Она была мельчайшей сияющей драгоценной иголкой, обладающей умом, тончайшим отблеском драгоценного камня в солнечных лучах. Она напоминала качающийся на ветру побег лианы, сотканной из черного облака, и ее глаза сияли сквозь крошечное игольное ушко.
9–14. С сияющим лицом, подобным ничтожной пылинке на острие иглы, Каркати как будто приняла обет молчания для высочайшей цели уменьшения своей величины. Она стала тончайшим элементом пространства и была еле видной, как искра света вдалеке. Она как будто выплевывала из себя пространство своим чудным ртом. Надо было прищуриться, чтобы разглядеть ее; она была тонка, как луч света лампы, и нежна, словно завиток волос на голове только что выкупанного ребенка. Она стала подобна крошечной тычинке лотоса, возжелавшей покинуть цветок. Она была красива, как сила, устремившаяся наружу по каналу сушумне. Ее усмиренные чувства как будто пребывали вовне, она была подобна неизвестной никому истине буддистов или логиков. Как будто подтверждая доктрину шуньи, демонша достигла пустоты, став беззвучной черной дырой, и за ней тянулась невидимая нить жизни.
15–19. Она отражала сознание и была полна желаний и склонностей. Как луч света от едва горящей лампы, она была остра и неуловима. Каркати стала иголкой из-за желания утолить свой голод, но ее суждения были опрометчивы! Она не обдумала своего решения, а ведь оно воистину было глупым! Демонша не задумывалась о бесполезности формы иголки. Глупцы видят только свое глупое желание. Она не размышляла о состоянии иглы своим недалеким умом, ведь глупец не размышляет о причинах и последствиях! Неукротимое желание достичь своей цели может привести к иным результатам; так желающий получше разглядеть себя в зеркале от волнения затуманивает его своим дыханием и не может увидеть отражения.
20–23. Каркати стала иголкой, отказавшись от огромного тела: воистину, для этой демонши-ракшаси, одолеваемой сильным стремлением, даже смерть огромного тела стала желанной! Увы, ужасен конец тех, кого обуяла слепая страсть! Даже тело было отброшено, как пучок соломы, в силу огромного желания демонши-ракшаси! Очарование одним объектом лишает рассудка. Демонша-ракшаси, стремясь к удовлетворению голода, не подумала даже об уничтожении своего тела. Для глупца, ослепленного одним стремлением, даже смерть становится желанной; и демонша-ракшаси, даже став иголкой без тела, была весьма довольна.
24–27. У нее была другая ипостась – живая Вишучика, болезнь, не имеющая формы, являющаяся по своей природе пространством, чьим телом стало движение. Она была подобна потоку света, как тонкая нить жизненной силы в виде кундалини, прекрасная, как луч солнца и луны. Эта безжалостная крошечная Сучика входила в тела живых существ, подобно цветочному аромату, вызывая внутренние страдания. Ее дурная сущность и греховные мысли не претерпели изменений, и, следуя за дыханием других существ, она наслаждалась их мучениями.
28–32. Итак, у демонши было две формы – Сучика и Вишучика; одна тонкая, как иголка инея, другая мягкая, как волокно хлопка. С этим своим двойственным телом, входя в сердца людей и пронзая их, жестокая демонша бродила по всему свету. В соответствии с собственными намерениями, все существа или обретают величие, или становятся ничтожными. Так Каркати, оставив свое огромное тело, приняла форму иголки. Глупые и ограниченные существа ставят перед собой глупые цели! Демонша-ракшаси своей аскезой страстно добивалась того, чтобы стать иголкой. Врожденные склонности даже хороших существ нелегко прекращаются! Демонша заслужила своей аскезой горячо желаемое тело иголки.
33–36. Когда она начала свои путешествия в пространстве, ее огромное тело растворилось, подобно осеннему облаку под порывами неукротимых ветров. Входя вместе с дыханием в обессиленные тела, тощие и полные, иголка становилась болезнью, Вишучикой. Она проникала также в тела некоторых здоровых и даже мудрых людей, превращаясь внутри них из живой иголки в болезнь. Где-то она наслаждалась, обитая в сердце глупца; где-то ее изгоняли посредством благих заслуг, очищающих мантр, лекарственных растений и аскезы.
