Доктор Уайттон, психиатр из Торонто, в течение многих лет проводил исследования, чтобы определить, может ли гипноз дать заслуживающие доверия свидетельства реинкарнации. В 1974 году он неожиданно обнаружил, что во время гипнотического транса субъект его исследования смогла увидеть нечто большее, чем просто предыдущую жизнь. Неопределенно сформулированная команда привела к тому, что она получила возможность исследовать свою жизнь между своими жизнями. Это удивило и потрясло Уайттона, который даже не предполагал ничего подобного. Эта счастливая случайность открыла новую область исследований, а в итоге — и новый вид терапевтических вторжений, который доктор Уайттон разрабатывал в течение десяти лет, воздерживаясь от публикации результатов до совместной работы с Джо Фишером, журналистом и автором книги “Случаи, свидетельства реинкарнации”[82].
После этого он стал проводником для более чем тридцати пациентов, сопровождая их при переходе через линию, разделяющую физическое и нефизическое существование, и подробно исследуя события, происходящие в их жизнях между инкарнациями. Исследования Уайттона предоставляют нам редкую возможность взглянуть на то, как из прошлой кармы возникает новая жизнь.
Проходя через опыт смерти в одной из своих предыдущих жизней, пациенты Уайттона испытывали то же самое, что описывалось в литературе по околосмертным эпизодам: отделение от тела, наблюдение активности вокруг тела, тоннель, встреча с белым сияющим светом, обзор своей жизни и прочее. Но там, где те, кто чуть не умер, получали приказ возвращаться и завершить свою жизнь, его пациенты продолжали изучать то, что следует за этой фазой. Они продвигались дальше, в бардо, как называется это измерение в “Тибетской Книге мертвых”. Такое состояние сознания между земными жизнями Уайттон называет метасознанием[83].
Это более высокий уровень сознания, не похожий на тот, что мы обычно испытываем на Земле. Он вне времени — в том смысле, в каком мы привыкли понимать время, так как линейное время действует только внутри и около физической реальности, включая период непосредственно после смерти и перед рождением. За пределами этого все происходит мгновенно. Сначала это по-настоящему ошеломляющее переживание, и Уайттону пришлось учить своих пациентов отделять личностное от окружающей их голографической панорамы.
Метасознание переживается как более “реальное”, чем земное существование. Неоднократно оно воспринималось как настоящий дом. Мы принадлежим не Земле, наш истинный дом там. Пробудившись в кабинете доктора Уайттона, один субъект сказал: “Вы разбудили меня в нереальном мире. Теперь я знаю, где находится настоящая реальность” (с. 51). Другой заметил: “Это так ярко, так прекрасно, так спокойно, словно ты входишь в Солнце, и оно, не обжигая, поглощает тебя. Ты обретаешь целостность всего. Я не хочу возвращаться” (с. 31). Все пациенты Уайттона с трудом подбирали слова, чтобы выразить красочность, силу и насыщенность, свойственные бардо. Их описания содержат высокую символику, архетипные образы и сетования, что они не в состоянии адекватно передать пережитое.
Несмотря на то что все мы испытывали восторг после каждой жизни, всякий раз это ощущение, видимо, застигает нас врасплох. Принимая свою жизнь на Земле, мы все забываем. В смерти наша амнезия внезапно рассеивается, и мы открываем свое место в более значительной космической пьесе, развертывающейся вокруг нас. Один из пациентов доктора Уайттона, социальный работник, прошедший через семь жизней между инкарнациями, описывает свои опыты так:
“После того как я в трансе прошел через предыдущую смерть, в моем теле произошли физические изменения. Оно увеличилось и заполнило всю комнату. Затем я ощутил прилив самых эйфорических чувств, какие только знал. Эти ощущения сопровождались осознанием того, кто я есть на самом деле, какова цель моего существования, каково мое место во Вселенной. Все обрело смысл, было совершенно и справедливо. Пришло удивительное по силе понимание, что всем управляет любовь. Возвращаясь к обычному состоянию, ты вынужден оставить эту всеобъемлющую любовь, это знание, это умиротворение. Когда я попадаю в затруднительное положение и жизнь кажется мне не мила, я почти хочу умереть, потому что знаю: это возврат к чудесному состоянию бытия. Я привык бояться смерти. Сейчас же я совершенно не чувствую страха перед нею” (с. 31).
