Главный зодчий смиренно поклонился и ответил: «Все будет сделано, господин» и поспешно удалился исполнять приказание своего повелителя.
В назначенный день на просторном внутреннем дворе дворца, под самыми минаретами мечети, стояло полностью законченное кубическое убежище. Рабы входили и выходили, нося инструменты. Халиф сам тщательно проверил качество работы, чтобы между свинцовыми листами не было щелей, а в швах стен отверстий. Математики рассчитали движения небесных тел, и, убедившись, что он будет в полной безопасности, халиф вместе с астрологом вошел в куб.
Медленно повернувшись на петлях, массивная дверь закрылась за ними. Вскоре послышался шум — это каменщики закладывали дверь каменными блоками. Звуки постепенно становились все слабее, и скоро установилась полная тишина, нарушаемая только мерным падением капель в водяных часах. «Ну что ж, святой дервиш, — сказал халиф, — разве мы не достаточно отгородились от астральных воздействий? Сюда вряд ли сможет дойти даже гибельное влияние Луны. Через сколько часов наступит полнолуние?» Астролог сверился со своими картами и ответил: «Через час, господин. Когда вон то красное кольцо окажется над поверхностью воды, наступит критический момент».
Крепко сжимая рукоятку своего золотого ятагана, халиф наблюдал, как понижался уровень воды в водяных часах. Дервиш стоял рядом, закрыв глаза и опираясь на посох с раздвоенным концом. Минуты проходили одна за другой, и напряжение становилось почти невыносимым. Государь облизнул языком пересохшие губы. Он так пристально следил за часами, что у него заболели глаза. На карту была поставлена не только его жизнь, но и весь небесный порядок. Уровень воды медленно понижался.
«Время», — прошептал халиф. Дервиш подался вперед: «Полнолуние!»
* * *
Снаружи перед заложенным входом в куб стоял стол, на котором были разложены такие же инструменты, что и внутри. Смотритель царской обсерватории, толстый человек, неуклюже вскочил на ноги и поднял руку. «Прошло два часа после полнолуния, и, согласно приказу нашего господина, пора расчистить вход, дабы он мог выйти и тем, что он жив, посрамить вселенную».
Рабочие бросились к входу. Камни и известковый раствор были быстро убраны; три евнуха объединенными усилиями распахнули тяжелую свинцовую дверь и низко склонились в ожидании халифа. Но из куба не доносилось ни единого звука. Великий визирь с надутым видом протиснулся между рабов, чтобы первым поздравить государя, и застыл в изумлении. У одной стены кубического помещения стоял дервиш, закрыв глаза и все так же опираясь на свой посох. На полу среди осколков водяных часов лежал халиф с кинжалом в спине.
Повернувшись к медитирующему дервишу, великий визирь воскликнул: «Что произошло? Что случилось с нашим господином?» Святой человек ответил: «Он умер в полнолуние, как предопределили звезды».
Великий визирь выхватил свой меч и закричал: «Так значит, это ты, презренный, убил его!» «Ты не смеешь прикасаться ко мне, — ответил дервиш, — ибо государь сам решил, что, если он останется жив, умру я, а если он умрет, значит, мое предсказание верно и на мне нет никакой вины».
На протяжении веков форму правления в Азии можно было бы определить как теократическое попрошайничество. И как средневековая Европа была буквально задавлена просящими подаяние монахами нищенствующих орденов, так и Индия была разорена своими святыми людьми, а Тибет — своими ламами. Даже Мартин Лютер по настоянию своего же ордена был вынужден приторочить к поясу суму нищего и ходить от двери к двери, во имя Господа выпрашивая подаяние для богатейшей в мире церкви. В доброй старой Англии подобный способ добывания денег стал чуть ли не профессией среди определенных слоев населения. Крепкие и здоровые мужчины, не желающие тяжело работать, напускали на себя благочестивый вид и, обратив взоры в небо, выпрашивали средства на массу разных существующих, а чаще несуществующих целей. Со временем попрошайничество до такой степени истощило ресурсы государства, что Генрих VIII в разгар своих супружеских раздоров нашел-таки время, чтобы одним махом избавить страну от подобной неприятности. Если религия одобряет нищенство, из этого вовсе не следует, что те, кто бедны во славу Бога, действительно должны пребывать в бедности и смирении, а их жизнь — проходить в постах, молитвах и щедрых благодеяниях. В Европе, однако, профессиональный нищий зачастую имел откормленный и довольный вид, туго набитый кошелек и полный до краев винный погреб. Пышущий самодовольством и надежно укрывшийся за «честным именем Церкви», он наслаждался всеми радостями жизни, упрочивая свое бесполезное существование благодаря щедрости трудолюбивых бедняков. В наши дни жители Запада освободились от этого и, отрекшись от церкви и церковников, начали искать бога индивидуально, каждый сообразно своему собственному пониманию.
