364
Степень наших знаний о философии XVI–XVII веков наглядно иллюстрирует тот факт, что Шапир Ахмад (Shabbir Ahmad) («The „Addurrat ul-Thaminah“ of Mulla „Abdul-Hakim of Sialkot“», Journal of the Research Society of Pakistan, 1 (1964), 47–78), просто перечисляя имена ученых и их учения, не показывая их в развитии, довольно поверхностно и некритически добавляет интересные факты к информации, уже доступной на западных языках.
Каждый великий деятель находился в оппозиции к события: ных источниках отражено либо то, против чего автор выступал, ли(его собственной работы. (Исключение составляют те работы, где о? но этот жанр требовал предельной осторожности.) Признаком не: принимали утверждения отдельных великих людей за представлен! составить объективного представления о происходивших события но старался передать настроения всего общества.
Морленд (W. Н. Moreland, «India at the Death of Akbar: An Economic Study» (London, 1920), 24) сосредоточил внимание на проникновении ислама в индуистские княжества. Более детально этот процесс изучил Шервани на примере Андхра (Н. К. Sherwani, «Culture and Administrative Set-up under Ibrahim Qutb-Shahi, 1550–80», Islamic Culture, 31 (1957), 127–141J.
Ветвь, основанная Бабуром в Индии, и государство под ее управлением обычно называют «Могол» (старое произношение «могул»). Это индо-персидская форма слова «монгол», которое использовали по отношению к чагатайским тюркским военным, когда те вступили в Индию, подчеркивая их связи с монголами из бассейна Амударьи. Таким образом, их отделяли от афганского военного класса, появившегося в Индии гораздо раньше и установившего здесь свою династию Лоди.
Если рассматривать историю Индии в более широком исламском контексте, то этот термин неуместен. Чагатайские тюрки, под правлением Тимуридов, не были монголами. В бассейне Сырдарьи и Амударьи они резко отличались от монголов, или могулов «Могулистана», хотя и поддерживали с ними определенные отношения. Термин «могул» намного меньше подходит, чем термин «Тимуриды», когда речь идет о расцвете Бабуров, особенно Хумаюна, и более поздней политике в Кабуле или Кашмире, когда настоящие монголы, или могулы, выступали в роли оппонентов. Наиболее правильным названием династии следует считать «Тимуриды», так как Тимур является ее признанным основателем. Кланы, поддержавшие эту династию, корректнее всего называть «чагатайские». Однако для сильно смешанных семей, служивших им, подходит только термин «Тимуриды» или «индо-тимуриды», как бы то ни было, эти семьи стоит отличать от тимуридской знати Ирана и Турана раннего периода.
Впоследствии термин «могул» применялся в Индии по отношению к чагатайским и другим семьям, служившим Тимуридам. Следовательно, в рамках индийского контекста этот термин вполне имеет право на существование. Хотя даже в этом случае он не очень удачный. «Могол» и «монгол» различаются только в произношении. Так, некоторые невнимательные писатели в поисках соответствий заменяют термин «монгол». Поэтому считать империю Акбара «монгольской» — это не просто неточность, а серьезное заблуждение.
Хотя практически всю эту главу я писал, руководствуясь комментариями профессора Ирфана Хабиба, в некоторых случаях я отступал от его слов.
Ср. Charlotte Vaudeville, «Kabir and Interior Religion», History of Religions, 3 (1964), 191–201. Однако она определяет понятие «суфизм» слишком узко, и тем самым недооценивает отношение Кабира к нему.
Как отмечает профессор Хабиб, термин дин-е иляхи, «божественная религия», которым обычно называют этот культ, во времена Акбара практически не использовался.
Русский перевод — Абу-л Фазл Аллями. Акбар-наме. Кн. 1–4, Самара, 2003–2009. Прим. ред.
