Про ангела Гражина не поняла, не до того ей было. Выпростала голову из дыры, попятилась на четвереньках, спустилась на пол и, не оборачиваясь на публику, побежала из зала прочь. Слезы лились просто ручьями. В земной жизни так не плачут.
Лишь снова очутившись в темном подвале, Гражина перевела дух и открыла глаза.
На левую грудь упала большая горячая капля, сбежала вниз. Там, где она стекала, кожа была чистая, свежая, молодая, а вокруг по-прежнему все оставалось грязным и жухлым.
Мясник сидел под лампой, водил пальцем по книге.
– Та-ак, это сделано. Что у нас дальше? Корысть с алчностью… Пойдем, раба Божья, в постирочную. Клистир иссоповым раствором, гвоздевая мочалочка, потом сушка на центрифуге, отпиливание от себя кусочков, раздача внутренних органов нуждающимся… Всего триста тридцать три процедуры. Зато будешь как новенькая. Не дрожи, кошелка, Серый свое дело знает. Чего носом шмыгаешь? А ну бегом!
Гражина втянула голову в плечи, прикрыла копчик, чтоб защититься от пинка, и, жалобно всхлипывая, засеменила вперед.
Картина седьмая
Колыванов
Прыгая по упругой поверхности, Колыванов подбежал к мужикам, что махали ему и звали к себе. Они были в камуфляжных костюмах такого же сине-серого колера, как и туча, поэтому почти сливались с ней. Погоны с одной ефрейторской лычкой. На фуражке кокарда: хвост и меч, крест-накрест. Оба мужика примерно Толяновых лет, только морды бородатые, но это сейчас уставом не запрещается, если ты по контракту и вообще сумел себя перед начальством поставить.
Поручкались.
– Толик, – сказал Колыванов, малость поджимаясь.
Не разобрался пока, что за люди и какой тут вообще расклад. Может, они только для виду приветливые, чтоб он губы распустил. Как двинут сейчас коленом по яйцам или дубинкой в печень. Вон у красномордого левая рука за спину завернута.
– Здорово, Толик-в-жопе-нолик, – оскалил нечистые зубы красномордый. – Я Ракита.
Второй, с шрамом в углу рта, будто ему кто пасть рвал, тоже назвался:
– Лунь.
Наверно, фамилии, предположил Колыванов. Надо было и ему, а то несолидно представился.
– Колыванов, – поправился он. – Старший сержант. В смысле, бывший.
Новые знакомые засмеялись, но не обидно, а нормально. Весело.
– Ваши чины у нас, Вжопенолик, не канают. Тут по-новой выслуживаться надо. На Земле будь ты хоть думный дьяк, хоть маршал Советского Союза, все едино. Пока первую лычку заработаешь, десять пар рогов сотрешь.
Услышав про рога, Колыванов покосился на ихние головные уборы и приметил, что тулья у фуражек высокая, как бы дембельская.
– Пацаны, извиняюсь, если не так скажу. Вы чего… черти? – тихо спросил он.
– Да уж не ангелы, – подмигнул Ракита, и Лунь прямо ухрюкался со смеху.
Согнулся пополам, хлопнул напарника по плечу:
– Ну, блин, Ракита, помрешь с тобой! "Не ангелы"!
Спокойно, велел себе Колыванов. Черти так черти, не проблема. Когда он в двухтысячном с ОМОНом в Чечляндию ездил, на вахту, чечены их тоже "шайтанами" звали. А поездочка, между тем, была супер. Может, и тут жить можно. Хорошо бы разобраться.
– Покурим? – предложил он, присаживаясь на корточки. – У меня "Мальборо" красное.
Те покачали головами, но ничего не сказали, за улыбались. Достал Колыванов из кармана пачку, всю мятую-перекореженную, отыскал целую сигарету. Зажигалки, правда, не было, подевалась куда-то, но ракита щелкнул пальцами и запросто высек огонь.
Толик прикурил, затянулся… Дым прошел насквозь и вышел через уши.
Черти этого, видно, ждали. Так грохнули – прямо слезы из глаз.
– У нас… тут… свой табачок, – с трудом выжал ослабевший от хохота Лунь. – После разживешься.
– Табачок есть – уже жить можно, – подхихикнул Колыванов. – Как тут вообще, в смысле условий?
Лунь (он, похоже, поотзывчивей был) ответил без подначки, по-серьезному:
– Нормальные условия. Устав только не нарушай, и все путем будет.
– А Устав, он какой?
– Толковый. В Учебке узнаешь. Не робей, паря. Раз к нам попал, значит, достоин. Будь самим собой, и лады. У нас не по-людски, прикидываться ни перед кем не надо. Харч подходящий, культурный досуг кайфовый. А бабы! Отвязные-безотказные.
– Какие захочешь, такие и бабы, – подтвердил Ракита. – Если ты, конечно, по бабам.
Намек Колыванову не понравился, и он сдвинул брови. В меру. Чтоб, с одной стороны, не нарываться, а с другой показать, что он в случае чего может и в рыло. В опущенных отроду не хаживал.