Однако в Азии эта проблема все еще остается актуальной, так как в Индии люди святой жизни исчисляются миллионами, а на их собрания, наподобие тех, что периодически проходят в Аллахабаде, съезжаются десятки тысяч святых. По некоторым подсчетам, в Тибете каждый четвертый житель принадлежит к какому-нибудь религиозному ордену, а это в большинстве случаев означает, что он живет не на собственный заработок. Не считая чисто религиозной деятельности, его главная обязанность состоит в том, чтобы спускаться из расположенных высоко в горах ламаистских монастырей, осеняющих своей благодатью большинство тибетских деревень, чтобы собрать религиозный налог, взимаемый с каждого фермера и лавочника. Подобная дань гяжким бременем лежит не только на Тибете, но и на всем
Китае. В буддийских школах и монастырях Тибета обитает ни много ни мало десять тысяч монахов, живущих в крохотных, напоминающих камеры помещениях. Это, разумеется, вовсе не означает, что им обеспечена солидная материальная поддержка, поскольку их запросы в большинстве случаев относительно невелики. Однако в сравнении с богатствами государства стоимость их содержания абсолютно неправомерна.
Является ли бедный монах или святой человек законным выразителем религиозных принципов? Или, что еще более важно, оказывается ли он достаточно ценным для мира как религиозный отшельник, чтобы оправдывать свое содержание со стороны общества? Человек нерелигиозный на этот вопрос не раздумывая ответил бы отрицательно. Аскет, бесспорно, играет в обществе роль некоего противовеса. Такова уж химия жизни, что она производит людей определенного типа, которые просто не принадлежат к сфере обычного порядка вещей, а в силу своей натуры должны жить, мечтать и умереть в стороне от толпы. Однако число людей, выделенных из множества других Природой или кармой, очень мало в сравнении с полчищем тех, кто эксплуатируют эту идею в наши дни. Один пандит-брахман как-то сказал, что из нескольких миллионов святых в Индии едва ли найдется несколько сотен, или, самое большее, несколько тысяч тех, кто в силу своих исключительных духовных совершенств действительно достойны получать от общества материальную поддержку. Остальных можно разделить на две группы. К первой относятся честные, но введенные в заблуждение люди, которые убеждены, что их религия требует, чтобы они вели убогое существование, без чего невозможно достижение духовности. Вторую группу составляют лодыри-попрошайки и жулики.
Настоящий мистик — это не обуза для общества, которое в некоторых случаях должно помогать ему в мирских делах, поскольку его идеалы и предвидение в немалой степени составляют основу развития расы. В Америке и Европе был предложен ряд мер по оказанию поддержки одаренным личностям. Великий художник, музыкант, философ, ученый или эстетик редко бывает практичным и расчетливым человеком, и его физические потребности должны быть обеспечены, если общество в целом хочет извлечь пользу из редких качеств его ума. Общество никогда не разорится, помогая творческим умам, ибо именно в них заключено подлинное богатство мира. Однако не надо забывать о той дистанции огромного размера, которая существует между защитой личностей высшего порядка и раздачей в благотворительных целях громадных средств на сохранение хронической никчемности.
Возьмем, к примеру, американскую экономическую депрессию. Установлено, что в нынешнее время в Америке и Европе приблизительно двадцать миллионов наемных работников не имеют работы. Это служит причиной международного кризиса, и почти каждый человек, которому повезло с твердым заработком, чувствует необходимость помогать неудачникам по мере сил и возможностей. Столь достойные побуждения неоднократно использовались недостойным образом. Два года, последовавшие за депрессией, стали золотым веком нищенства и профессионального бродяжничества. Сострадание, пробуждавшееся ввиду неблагоприятных обстоятельств, обеспечивает щедрость общества, и, как следствие — ежедневная помощь тысячам людей, не имеющих ни желания, ни намерения как-то улучшить свое положение. Трудолюбивое человечество всегда содержало паразитов, и во все времена определенные слои населения накапливали себе состояние, беззастенчиво пользуясь щедростью и состраданием честных людей.
