Также было бы заблуждением «вообразить себе, что связь тел с их собственными душами разрывается навечно» 266.
Если смерть и полагает конец естественной связи тела с душой в едином составе, она все же позволяет их естественной связи продолжаться в определенной форме и полностью сохраняет их ипостасную связь. Нельзя полагать, что отныне умерший сводится лишь к своей душе, в то время как его тело, обреченное на тление, теряет всякое отношение с ней и больше ничем не будет. Как душа — это душа умершего человека, так и его тело, даже в состоянии трупа или скелета, остается его телом. После смерти душа и тело сохраняют в своем отношении к личности (или ипостаси), душой и телом которой они являются, вечную и неразрывную связь между собой и этой личностью (или ипостасью). Преподобный Максим Исповедник особенно подробно развил эти антропологические рассуждения. После самой смерти, пишет он, душа не полностью разъединена с телом, «ибо душа и по смерти тела называется не просто душой, но душой человека, и такого-то конкретного человека [то есть определенной личности]. Ибо и после [оставления] тела она имеет в качестве своего вида (είδος) все вообще человеческое, определяемое посредством отношения части к целому. Так же, как и тело смертно по причине природы, но по причине сотворения не существует отдельно.
Ибо тело не просто телом называется по разлучении души, хотя оно и истлевает, и по естеству распадается на исходные элементы, из которых оно состоит. Ибо и оно имеет в качестве своего вида (είδος) целое, определяемое по его отношению к нему, как части, — человеческое. Итак, связь обоих — души, говорю, и тела, как частей целого человеческого вида, — неотъемлемо разумеваемая, изображает и одновременное возникновение их, и показывает различие между собой по сущности, никоим образом не повреждая ни один из присущих им логосов. И совершенно невозможно найти или назвать безотносительные [то есть друг без друга] тело или душу. Ибо вместе с одним сразу же привходит и понятие “чье-то” для другого; так что если предсуществует одно прежде другого, то, значит, оно есть кого-то еще. Ибо связь эта непреложна» 267.
Святитель Григорий Нисский рассматривает этот вопрос под другим углом. Он объясняет, что душа никогда не забывает элементов тела, когда после смерти они рассеиваются, так же как художник, который смешивает краски, чтобы получить новый цвет, не забывает тех цветов, которые послужили ему для этой смеси 268. Или так же, как хозяин не забывает животных, которые ему принадлежат, и может их найти, когда они рассеяны в стаде среди животных других хозяев 269; или еще — так же, как владельцы разных глиняных сосудов, собранных и разбитых, смогут распознать среди собранных обломков те, которые составляли их собственный сосуд 270. В самой смерти душа сохраняет не только память о всецелом теле, но и память о разных его составляющих и остается в какой-то мере в каждом из них, насколько бы они сильно ни изменились по сравнению с первоначальным состоянием: «...душа знает естественное свойство стихий, стекающихся в состав того тела, с которым она была соединена, и по разложении их. И хотя бы естество стихий [земного тела] по причине вложенных в них противоположных качеств далеко отвлекло одну от другой, удерживая каждую из них от смешения с противоположной, тем не менее душа будет при каждой стихии, познавательной силой касаясь и держась свойственного ей, пока не произойдет опять стечения разъединенных стихий в одну совокупность для восстановления разложившегося, что в собственном смысле есть воскресение и им именуется» 271. И наоборот, после разделения души и тела последнее в каком-то смысле присутствует в душе, как об этом пишет Григорий Нисский: «А что в душе и по отрешении от тела остаются некоторые знаки нашего соединения, это показывает разговор в аду (Лк. 16:19-31), из которого видно, что хотя тела преданы были гробу, однако же в душах оставался некоторый телесный признак, и поэтому как Лазарь был узнан, так и богатый не оказался неизвестным» 272. Вопреки всем изменениям тела, которым оно может быть подвержено во время своего земного существования (например, по причине возраста) и по причине смерти (вызывающей распад и разложение его составляющих), все же оно имеет форму (είδος) 273, которая остается неизменной и запечатлевается в душе навсегда, в том числе и после смерти. Благодаря этому в момент воскресения различные элементы смогут быть собраны и восстановлены для воссоздания воскрешенного тела. «И поскольку известные видоизменения в срастворении образуют разности в отличительном виде (είδος), а срастворение есть не что иное, как смешение стихий, — стихиями же называем основные начала в устроении Вселенной, из которых составлено и человеческое тело, — то, так как отличительный вид (είδος), подобно оттиску печати, остается в душе, она необходимо знает изобразившее печать, эти черты, да и во время обновления опять приемлет на себя это, как сообразное с чертами отличительного вида (είδος); сообразно же, конечно, все то, что первоначально было отпечатлено в отличительном виде (είδος)» 274. Воскрешенное тело, несомненно, будет обновленным и отличающимся от его нынешнего состояния, но оно все же сохранит свою личную идентичность и с этой точки зрения будет сохранять преемственность с нынешним телом; воскрешенный найдет свое собственное тело (а не тело другого или другое тело), но это будет в других бытийных условиях. Это сохранение личной идентичности и эта преемственность не должны прекращаться между моментами смерти и воскресения даже когда составные части тела разрозненны и коренным образом изменены, вплоть до разложения. Святитель Григорий Нисский пишет, что «нет невозможности опять сойтись между собой стихиям и составить того же человека... Ибо если возвратится не в точности собственное, но вместо собственно принадлежавшего заимствовано будет нечто однородное, то одно заменится другим, и такое действие будет уже не воскресение, но создание нового человека. Если же надобно, чтобы тот же самый снова в себя возвратился, то надлежит ему быть совершенно тем же с самим собой, во всех частях стихий восприняв первоначальное естество» 275. Именно поэтому святитель Григорий Нисский возвращается к своей концепции о душе, согласно которой «с какими стихиями она соединена первоначально, в тех пребывает и по разрушении, как бы поставленная стражем своей собственности, и по тонкости в удободвижности духовной силы не оставляет собственно ей принадлежащего при растворении этого с однородным, не подвергается никакой ошибке при раздроблении на мелкие части