Как указывала двенадцать веков назад “Бардо Тхедол”, то, что окружает нас в невоплощенном состоянии, в большой степени является отражением мыслеформ и ожиданий каждой личности. Иногда индувидуумы получают озарение по вопросу, который интересовал их в каждой из прожитых жизней. Однако в основе всех свидетельств — не поддающаяся описанию красота, восторженное воссоединение и восстановление целостности. “Все обретает смысл” — какое же мощное переживание должно лежать в основе такого простого замечания. Это значит окончательно понять, что есть наша жизнь и что такое сама жизнь[84]!
В бардо души приходят к пониманию того, что истинная цель цикличного жизненного процесса — совершенствование и очищение души, возвращение ее к Богу. Одна женщина описывала это так:
“Мы созданы по образу и подобию Божию, и главная идея в том, что мы должны стать, как Бог, и вернуться к нему. Существует множество более высоких уровней, и чтобы вернуться к Богу, мы должны достичь уровня, на котором находится Его дух. Мы должны сбрасывать покровы со своей души до тех пор, пока она не станет по-настоящему свободной. Процесс обучения никогда не прекращается. Иногда нам разрешается взглянуть на более высокие уровни, каждый из которых светлее и ярче предыдущего” (с. 45–46).
Другой женщине было видение ее души в образе большого отрезка света с темной массой первобытной скорби в центре. С каждой инкарнацией на отрезке словно открывалась новая створка, высвобождая часть темноты и теряя немного боли. После того как откроется много створок, отрезок будет освобожден от боли и полностью заполнен светом.
Продолжительность земного времени, которое личности проводят в бардо, разная. Самое краткое пребывание, с каким столкнулся Уайттон, составляло 10 месяцев, самое продолжительное — 800 лет. В среднем же, по его наблюдениям, этот промежуток равен примерно 40 годам, хотя за последние 300 лет время пребывания в бардо уменьшилось. Люди проводят это время по-разному. На одном полюсе находятся те, кто не стремился к духовному совершенствованию или был к нему равнодушен. Они в основном пребывают в полусне, в состоянии “заторможенного ожидания”, пока не пробуждаются для следующей инкарнации. На другом полюсе — души, глубоко ответственные за свой эволюционный процесс, усваивающие различные уроки и готовящиеся к будущей жизни[85].
Личность, которой каждый становится в бардо, определяется его Сверхдушой и недавним существованием[86].
Сразу же по прибытии в бардо эта личность должна предстать перед Судейским Советом и столкнуться с конечной правдой жизни, которую только что прожила. Большинство пациентов Уайттона рассказывали, что оказывались перед группой почтенных архетипных существ, чья обязанность — помочь душам усвоить уроки из настоящей жизни и спланировать следующую инкарнацию. Эти существа иногда принимают вид фигур из религиозного наследия личности. Но в каком бы обличьи они ни являлись, это всегда мудрые и любящие существа, несущие ответственность за вас. Иногда это существа, завершившие земное обучение. Некоторые личности просто осознают присутствие судей, но никого не видят.
Перед этим “трибуналом”, как уже говорилось, пациенты Уайттона вновь переживали ту жизнь, которую только что завершили. “Это все равно, что оказаться внутри фильма о собственной жизни, — рассказывал один пациент, — каждый момент прокручивается перед вами в обратном порядке. Полное, всеобъемлющее воспоминание…” (с. 39). В этом обзоре жизни, через который проходит каждый, мы не просто вновь переживаем определенные детали — перед нами открывается смысл каждого события и значение каждой личности, обнаруживаются возможности, существовавшие в жизни, и указывается, на сколько хорошо они были реализованы. Все скрыты поворотные жизненные моменты, успехи и провалы становятся явными и обозреваются в полном объеме. В одно мгновение ты оказываешься лицом к лицу с абсолютной правдой своего существования. Здесь не срабатывает ни одна из психологических защит которые мы обычно используем на Земле, чтобы оградить себя от правды. Если существует собственный личный ад, утверждает Уайттон, он проявляется именно во время этой внутренней конфронтации:
“Угрызения совести и самообвинение за неудачи последней инкарнации изливаются с такой силой, что вызывают неимоверные страдания и горькие слезы, это просто непереносимо… Страдание, причиненное другим, ощущается так пронзительно, словно оно было причинено нам. Но, наверное, печальнее всего осознавать, что время для изменения отношений и исправления ошибок ушло, оно теперь действительно в прошлом. Двери последней жизни захлопнуты и заперты, и нужно столкнуться с последствиями своих поступков или уклонения от них, чтобы окончательно понять, кто мы и за что мы ратуем” (с. 37–38).
