православных богослужениях это очень трудно. У нас не предусмотрена тишина во время службы. Если хочется всем вместе помолчать, приходится прибегать к различным уловкам. Так что я довольно часто устраиваю тишину после освящения Святых Даров – просто молчу и не перехожу к следующему этапу, так что многие говорят: «Господи, какой же он медлительный, вообще не поспевает за ходом богослужения». Что ж, пусть, но зато у них есть возможность побыть в тишине. И в прошлом я совершал нелитургические богослужения, молебны, которые целиком состояли из кратких молитв, вступительных слов и долгих пауз – и эти паузы, возможно, помогали людям понять, какой бывает тишина. Я думаю, учиться и учить тишине очень важно, об этом я упоминал и раньше, говоря о вечернем молитвенном правиле: для начала следует успокоиться, помолчать в присутствии Бога, пока не наступит такой покой и тишина, что Присутствие станет ощутимо.
Добавлю еще слово к тому, что я сказал о тишине. Есть одна вещь, которой, как мне кажется, следует избегать, – это пение текста богослужения прихожанами или хором под аккомпанемент органа, такой громкий, что он гремит, гремит, гремит и бьет по ушам. Вы знаете этот оглушительный звук органа, который играет перед или во время службы просто для того, чтобы в храме не было тишины. Помню богослужение в окрестностях Дидкота, там был я да три старушки – и грохочущий орган. И за органом этих бедных старушек совсем не было слышно. Помню, я тогда спросил викария: «Вы что, пытаетесь обмануть Бога? Думаете, Он там наверху слышит весь этот шум и полагает: „О, наверное, там огромный приход“».
Помню, когда я занимался молодежной работой и служил в армии, один офицер научил меня: «Если хочешь, чтобы твои команды производили на людей впечатление, говори как можно тише, чтобы приходилось прислушиваться, потому что если говорить громко, люди отшатываются, а если говорить ровно так, чтобы можно было услышать каждое слово, и не громче, тогда твои слова до них дойдут». Думаю, в этом отношении службы нуждаются в улучшении везде – и в Православной Церкви, и в Римско-Католической, и в Англиканской, и в Свободной – надо, чтобы было поменьше шума.
«Я всегда чувствовал, что победа есть» [50]
– Вы говорили, что лучшим временем вашей жизни был период с 1933 по 1945 год. Что сделало именно эти двенадцать лет такими важными?
– В начале этого времени я был еще школьником, с наивным и слегка растерянным отношением к жизни, совершенно не готовым смело и дерзновенно в эту жизнь войти и в ней действовать. К концу этого периода, думаю, я стал гораздо более зрелым человеком, как интеллектуально, так и эмоционально, и, несомненно, способным к деятельной жизни.
– И символом этого нового состояния взрослости стало ваше рукоположение в священство в 1948 году?
– Я думаю, да.
– Давайте вернемся к тому незрелому школьнику в 1933 год. Что тогда случилось, что дало толчок к перемене?
– Мое поступление в университет. Я стал студентом естественнонаучного факультета Парижского университета, и жизнь наполнилась новым содержанием и смыслом. Жизнь развернулась передо мной всем своим величием и глубиной, она учила меня уже тем, что я смотрел на некоторых людей, которыми восхищался, и понимал, что такое интеллектуальная и духовная цельность, что такое смелость и дерзновение в исследовании, насколько важен разум. В то же время я стал осознавать границы этого разума: факт, что особенности интеллекта проецируются на познание, одновременно и ум человеческий, и его взгляды, и сам человек поднимаются на новую высоту в процессе познания и обучения. Я обнаружил, что фактор сомнения – это один из положительных моментов. Обычно верующий человек боится сомнений. Но что сразу поразило меня: ученый сомнений не боится. Сомнение для него – инструмент, путь к открытиям, потому что в основе его мировоззрения лежит уверенность в том, что реальность не может быть повреждена недостатком его знаний или понимания, реальность – вот она, объективная. В самой реальности мы уверены. Сомнение никогда не влияет на объективную реальность, оно касается неточных формулировок, гипотез, моделей, которые мы создаем, и поэтому в тот момент, как совершается открытие, ты с такой радостью ищешь слабые места в собственной логике, новые факты, которые бы взорвали всю систему построений. Иначе она кажется невероятно складной – и поэтому мертвой уже в самый момент своего рождения. И потрясающее чувство вдохновения от этих поисков приносило мне радость и уверенность, и его можно было внести в мою религиозную жизнь.
– Когда вы начали заниматься наукой, этот процесс увлекал вас, потому что вы видели, как этот опыт можно применить в религиозной области?
– Он увлекал меня, потому что с самого начала я осознал нечто, во что верю и по сей день: что наука также является познанием творения Божия, и в этом смысле она – часть богословия, и, следовательно, не может быть несоответствия между тем, чтобы познавать Бога одним путем, а Его творение – другим. Противоречие может возникнуть внутри нас, если у нас узкие представления о Боге и ограниченные представления о науке. Но если мы действительно верим в Бога, то два пути должны дополнять друг друга.
– В чем различие между Богом и реальностью?
– На мой взгляд, реальность, если вы хотите определить ее как философское понятие, – нечто незыблемое, настолько реальное, что его невозможно умалить. В этом смысле реален только Бог. Но существует также физическая, видимая и невидимая реальность, которая окружает нас, она – присутствие мира, который тоже существует, но существует менее прочно и определенно, чем Сам Бог. Эта реальность может обрести такую же конечную полноту, как Бог, в общении с Ним, в укоренении в Нем, но сама по себе эта реальность преходяща, пока она – лишь неопределенное состояние между бытием и небытием.
– И именно такое же понимание научного метода исследования часто приводило других людей к умозаключению, что Бога нет. В какой момент научной работы появляется эта разница между вашими выводами и выводами других людей?
– Непросто судить о другом человеке, но мне кажется, что научное исследование не позволяет нам как делать положительные выводы о существовании Бога, так и отрицать, что Он существует. Я верю в Бога вовсе не потому, что наука помогла мне осознать это. Я верю потому, что, выражаясь очень плоско, у меня есть уверенность в том, что я встретил Бога Живого, Реального. Я
