Эта структура прошлого-настоящего-будущего (и акцентирование на моментах) создает эффект очевидности того, что покрывает все возможности для выражения, все доступное время для сохранения событий и для приобретения опыта. Мы не можем отделиться от этой серии; мы не способны прорваться сквозь неумолимый паттерн времени, «мерно ступающего дальше и дальше». Таким образом, мы чувствуем себя контролируемыми и фрустирированными.
Если мы хотим изменить этот паттерн, мы должны сделать это более фундаментально, чем простым картированием (и воздействием на второстепенные переменные) «того, как все случается». Мы «должны работать» непосредственно со «временем» и видеть, почему оно «идет». Это нужно делать, соотнося «настоящий момент», который обнаруживает наше низшее «знание», с более высокой размерностью, которую мы называем Большим Временем.
Обычно мы могли бы сказать, что все, что есть, существует в настоящем времени, не в прошлом или будущем. Соответственно все, выраженное Большим Временем, также есть «здесь и теперь», но в особом смысле «здесь», упоминавшемся в предыдущих главах. Поскольку мы можем охватить лишь крошечную грань рожденного Большим Временем, «время» с необходимостью должно быть распределяющим себя в серию моментов обычного времени. Конечная структура, которую мы можем приспособить как «настоящий момент», стирается перед лицом невыраженной до этого тотальности Большого Времени. Временная тотальность в свою очередь опять оказывается узкой конструкцией и подравнивается до управляемого уровня (нашим «знанием») как «следующий момент». Отсюда мы имеем знакомые факты мимолетности и последовательности времени.
Большое Время нельзя закрыть целиком, поскольку попытки такого рода запрещения должны были бы потребовать «времени» и энергии Большого Времени. Вся какая бы то ни было энергия, всякий потенциал для появления элементов, которые мы берем как феномены во времени — воление, причинность и т. д. — извлекаются из Большого Времени до такой степени, что Большое Время закрывается, заглушается, а отсюда «выпадает из разбора». Факт и особый характер временной серии целиком обязаны взгляду, принятому на Большое Время.
В сущности это не значит, что время является субъектным феноменом, поскольку «субъект» в низшем пространстве есть также результат отдельного «знания» Времени. Конечно же, эго наблюдателя обусловлено ограниченным взглядом, являющимся характеристикой низших пространств. Поскольку эго защищает себя и отказывается сдаться, чтобы допустить выражение более широкой фокальной установки, обычное время сообразуется с ограничениями эго.
Временной поток упорядочивается согласно тому, что было пережито или заранее предполагалось — и что было подавлено или избегалось — относительно фундаментальных размерностей реальности. Действительно, этот способ описания ситуации делает значительную уступку взгляду на эго как на активную и независимую единицу «во» времени. Но эта картина может служить первой приемлемой аппроксимацией нашего отношения ко «времени», поскольку все мы вынуждены по крайней мере начинать наш поиск как опытного «времени», так и Большого Времени с еще сильной ограничивающей природой эго.
И все же нам нужно понять и то, что нет ни отдельных «вещей», ни наблюдателей вещей. Само время открывает, обнаруживает все объекты, наблюдателей, характеристики и смыслы. Обычно невозможно увидеть вещи как производные от «времени». И тем не менее даже на нашем обычном уровне содержится намек на такую зависимость от «времени» в том факте, что все «вещи» должны быть как-то измерены, чтобы их можно было идентифицировать и сделать предсказуемыми. Измерение, квантование, индексирование и предсказание существенны для всего того, что мы делаем, и включают обычное время в смысле того, «что случается», какая отдельная серия событий происходит.
Характерные движения или серии «времени» не просто подтверждают идентичность «вещи», с но в действительности учреждают, составляют (constitute) эту «вещь».
Само существование зависит от «времени» и по необходимости принимает участие в производной структуре прошлого-настоящего-будущего, а также в преходящности. «Вещи» здесь, в настоящем, — лишь для того только, чтобы исчезнуть из сферы достижимого. «Вещи» желаемы (благодаря, вероятно, таким утратам в прошлом), но их «еще нет». Мы стали столь обусловлены этой тенденцией, что все наши надежды и устремления равносильны заполнению маленьких ячеек в некоторого рода персонализированной сети прошлого-настоящего-будущего. Мы буквально выбиваем себя из времени.
