На Востоке люди сохранили живое сознание своего происхождения из божественного Мирового Духа. Из этого сознания могло быть получено понимание того, что через несколько столетий свершилось со многими людьми, старавшимися найти, как Эсхил, божественный голос внутри себя. И свой вклад в это развитие внес импульс Христа, вошедший в человечество, который во всех духовных рассмотрениях развития Земли и человечества должен рассматриваться нами как величайший.
Через импульс Христа человечеству впервые была дана возможность постичь, что Бог, Творец вещей, который является Творцом и внешних тел человека, может быть понят и познан в нашем внутреннем существе. Только через познание Бого — человечности Христа Иисуса человечество стало способным понять, что Бог может говорить нам в нашем собственном внутреннем существе. Для того чтобы человек внутри себя мог найти божественную природу, было необходимо, чтобы Христос вступил в человеческое развитие во внешнем историческом событии. Если бы Бог, Христос, не жил в теле Иисуса из Назарета, если бы Он не показал раз и навсегда, что Бога можно познать внутри человека, ибо Он однажды жил среди людей, если бы Он не стал победителем смерти в мистерии Голгофы, то человек никогда не смог бы постичь присутствия Божества в своем внутреннем. Тот, кто утверждает, что человек мог бы постичь Бога внутри себя без внешнего исторического Христа Иисуса, мог бы с таким же успехом утверждать, что мы имели бы глаза и без существования в мире Солнца. Высказывание философов: "Без глаз мы не могли бы видеть свет, значит, свет следует выводить из нашего органа зрения" — пример односторонней истины. Такому представлению всегда нужно противопоставлять тезис Гёте: "Глаз создан в свете и для света!" Если бы Солнце не наполняло светом земное пространство, в человеческом организме не были бы созданы глаза. Глаза — это творения света, и не будь Солнца, глаз не мог бы его воспринимать. Ни один глаз не способен воспринимать без той силы восприятия, которую ему надо первоначально получить от солнца. Также невозможно прийти к внутреннему постижению и осознанию природы Христа без внешнего исторического импульса Христа. Но чем для зрения является Солнце во Вселенной — тем же является исторический Иисус Христос для того, что мы называем вступающей в нас Божественной природой.
Для постижения всего этого людям были даны элементы в мудрости, приходящей с Востока, нужно только поднять ее на более высокую ступень. Элементы постижения Бога, связывающего себя с человеческой природой, постепенно развивались из восточного течения. Постичь же, принять то, что принесено этим импульсом, — к этому были зрелы души на Западе, на том Западе, где наиболее интенсивно развивалось то, что вошло из внешнего мира во внутренний мир человека и, став совестью, охраняло слабое Я. Таким образом, сила души была подготовлена к возникновению совести, гласящей теперь: в нас живет Бог, который являлся на Востоке тем, кто был способен ясновидчески видеть. В нас живет Божественное!
Однако то, что подготавливалось таким образом, не могло бы быть осознанно, если бы в этом возникновении совести уже не говорил внутренний Бог. Итак, на Востоке рождается внешнее понимание божественной идеи Иисуса Христа, а навстречу с Запада идет то, что человеческое сознание развивает как совесть. Например, в Риме именно в первые времена христианского летоисчисления всё больше и больше говорится о совести, и чем дальше на Запад, тем отчетливее возникает в сознании это представление.
Так Восток и Запад работают друг с другом рука об руку. Солнце Природы Христа встает на Востоке, а глаза Христа — человеческая совесть — подготавливаются на Западе, чтобы осуществилось понимание Христа. Поэтому триумфальное шествие христианства мы видим не на Востоке, а на Западе. На Востоке же вместо этого распространяется религиозное вероисповедание, породившее нечто хотя и высочайшее, но имеющее восточный характер: восточный мир охватывает буддизм. Христианство завоевывает западный мир, так как на Западе оно создало свой орган. Здесь христианство соединяется с тем, что стало глубочайшим культурным фактором Запада: понятие совести соединяется с христианством.
Не только через изучение внешней истории, но также через внутреннее рассмотрение фактов можно прийти к признанию развития. Сказанное сегодня не будет еще услышано многими душами. Но время настоятельно требует познания духа в его внешних проявлениях. Это способен осуществить прежде всего тот, кто сначала по меньшей мере сумеет увидеть этот дух там, где он возвещает о себе через ясно говорящих вестников. Народная мудрость гласит: когда говорит совесть, это в душе говорит Бог. Высшее духовное сознание показывает: когда говорит совесть, действительно говорит мировой дух. И духовная наука выявляет связь совести с величайшим явлением человеческого развития — с Событием Христа. Потому неудивительно, что всё сопряженное с понятием совести в восприятии современного сознания облагораживается, поднимается в высшие сферы. Когда говорят, что нечто было совершено исходя из совести, мы считаем, что речь идет о самом важном для человека. Итак, выявляется, что человеческая душа правильно определяет совесть как "Бога в человеке". И если Гёте говорит, что наивысшее благо для человека — это когда "ему открывается божественная природа", то необходимо уяснить себе, что Бог может открываться человеку только в духе, когда природа является нам из своих духовных основ. О том, чтобы она могла явиться нам таким образом, позаботились в развитии человечества: с одной стороны, через Христов Свет, свет извне, а с другой — через Божественный Свет в нас самих, через совесть. Поэтому такой характерный философ, как Фихте, мог сказать о совести, что она обладает в нашей душе исключительным правом голоса. И поэтому нами сознается, что от совести зависит наше личное достоинство. Мы являемся людьми благодаря тому, что обладаем Я-сознанием; и то, что берет нас под защиту в лице совести, берет под защиту и наше Я. Поэтому совесть есть нечто такое, что рассматривается нами как священнейшее индивидуальное благо, которое несравнимо ни с какими благами внешнего мира, как то, при помощи чего мы можем определять для самих себя направление и цель. Поэтому человек должен смотреть на совесть как на святая святых, которая указывает на самое высочайшее, но — и на самое неосязаемое в человеческой душе. Когда в нем говорит совесть, умолкает всё!