К сожалению, мы не обладаем сведениями о международном праве и дипломатии этого периода (и, по сути, других периодов истории исламского мира — сохранились только упоминания в дискуссиях о международной политике халифатского государства, которая проводилась задолго до образования многочисленных мусульманских государств). В XVI–XVII веках международные отношения в мусульманских государствах приобрели особую важность, и тем больше наше сожаление об отсутствии информации. Азиз Ахмед (Aziz Ahmad, «Moghulindien und Dar al-Islam», Saeculum: Jahrbuch für Universalgeschichte, 12 (1961) изучил немало дипломатической корреспонденции того времени, но, к сожалению, с весьма скромным результатом, хотя некоторые из его сведений могут быть полезны. Он настолько внимательный писатель и звучит в некоторых местах настолько убедительно, что некоторые огрехи, типичные для данной области, вполне допустимы. Будучи озадаченным некритическими положениями, унаследованными от ранних западных писателей (хотя он без сожаления отрицает некоторые положения современной западной школы), он не видит достойного применения даже тем сведениям, которые сам предоставил, также он редко ставит вопросы, относящиеся к делу. Он старается описать отношения великих мусульманских держав в виде долгосрочных союзов и регулировки власти, что применимо к европейской государственной системе этого периода, но никак не к исламскому миру (он даже говорит об Аурангзебе как об «узурпаторе», нуждающемся в международном «признании»). В частности, он предполагает, что османы провозгласили себя единственным историческим халифатом, унаследованным от Аббасидов, и тратит немало усилий, стараясь в цветистых формулировках других государей найти подтверждение этому факту. В другой работе Азиза Ахмеда («Akbar, heretique ои apostat», Journal asiatique, 1961, 21–38) замечены те же ошибки (концепты «сект» и др.).
Самым важным источником информации о реформах Акбара является «Акбар-намэ» Абульфазла, особенно часть Айин-е Акбари, в которой представлены все принципы политики его правления, хотя иногда там не упоминаются «неудобные» факты. В отличие от других правителей из его рода, Акбар не писал мемуаров, и Абульфазлу приходилось делать это за него. (Их переводы неудовлетворительны.) Немало данных и справедливых оценок деятельности Акбара (и его последователей) предоставляет нам Шри Рам Шарма (Sri Ram Sharma, «The Religious Policy of the Mughal Emperors» (Oxford University Press, 1940). Однако он в узком значении интерпретирует понятие «религиозный» и в основном относит его к религиозному союзу; особый интерес вызывает у него тема гонений индуистов. Та же тема раскрывается и в соотвествующих главах работы Рама Прасада Трипати «Расцвет и падение империи Моголов» (Ram Prasad Tripathi, «Rise and Fall of the Mughal Empire» (Allahabad, 1956). Трипати считается «ревизионистом» в оценке возвращения Аурангзеба к ранней политике. Работа Трипати «Некоторые аспекты мусульманской системы управления» («Some Aspects of Muslim Administration» (2nd rev. ed., Allahabad, 1956J не лишена здравого смысла, однако ей недостает творческой образности; в этой работе походя описываются печальные последствия использования термина «могол» и неосторожного отождествления его со словом «монгол»: порой он утверждает, что раджпуты, моголы и сунниты могли представлять три разные группы, а индийские «моголы», по его мнению, могли жить еще в соответствии с древними языческими монгольскими концептами.
Последователи Сирхинди значительно преувеличили его влияние. Подобные преувеличения проникли даже в такую неполитическую работу, как исследование индийского суфизма Субхана. Основным трудом, посвященным понятиям Сирхинди, на английском языке является работа Бурхана Ахмеда Фаруки «Концепция Муджаддид в таухиде». (Burhän Ahmad Färüqi, «The Mujaddid’s Conception ofTawhid» (Lahore, 1940; 2nd ed., 1943.) К сожалению, работа Фаруки, будучи слишком предвзятой, расценивается как невежественная и наивная. (Настроение того времени, когда она создавалась, времени агитации за Пакистан, выразилось в его совершенно серьезном высказывании «Ислам был в полнейшем упадке. Неверные могли свободно высмеивать и осуждать мусульман и сам ислам».) Подобные исторические утверждения мало чего стоят.
Алван С. Истман в своей работе (Alvan C. Eastman, «Four Mughal Emperor Portraits in the City Art Museum of St Louis», Journal of Near Eastern Studies 15 (1956), 65–92) ссылается на работу Эрика Шроедера Eric Schroeder «Persian Miniatures in the Collection of the Fogg Art Museum», (Harvard University Press, 194(3) и на понятие «трагический образ» из «Art and Thought», ed. G. K. Bharata (London, 1947), чтобы раскрыть суть того, что я называю геральдическим искусством, хотя, может, он не привлекал мои выводы.
В прекрасном фильме Джеймса Айвори «Меч и флейта» (1959 год) живо и со знанием дела показаны тимуридские и раджпутские полотна, иллюстрирующие и манеры той эпохи, и идеалы, которыми руководствовались художники. Этот фильм импрессионистский, но содержит некоторые очень ценные моменты.