Это обескураживающе ограниченный подход к жизни. Он обрекает нас на предсказуемый шаблон, заканчивающийся лишь одним путем — смертью. Смерть — тотально непроницаемая грань. Мы не можем ни заглянуть за нее, ни увидеть ее настолько ясно, чтобы найти другие альтернативы и пути в отношениях с ней. Все наши попытки жить включают в себя использование низшего времени, которое с необходимостью продолжается, разделяя (мир) на вещи и разрушая их.
Смерть — это окончательный урок, данный «временем», выражающий банкротство наших взглядов: мы видим недостаточно, чтобы держаться на уровне игры Пространства и Времени, и в определенный момент точка зрения (или «знание»), которую «мы» воплощаем, себя исчерпывает. Тем не менее мы просто усиливаем эту тенденцию, неутомимо вглядываясь в свое личное будущее. Время — мы планируем его, и оно направляет нас в русло этого плана.
«Время», функционирующее в нашем пространстве, может принести огромный вред и страдание, если мы отказываемся видеть его весть, ибо тогда мы в его власти, и оно несет нас с бешеной скоростью. Переживаемое время идет слишком быстро; нам всегда его не хватает. Так что непросто достичь полноты существования. Вопрос не в том, быстрее или медленнее часовое время в этой области, чем в некотором большем пространстве. Дело в том, что у нас мало сил для открывания себя бесконечности, что действительно предлагает и к чему приобщает время. Мы не даем удовлетворению стать реальностью. Мы пытаемся достичь его в будущем, захватить и привязать, делая его «настоящим». При таких обстоятельствах мы переживаем большое напряжение и давление.
Наше сознание мечется, тогда как наши тела — непосредственное воплощение замешательства, включающего динамику этой области, — разрушаются. Мы чувствуем себя невиновными и не понимаем, почему «это должно было случиться с нами», почему мы оказываемся перед лицом голода, войн или стихийных бедствий (которые мы часто называем «делами Божьими»). Что мы такое сделали, чтобы заслужить такие вещи? Вероятно, «мы» не сделали ничего. Тогда это только случайности? Нет. Они — результат отдельного функционирования «времени», обязанного этим произвольному фокусу на реальности. Попытка разрешить наши проблемы путем прикладывания усилия к узкопонятному варианту контроля над самими собой и своим окружением никогда не будет до конца успешной. Следуя таким путем, мы должны были бы просто увековечить проблему, вызванную непониманием первичности и силы самого «времени».
Поскольку наш опыт несет страдания, такие несчастья могут служить нам вестью, дающей возможность нам знать об ошибке, которая должна быть исправлена. А возможно, на самом деле и нет ошибки, и эти «несчастья» сами по себе можно воспринять иначе. Но мы еще не в состоянии видеть и делать это, кроме как в воображении. Итак, нам нужно прислушиваться к посланию, принесенному «временем» настолько, насколько мы ему можем открыться.
Неважно, как мы могли бы быть богаты, сильны политически или технологически; поскольку время несет изменения, мы есть его объект. Какой бы энергией или силой мы ни пользовались и ни обуздывали бы ее сейчас, она извлекается из «времени». Мы возимся с ничтожными количествами энергии, но отдали большую ее часть «времени», даже не осознавая, что совершили такую уступку.
Это может случиться и нескоро, но в конце концов ограниченная сфера и ресурсы, которые приспособила наша точка зрения, иссякнут. Наше личное и коллективное наследство истощится.
Мы можем предположить, что какое-то новое вдохновленное технологией знание спасет нас, но такое знание все еще основывается на отдельной структуре низшего «пространства-времени». Это низшее пространство по сути своей ограничено — самоограничивающее. Мы можем пытаться оставаться под контролем, но мы препятствуем сами себе. Мы ищем мир и гармонию, но это требует знания. А никто и никогда не научит нас тому виду знания, которое нужно, чтобы контролировать наше пространство и время.
Обычное знание может достичь некоторых фантастических прорывов в отношении отдельных трудностей, но мы не в состоянии увидеть последствия этих решений в будущем, так как наше знание слепо к этому аспекту времени. Так что такие прорывы могут лишь вызвать новые проблемы.
