоровича Орлова во многом определило дальнейший путь русского художественного образования.
Но Художественный класс был не единственной точкой приложения энергии Орлова. Сразу по приезде в Москву он становится членом Московского общества испытателей природы. Это общество возникло при Московском университете в 1805 году. Несмотря на то что непосредственные задачи общества лежали в пределах естественных наук, к нему, как к культурному центру, тянулись люди, от наук далекие. Достаточно сказать, что одновременно с Орловым членами общества были молодой Герцен, Николай Раевский, декабристы Ф. Н. Глинка и В. П. Зубков, а сосланный в Сибирь Н. А. Бестужев с оказией передал для коллекции общества образцы набранных в Сибири руд. Что касается М. Ф. Орлова, то он вошел даже в состав совета Общества испытателей природы, а в ноябре 1836 года сделал па одном из заседаний доклад «Некоторые философские мысли о природе», текст которого, к сожалению, до нас не дошел. Орлов попытался усилить общественный характер общества и предложил внести некоторые изменения в его устав. Однако министр просвещения граф Уваров запретил пересмотр устава.
М. Ф. Орлов был одним из активных деятелей Московского скакового общества. Возможно, здесь сыграло определенную роль семейное пристрастие к лошадям:, дядя Михаила Федоровича А. Г. Орлов-Чесменский на Хреновском конном заводе в Воронежской губернии собрал мирового класса коллекцию лошадей различных пород, руководил серьезной зоотехнической работой и создал знаменитую впоследствии орловскую рысистую породу. Он был основателем первых в России скачек, которые проводились с 90-х годов XVIII века на Донском поле, неподалеку от Нескучного дворца графа.
Так или иначе, возможно отчасти и следуя семейной традиции, Михаил Федорович участвует в работе Московского скакового общества, пишет несколько работ по коневодству, устройству скачек и распределению призов.
Но общественная деятельность была как бы внешней стороной жизни Михаила Федоровича. Москва 30-х годов стала после разгрома декабристского движения в большей степени, чем Петербург, очагом свободомыслия. Это естественно: репрессии обрушились в первую очередь на северную столицу и расквартированную на юге армию. В Москве же в дни восстания декабристов не произошло открытых выступлений, и соответственно удар реакции был не столь силен. Новая волна оппозиционных настроений накатила на Московский университет, где в эти годы образовались студенческие кружки Н. П. Сунгурова, Герцена — Огарева, «Общество 11-го нумера» В. Г. Белинского.
Но и Москва не оправилась от удара, казалась опустевшей. Николаевская реакция, свирепствовавшая цензура печати загоняли передовую мысль в салоны и гостиные, которые были в те годы как бы клапаном, отчасти дававшим выход в беседах и дискуссиях назревшим мыслям. Дом М. Ф. Орлова становится одной из точек притяжения передовых москвичей.
Дом Шубиной на Малой Дмитровке... Эти слова не стали адресом великосветского салона, где дамы щеголяли парижскими туалетами, а мужчины кичились чинами и наградами. Но в ворота дома чередой нередко въезжали экипажи. Как вспоминал поэт Я. П. Полонский, «вся тогдашняя московская знать, вся московская интеллигенция как бы льнула к изгнаннику Орлову; его обаятельная личность всех к себе привлекала... Там, в этом доме, я встретил впервые Хомякова, проф. Грановского, Чаадаева, И.Тургенева». Этот список можно было бы продолжить многими славными именами. Дружеский круг Орлова был велик, но друзей выбирать 4 он умел. Думается, не будет преувеличением сказать, что дверь его дома открывали едва ли не все достойные люди того времени. Выдающаяся личность Михаила Федоровича Орлова порой незаслуженно обходится молчанием исследователями общественной жизни Москвы 30-х годов, а ведь он был как бы водоразделом между прогрессивными и консервативными кругами. Последние до конца дней Орлова считали его общество неподходящим. Об этом красноречиво говорит, например, дневниковая запись сильно к тому времени «поправевшего» М. П. Погодина летом 1840 года, когда в Москву приехал оппозиционный депутат французской палаты депутатов Могэн: «Получил приглашение от Павлова на Могэна, но не поеду, ибо там, верно, будут Орлов, Чаадаев».
В полицейских донесениях об Орлове сказано: «...знакомство имеет большое и в высшем кругу... пользуется от многих к себе благорасположением». Т. П. Пас-сек вспоминала, что «большая часть молодого поколения поклонялась ему».