Таким образом, совесть является, с одной стороны, гарантией связи с божественными первосилами мира, а с другой — гарантией того, что в своей индивидуальности мы имеем нечто подобное капле, истекшей из Божественного Мира. И человек знает: когда в нем говорит совесть, это говорит Бог.
Миссия искусства 12.V. I9I0
Настоящие рассмотрения душевной жизни человека подходят к концу, и в завершение пусть будет изложено то, что — в связи с предшествующими лекциями — может быть сказано о той области душевной жизни, в которую втекают столь великие и значительные богатства внутреннего существа человека. Эти рассмотрения мы завершим некоторыми наблюдениями о сущности и значение искусства в человеческом развитии, а так как область искусства очень обширна, то ограничимся только развитием поэтического искусства в ходе развития человечества, и, разумеется, мы сможем остановиться лишь на величайших вершинах человеческого духа в этой области.
Легко мог бы возникнуть вопрос: какое отношение имеют все эти рассмотрения душевной жизни, нацеленные на поиск истины и знаний о духовном мире, предпринятые нами в ходе данного цикла лекций, к той области человеческого творчества, которая главным образом стремится выразить себя в элементах прекрасного? Ведь в наше время бытует точка зрения, будто всё то, что находит выражение в науке и познании, должно очень далеко отстоять от того, что осуществляется в искусстве. Все знания и науки, как полагают, должны выливаться в твердые законы опыта и логики, в то время как элемент искусства живет в более произвольных, внутренних законах сердца и фантазии. По мнению наших современников, истина и красота разделены почти непроходимой пропастью. И тем не менее выдающиеся личности в области культурного творчества всегда чувствовали, что посредством истинного искусства ими выражается нечто, вытекающее из тех же самых источников человеческого бытия, из тех же глубочайших основ, из которых вытекают наука и познание.
В подтверждение этого можно сослаться на Гёте, который был искателем не только прекрасного, но также и истинного и который в юности всевозможными способами пытался добыть знания о мире, найти ответы на самые загадочные вопросы бытия. До своего путешествия в Италию, в страну властно влекущих его идеалов, Гёте, стремясь приблизиться к своей цели в исследовании истины, многое изучал в Веймаре со своими друзьями, например философию Спинозы. Сильное впечатление на его душу произвели мысли о божественной идее, высказываемые Спинозой — этим философом нового времени, искавшим во всех жизненных проявлениях единую субстанцию. И Гёте, вместе с Мер — ком и другими друзьями, полагал найти у Спинозы нечто подобное тому, что во всех окружающих нас явлениях возвещает об истоках бытия, найти то, что могло бы удовлетворить фаустовские стремления. Но дух Гёте был слишком богат и содержателен, чтобы из понятийных рассуждений Спинозы получить удовлетворяющую его картину истины и познания. То, что он тогда чувствовал и к чему так страстно стремился по зову своего сердца, открывается нам в его итальянском путешествии, когда, осматривая великие произведения, несущие в себе отзвук искусства древности, он нашел в них то, что тщетно искал в понятиях Спинозы. После осмотра этих творений искусства он пишет своим веймарским друзьям: "Это несомненно, что древние художники, подобно Гомеру, обладали как большим знанием природы, так и правильными представлениями о том, что можно изображать и как это должно делаться. Жаль, что количество произведений наивысшего класса слишком невелико. Но когда видишь и эти, то не желаешь ничего иного, как только правильно понять их и уйти с миром. Эти высокие художественные произведения человека являются в то же время и высочайшими произведениями природы, сотворенными по истинным и естественным природным законам. Всё произвольное, надуманное, отпадает; здесь — необходимость, здесь — Бог". Он говорил, что надеется познать, что великие художники, сотворившие всё это из своих душ, следовали тем же законам, коим следует и сама природа. Другими словами, Гёте надеялся познать, что законы природы пробуждаются в человеческой душе и в ней набирают силу, — чтобы то, что на других ступенях проявлено как закон природы в минеральном, растительном и животном царствах, пройдя через человеческую душу, вновь пробуждалось к жизни в творческих силах души. Поэтому Гёте чувствовал эти природные закономерности действующими также и в произведениях искусства и писал своим друзьям в Веймаре: "Всё произвольное, надуманное, отпадает; здесь — необходимость, здесь — Бог". В подобные мгновения Гёте глубоко волновала мысль, что высшее только тогда приходит к откровению в искусстве, когда последнее исходит из тех же истоков, из которых исходят вся наука и каждое познание. И мы чувствуем, из каких глубин рождается в душе Гёте суждение, высказанное им позднее: "Прекрасное — это манифестация тайных законов природы, которые иначе навсегда остались бы для нас скрытыми". Итак, Гёте видит в искусстве проявление законов природы, язык, которым высказывается то, что в других областях исследования осуществляется иным способом посредством познания.
