собирается сдержать слово – если обстоятельства позволят; а затем, получив деньги, влезает на свою лошадку и трусит прочь. Приятели глядят ему вслед: домой он поедет или в кабак? Вот он доезжает до развилки, тянет поводья – и поворачивает в сторону кабака. «Куда же ты, Макар? – кричит ему знакомый. – Тебе же домой нужно». А Макар отвечает: «Я туда и хотел, но проклятый конь, видишь, куда едет!»
Я думаю, что во многом наши молитвы именно таковы, мы говорим Богу: «Боже, пусть это произойдет!» или «Боже, пусть этого не произойдет!» – а сами тянем поводья так, чтобы лошадь точно пошла в сторону кабака.
Тому есть ряд ярких примеров. Блаженный Августин в своей «Исповеди» рассказывает: когда он осознал, что живет неправильно, и решил измениться, он обратился к Богу с молитвой: «Боже, даруй мне целомудрие, но только не сейчас!» Что ж, это была очень честная молитва. Мы не так честны, но мы поступаем точно так же. Поэтому никогда не стоит оценивать себя, свои благие намерения, свое отношение к Богу, к жизни, к себе, к людям по тем словам, которые мы произносим в ту минуту, когда стоим на молитве, когда мы предстоим перед Богом, исполненные лишь благих намерений. Надо пойти дальше и подумать. Хорошо, прямо сейчас мои мысли и чувства полны этим благим намерением. Но нет ли во мне чего-то стихийного, что вопиет, кричит, ревет о прямо противоположном? «Дай мне целомудрие – но не сейчас; дай мне терпение – но прежде дай высказать все, что я думаю о таком-то или такой-то; даруй мне это – но прежде дай мне время сделать наоборот». Или же: «Господи, я так хорошо понимаю, что это правильно, да, да, это правильно!» – и тут же, всей душой и телом, всем умом и сердцем: «Но я этого не хочу!»
Я думаю, что молитва на самом деле должна начинаться с цельности и честности – а на это нас как раз и не хватает. Мы предстаем перед Богом, что называется, в наших воскресных одеждах. Мы знаем, что в церкви, или у своей постели, или еще где-то, где мы находимся в момент молитвы, нужно соответствовать определенному образу того, как положено молиться. Нужно вот так вот стоять, или сидеть, или правильно вставать на колени, нужно говорить правильные слова, иметь правильное выражение лица. Знаете, часто бывает, что вполне обычный священник входит в церковь – и тут же опускает голову и начинает идти вот так вот, потому что его научили в семинарии, что в церковь нужно входить с понурой головой и несколько жалким видом, будто ожидаешь чего-то такого. Среди мирян встречается то же самое – как видите, я готов обидеть не только себе подобных, но и таких, как вы. Думаю, нередко человек просто подлаживается: вот сейчас я молюсь и потому (в нравственном смысле) облекаюсь в особую одежду, особенным образом себя веду, говорю на особом языке… А язык может быть какой угодно: греческий, русский, язык молитвослова или повседневный – но он будет звучать фальшиво, потому что мы с самого начала не были честны с собой и с Богом.
Поэтому, приступая к молитве, нужно в первую очередь честно ответить себе на вопрос: зачем, почему я хочу помолиться? Вы увидите, что причины могут быть разные.
Есть люди, которые молятся каждый вечер перед сном, потому что боятся, что если этого не сделать, не попросить у Бога защиты, то во сне, пока сами себя они защитить не могут, случится какая-нибудь неприятность. Вдруг потолок упадет, или крыса залезет в кровать, или приснится дурной сон, или какой-нибудь еще ночной кошмар произойдет – да мало ли что.
Об этом поводе помолиться я знаю из собственного опыта. Очень хорошо помню, когда мне было лет около двадцати, мой духовник спросил меня: «Ты много молишься?» Я с ложным смирением ответил: «Ну, в общем, много». – «А если перед сном не сможешь помолиться – нормально себя чувствуешь, спокойно?» – «Нет, мне тогда не по себе». – «Так, значит, ты не на Божью милость надеешься, а на свою молитву! Ты думаешь, что, если не обратишься к Богу, как подобает, не скажешь Ему нужных слов, Он будет слишком занят кем-то другим, а тебя оставит в беде». Его слова меня потрясли, потому что это было именно так. В доказательство своих слов духовник мне сказал: «Отныне, пока я тебе не разрешу, перед сном не молись. Просто перекрестись и скажи: „Господи! Молитвами тех, кто меня любит, – спаси меня!" – и ложись спать без единого слова молитвы. А когда ляжешь – подумай: кто же есть на свете, кто тебя любит? На чью любовь ты можешь надеяться? Кто твоя защита? И если вспомнится чье-нибудь имя или чье-то лицо всплывет в памяти, посмотри на него, подумай об этом человеке и поблагодари Бога за то, что есть такой человек, который хранит тебя своей любовью».
И в первый, и во второй, и в третий день оказалось, что мне от этого очень не по себе. Конечно, мама, бабушка, мои друзья, те-то и те-то – все они любят меня; но было бы гораздо безопаснее немного поговорить с Богом и сказать Ему: «Благослови и сохрани!» А потом я понял, что все обстоит иначе.
Поэтому первое, что можно сделать, – это ответить себе на вопрос: «Я молюсь потому, что во сне, когда я сам не могу защитить себя, мне неуютно и хочется, чтобы Бог за мной присматривал?» Если дело обстоит так – очень жаль, потому что это все равно что заводить друзей, рассчитывая от них что-нибудь получить, – а такие отношения уже нельзя назвать дружбой.
Затем можно спросить себя: почему я предстаю перед Богом – потому что меня так научили? Что я чувствую по этому поводу – возможно, ничего? Это просто привычка? Когда я встаю на молитву, действительно ли я хочу быть с Богом? Или я хочу, чтобы молитва как можно быстрее закончилась? Я читаю – вычитываю – то, что уродливо называют «молитвенным правилом», а сам поглядываю одним глазом в сторону стола и думаю, как бы скорее закончить и вернуться к Агате Кристи? Так дело обстоит? Если так, я думаю, нужно начать с того, что прямо сказать об этом Богу; встать перед Богом и сказать: «Послушай, у меня нет ни малейшего желания молиться. Все, что я хочу, – побыстрее с этим разделаться и вернуться к недочитанному роману». Или: «На самом деле я молюсь не