37–43. Так жила Каркати много лет, скитаясь в своих двух ипостасях по земле и в пространстве. На земле она пряталась в пыли, на руках – под ногтями на пальцах, в пространстве – в свете, в одежде – в нитях. Она таилась в волокнах мышц, в грязи и навозе, в высохших канавах и гнилой траве. Попадая в неблагие тенистые места, она затрудняла дыхание существ. Она обитала в местах, где вьются облака мух, где не растут деревья, приносящие благополучие, где валяются кости, где постоянно дует ветер, во влажных и туманных местах и на тех, кто носит грязную одежду. Она жила там, где множество мух, кукушек и ворон садятся на пни, изгрызенные насекомыми, и там, где дуют сильные холодные ветра, раскачивая ветви деревьев. Она обитала в туманных низинах, где плывут гирлянды облаков, в глубоких ранах на пальцах и там, где выпадают дрожащие росы; в горах, в муравьиных кучах и на дорогах, исхоженных людьми.
44–47. Она появлялась в пустынных миражах, в диких местах, полных хищных зверей и огромных змей, там, где останавливаются путешественники, страдающие от блох, и откуда все в страхе разбегаются; в зловонных прудах, куда сплевывают пожеванные листья бетеля пишачи; в пристанищах путешественников на перекрестках дорог, где дуют холодные ветра. Она странствовала повсюду, разносимая руками и слюной людей и животных, раздавливающих ногтями напившихся крови блох и вшей и съедающих их. Она путешествовала по разным удивительным и живописным городам и, наконец, устала от своих бесконечных странствий.
48–50. В городах и селениях демонша носила только обрывок нити болезни, а в теле, горячем от лихорадки, она оборачивалась бешеным быком, скачущим по лесу. Устав, она пряталась в укромных местах, чтобы немного отдохнуть, как игла, выпадающая из утомленной руки после продолжительного шитья. Хотя она была жестокой, а действия ее были злыми, она вредила не сама: если бы она отреклась от своей врожденной природы, она не могла бы оставаться острой снаружи.
51–54. Так эта железная осознающая иголка, постарев телом, продолжала путешествовать всюду, как корабль с тяжелым грузом камней. Она странствовала, движимая своими желаниями, подобно пыли, несомой силой ветра. Она двигалась как иголка с пропущенной в ее ушко нитью, как будто направляемая неведомой силой. Она с удовольствием поглощала жизненные соки своих жертв. Она наслаждалась соками других, но как будто была привязана к концу тонкой нити.
55–58. Временами даже жестокие жалеют слабых, как если бы игла решила починить старое разорванное полотно. Игла, которая раньше вредила другим, ощутила в сердце желание избавиться от нити дурных действий и обрести сияющее солнце просветления. Неожиданно демонша-ракшаси Сучи почувствовала глубокое отвращение к своим поступкам, и ее действия начали жечь ее сердце. Но она по-прежнему в полную силу продолжала причинять вред другим, следуя своей природе.
59–63. Она продолжала мастерски прокалывать ткань и тянуть сквозь нее свою нить, подобную длинной нити желаний в телах живых существ. Она торопилась, смежив свои веки, как будто ее заставляли шить; так злодеи творят дурное дело, скрывая свои лица. Пронзая обернутый вокруг шеи платок, полная желания навредить, она заглядывала жертве в лицо, раздумывая: «Как лучше напасть?» – ведь мучители жаждут только этого. Игла одинаково прокалывает и грубые льняные, и тонкие шелковые ткани: воистину, разве может глупец отличить хорошее от плохого? Сама она, сжатая пальцами руки, видела протягиваемую через ее ушко нить, как свои собственные вытянутые жилы и внутренности.
64–66. Жестокая и бессердечная, она входила
