эту могут решить истинные отношения сыновства и отцовства с Тем, Кто Своей волей привел нас в бытие и Кто хочет, чтобы мы были собой не только в тварном, ограниченном смысле, – Он призвал нас причаститься Божественной природе, призвал нас быть по причастию,
благодаря причастию, тем, Кем является Единородный Сын Божий. И если мы видим наше призвание в том, чтобы
стать по причастию тем, Кем является Бог, то конечная точка свободы – это такое вхождение в саму Божественную природу, что мы становимся свободными свободой Самого Бога.
Неосмотрительно соглашаясь провести беседу [13] на тему богословия и красоты, я ошибочно полагал, будто у меня есть хотя бы несколько ясных мыслей по этому поводу. Но потом я попытался расширить свои познания, стал читать труды по теме, и теперь у меня в голове путаница, как бывает, когда сталкиваешься с новым материалом и не успеваешь его толком усвоить. Поэтому я попытаюсь поговорить с вами о богословии и красоте, но предупреждаю: вы будете разочарованы.
Многие из вас, наверное, читали книгу Павла Евдокимова, которая называется «Богословие красоты». Она посвящена иконам, и это не моя тема. Я бы хотел поговорить о двух понятиях, составляющих название этой книги, – богословии и красоте – и постараться соотнести их, но не в связи с иконами и даже не в связи с религиозным искусством. Прежде всего, рассуждая о богословии, можно рассматривать его либо как науку, либо как опыт, и, я думаю, в обоих случаях можно говорить о нем в связи с красотой. Если воспринимать богословие как науку – то есть в виде вероучительных формул, как оно выражено в богослужении, в литургическом искусстве, – в нем явно видны гармония, стройность и красота. В то же время Бог, о Котором мы говорим, тот мир, который возник благодаря Его акту творения, наше призвание к такой полноте, которая есть Царствие Божие, все это – видение красоты.
Если же оставить в стороне все выразительные средства (и богословские, и художественные): звук, очертания, цвет, – если предстать пред лицом Живого Бога в момент почитания, поклонения, молитвы, когда это почитание достигает такой глубины, какую можно обрести только лишь в созерцательном молчании, мы сталкиваемся с опытом, который описан пережившими его скорее с точки зрения красоты, нежели с точки зрения истины или иных понятий и категорий. Потому что мы слишком привыкли, говоря об истине, сводить ее к умственной формулировке, а говоря о других вещах, ограничивать их материальным или земным выражением. Если понимать богословие таким образом, его можно определить, по словам Григория Нисского, не как информацию о Боге, но как знание Бога, и в этом смысле Бог может являться для нас красотой, святостью, Самим Собой.
Итак, говоря о красоте, мы должны попытаться понять, что имеется в виду. Принимаясь за исследование письменных источников, я очень надеялся найти что-нибудь ценное в Британской энциклопедии. Я стал искать определение слова «красота» и обнаружил, что такой статьи в Британской энциклопедии нет. В силу природной любознательности и неотложной необходимости подготовиться к этой беседе я подумал, что если посмотрю слово «эстетика», то найду что-нибудь и о красоте. И в самом деле, я обнаружил, что прежние поколения считали эстетику теорией красоты или разделом философии, посвященным красоте, однако они глубоко ошибались, потому что эстетика не имеет отношения к красоте как к чисто субъективному понятию, которое нельзя ни определить, ни изучить. Далее из Британской энциклопедии можно с интересом и, вероятно, с пользой для себя почерпнуть много чего о других аспектах эстетики, только о красоте там нет ни слова. Эстетика связана с процессом художественного творчества, его социальными причинами, психологическим и психиатрическим воздействием на аудиторию и на автора и так далее. Но, как я уже сказал, красота не вписывается в эту картину, будучи явлением слишком субъективным.
Затем я обратился к другим источникам и подумал, что можно найти что-нибудь о красоте в трудах по психологии. Тогда я взял два хороших трактата на французском и немецком языках и обнаружил, что слово «красота» не упоминается и там, и это открытие поразило меня еще больше, чем отсутствие подобной статьи в Британской энциклопедии. Я полагал, что субъективный опыт вполне мог бы быть предметом исследования психологии. Осмелюсь утверждать, что психология, в моем довольно невежественном представлении, весьма часто занимается субъективным опытом.
Затем я подумал, что, может быть, мне поможет метафизика. У меня оказалась только одна хорошая книга по метафизике, это был немецкий трактат, и я был в какой-то мере вознагражден, встретив в нем целое примечание о красоте: примерно на полторы страницы таким мелким шрифтом, который почти невозможно прочитать.
Я вам все это рассказываю не для того, чтобы просто потянуть время или найти оправдание своему незнанию темы. Но разве это не примета нашего времени, что красоте не нашлось места в словаре толщиной чуть ли не полтора метра, в котором содержится огромное количество информации об огромном количестве вещей? Что ей не посвящено ни строчки в двух трудах по психологии и всего лишь одно примечание в немецкой книге по метафизике? Разве это не крайне любопытный факт и не результат того, что с течением столетий мы постепенно стали считать красоту не чем иным, как субъективным опытом, не имеющим никакого иного смысла? Чем-то чувственно воспринимаемым без какой бы то ни было объективной основы или критериев и, следовательно, неактуальным, чуть ли не аутистическим проявлением?
Такие аутистические проявления вполне могут быть широко распространенными. Все мы можем увлекаться подобными реакциями, и тем не менее авторам очень разных книг они представляются невыразимыми и бессмысленными. Но все же, повторюсь, это чрезвычайно распространенный опыт, и он играет важнейшую роль в жизни, поскольку многие наши суждения – это суждения о красоте не только в отношении видимых вещей, но и в отношении нравственной оценки. Мы говорим о красивых поступках и рассуждаем с позиции красоты или уродства о человеческих ценностях, которые имеют отношение не только к внешнему миру.
* * *
Пытаясь понять, что люди имеют в виду под красотой, мы, разумеется, обнаруживаем существенные различия в подходах. Например, я помню две работы Эдгара По, два эссе о красоте, в которых изложены его философия и его понимание. В обеих работах раскрывается одна общая уникальная мысль: нельзя назвать красивым то, что несопоставимо с мерой человека. Все, что слишком мало, вызывает у человека чувство сдавленности. Оно душит, давит,