Мужики опять заржали. Ракита хлопнул новичка по плечу.
– Не ершись, Вжопенолик. У нас не зона. По-всякому можно, и всё не в падлу.
Погоняло "Вжопенолик", похоже, присохло намертво. Хорошо это или плохо, Колыванову пока было непонятно. Ладно, после разберемся. Пока, как говорится, имелись более насущные вопросы.
– Куда меня теперь? В Учебку, да? Там как?
– Вот так. – Грубиян Ракита изобразил, будто натягивает кого-то в очко.
Но Лунь успокоил:
– Не сахар, конечно, но без Учебки настоящим чертом не станешь. Главное, усвой: фигне там не учат. Все потом в смерти пригодится.
В это выражение Колыванов врубился не сразу, но все ж таки сообразил. У них тут слово "смерть" вместо слова "жизнь" употребляют. Типа вместо "ни в жизнь" нужно говорить "ни в смерть", а вместо "по жизни" – "по смерти".
Чтоб проверить догадку, сказал:
– Я по смерти чело… то есть черт дотошный. Если делу будут учить, косить не стану. А после Учебки что?
И опять ответил не Ракита, а Лунь.
– После Учебки самая смерть и начинается.
Прозвучало жутковато, но Колыванов мысленно "смерть" в "жизнь" перевел, и получилось нормально.
– Сначала послужишь рядовым искусителем. Приставят тебя к какому-нибудь задрыге смертному, будешь его пасти, уму-разуму учить. Чтоб курята не охмурили.
– Кто это "курята"?
Лунь приставил кисти рук к плечам, потрепыхал пальцами, вроде как крылышки изобразил.
Колыванов кивнул: ясно, мол.
– Должен минимум троих от звонка до звонка допасти и куда положено доставить. Тогда получаешь ефрейтора.
Черт горделиво похлопал себя по погону, а Колыванов быстренько прикинул. Если каждого баклана от рождения до смерти пасти, да помножить на три, это ж сколько времени пройдет?
– Чего мне, двести лет в рядовых париться?!
Ракита сплюнул.
– Ничего, у нас тут времени навалом. Я, по-твоему, какого года рождения?
На вид ему был тридцатник с маленьким гаком.
– Семьдесят пятого? – предположил Колыванов.
– Не-а. Сорок восьмого.
– Иди ты!
– Семь тыщ сорок восьмого, – ухмыльнулся Ракита. – Если по-нашему считать, от сотворения мира. А по-вашему тыща пятьсот сорокового. Из опричников я, при особе царя и великого князя Иоанна Васильевича Грозного состоял. Лунь меня моложей. Он при генерале Ушакове служил, по заплечному делу старался.
Про генерала с такой фамилией Колыванову слышать не доводилось. Наверное, еще из советских. И что за дела такие, заплечные, тоже не въехал. Но насчет Ивана Грозного, само собой, был в курсе. Про него Сергей Сергеич часто говорил, что крепкий был руководитель, сейчас бы ого-го как пригодился.
Заслуженный, выходит, мужик этот Ракита. Ветеран. От уважения Колыванов с корточек встал. Не то чтоб по стойке "смирно", но все ж таки подтянулся.
– А ефрейторы что?
– Молодежь учим. Вроде тебя. По-хорошему, без дедовщины. – Лунь хлопнул Колыванова по плечу. Рука у ефрейтора была тяжелая. – Сральник зубной щеткой у нас драить не заставляют. И пидарасить не будут.
Ракита, подмигнув, прибавил:
– Если только сам не пожелаешь.
И опять заржали, веселые пацаны. Ну и Колыванов тоже немножко посмеялся, в меру.
А Лунь, душа-черт, еще и подбавил позитива:
– У нас не то, что у курят, на одном месте всю смерть не держат. Со службы на службу перекидывают, чтоб себя проявил. Премиальные бывают. Опять же выслуга лет, и звания идут. У меня на счету восемь подготовленных отличников, у Ракиты одиннадцать. А будет тринадцать, становишься младшим сержантом. Это, считай, уже с краткосрочными выездами. Шесть удачных командировок – третья лычка. Чем дальше, тем работа инте shy;ресней. Особенно как до офицерских погон дослужишься. Тогда, если способности хорошие, можно в резидентуру попасть, со спецзаданием. В долгосрочку, – завистливо вздохнул Лунь. – Два оклада, пригляда почти никакого, полномочия охеренные… Ну и вообще, ты там, среди людишек, чисто Супермен. Некоторые из наших даже в учебники по истории попадают.
Здесь Ракита решил салагу слегка приспустить.
– А будешь слюни распускать или лажаться, засадят лет этак на тыщу водяным в болото или крысиным королем в канализацию. Так что старайся, земеля. Рви копыта. Понял?
И оба выжидательно уставились на Колыванова. Он сразу понял: не просто так. Как он сейчас ответит, такое о нем в новом коллективе и мнение составят.