10 июля 1834 года .Герцен узнал о том, что прошедшей ночью в дом Н. П. Огарева на углу Большой Никитской и Никитского бульвара (ул. Герцепа, 23) нагрянула полиция и, произведя обыск, арестовала Огарева. Декабрист В. П. Зубков, к которому обратился Герцен, отказался помочь. В тот день Герцен был приглашен на Малую Дмитровку к М. Ф. Орлову на званый обед. Узнав о случившемся, Орлов, не колеблясь, предложил помощь и обратился к московскому генерал-губернатору Д. В. Голицыну. В этот раз заключение Огарева было недолгим: через три дня он был отпущен на поруки к родственникам, однако вновь арестован через три недели.
В тот же день 10 июля на обеде у М. Ф. Орлова Герцен познакомился с П. Я. Чаадаевым: «Друзья его были на каторжной работе; он сначала оставался совсем один в Москве, потом вдвоем с Пушкиным, наконец, втроем с Пушкиным и Орловым. Чаадаев показывал часто, после смерти обоих, два небольшие пятна на стене над спинкой дивана: тут они прислоняли голову» (П.Я.Чаадаев жил в доме Левашовой, на месте дома № 20 по Новой Басманной ул.).
П. Я. Чаадаев в те годы был ближайшим другом и в то же время антагонистом Орлова по многим вопросам, прежде всего их разделяло решение основного вопроса философии: в то время как Чаадаев склонялся к идеализму и мистицизму, Орлов доказывал, по свидетельству Т. И. Грановского, «que la science est athee» (наука безбожна). Но их расхождения отнюдь не мешали, а, быть может, только способствовали дружбе. В 1836 году, когда было опубликовано знаменитое «Философическое письмо» Чаадаева, по Москве ходили слухи о том, что адресатом его якобы была Екатерина Николаевна Орлова, а Михаил Федорович перевел письмо на русский язык. Орлов вынужден был написать Бенкендорфу объяснение по этому поводу.
Имена Орлова и Чаадаева в глазах правительства и раньше были связаны между собой. За год до «Философического письма» по заказу Николая I М. Н. Загоскин написал пьесу «Недовольные», в которой грубо пародировал Чаадаева и Орлова. Пасквиль Загоскина вызвал негодование и осуждение Белинского и многих других московских журналистов, а Пушкин написал: «Лица, выведенные на сцену, не смешны и не естественны. Нет ни одного комического положения, а разговор пошлый и натянутый не заставляет забывать отсутствие действия».
Идейные споры в московских домах чем-то напоминали обстановку кишиневского дома Орлова. Московские маршруты Михаила Федоровича были разнообразны. Александр Иванович Тургенев писал П. А. Вяземскому о том, что у него целые дни в шумном споре проводят Чаадаев, Орлов, Свербеев и другие (А. И. Тургенев жил в доме № 11 по Большому Власьевскому пер.). Герцен писал: «В понедельник собирались у Чаадаева, в пятницу у Свербеева, в воскресенье у Елагиной», причем разговаривали «до четырех утра, начавши в девять». Салон Д. Н. Свербеева, который посещал и М. Ф. Орлов, предположительно находился в доме № 6 по Страстному бульвару (дом надстроен), хотя с уверенностью можно сказать, что Свербеев жил здесь в 40-е годы; во второй половине 30-х годов, возможно, его адрес был иным.
Михаил Федорович Орлов был завсегдатаем воскресных сборов у Авдотьи Петровны Елагиной, племянницы и большого друга В. А. Жуковского (ее сыновья от первого брака И. В. и П. В. Киреевские жили там же). О доме Елагиной — Киреевских поэт Н. М. Языков скажет: «...у Красных ворот в республике привольной науке, сердцу и уму...» Сюда в те же годы, что и Орлов, приходили А. С. Пушкин, Е. А. Баратынский, П. А. Вяземский, А. И. Тургенев, П. Я. Чаадаев. Можно предположить, что Орлов встречался в этом салоне с Гоголем.
В последние годы М. Ф. Орлов мог бывать у В. П. Боткина (Петроверигский пер., 4), наверняка бывал у поэта Е. А. Баратынского, сначала в Большом Чернышевском переулке (ул. Станкевича, 6) в доме родителей его жены Энгельгардтов близ старинной церкви Малого Вознесения, сохранившейся с XVI века до наших дней, а затем на Спиридоновке (ул. Алексея Толстого, 14—16, дом не сохранился).
По возвращении в Москву Орлов дружен был с крупнейшим врачом М. Я. Мудровым, жившим на Пресненских прудах, на Прудовой улице (Дружинниковская ул., 11, дом не сохранился), который оказывал помощь А. Г. Муравьевой, последовавшей за мужем-декабристом в Сибирь, посылая ей медикаменты для больницы в Чите. Но общение их было недолгим: в 1831 году Мудрова вызвали в Петербург для борьбы с эпидемией холеры, и там, как начертано на его могильной плите, он пал «от оной жертвой своего усердия».
