Еще раз, когда я ночевал отдельно, в смежной спальне, Ника пришла ко мне одна. Я не спал, не мог спать, потому что мне прорывались через стену отдельные приглушенные звуки из их спальни, но этого было достаточно, чтобы лишить меня сна. Она прижалась ко мне обнаженным телом и наши губы встретились. Ника пахла Любой. И собой тоже. Я зарылся обеими руками в копну ее роскошных волос, прижал ее голову к себе и долго целовал горячие губы. Распухший ее язык ощупывал мой рот и сплетался с моим. Она захотела ласкать губами мое восставшее естество, и эта ласка длилась и длилась, а я чувствовал себя как кораблик на больших морских волнах, то проваливавшийся в пучину, то взмывающий вверх. В конце она оседлала меня и мерно двигалась как наездница-амазонка с прямой спиной и высоко поднятой грудью и развевающимися длинными прядями волос. Я сходил с ума от этой неторопливого шага, где я выступал в роли коня. Ника умела любить.
Временами я задумывался над тем, какую жизнь я веду. Все то, что было связано с миром поклонения языческим божествам, с обрядами и службами, с одержимостью сестры миссией жрицы – все это временами казалось мне совершенно нереальным. Рядом шла обычная жизнь города с его улицами полными спешащих людей и машин, с кафе, банками и магазинами, с планами карьеры, отпуска, со свадьбами, рождением детей и еще тысячей других забот. Но кто-то, такие как Варвара, не приемлет счастья через достижение этих мелких целей. Им они кажутся ничтожными, они жаждут большего, много большего , - не просто построить дом или семью, а получить счастье вечное. Получить власть над миром – с помощью богов, вызванных из темноты ушедших тысячелетий. И вот тогда мы переходим грань и оказываемся там, где льется лунный свет, где есть жертвенник, жрецы, послушники. Я гнал от себя эти мысли, потому что тогда надо было «проснуться». И стать вновь рациональным человеком современного мира. Мне не хотелось просыпаться, потому что я смотрел этот сон вместе с сестрой, а значит она была бы для меня потеряна. Она же обрела в этом мире невиданный подъем сил, и ей казалось, что нет ничего на свете важнее миссии жрицы и проповедницы новой веры.
Стояло лето, и Ника предложила следующий обряд провести за городом, где у ее знакомых стоял пустой сейчас дом с довольно большим участком и садом, где никто не смог бы нас услышать. Люба очень была воодушевлена этой идеей, поскольку обряды и надлежало проводить на воздухе, как это было принято у древних. Только по необходимости мы собирались прежде в квартире.
Дом в самом деле оказался большим, со множеством комнат. Подле дома была небольшая поляна. Здесь и было решено проводить часть торжества. В этот раз все должно было начаться с живого представления о спасении Бога из Царства тьмы. Люба как жрица должна была представлять от лица богини Девы Инанны.
После наступления темноты все мы вышли на лужайку и в свете звезд священнодействие началось. Вперед выступила жрица. Она была в длинном до полу облегающем белом одеянии с открытыми плечами и грудью. Воздев руки к луне, она принялась стенать и плакать по своему сыну и возлюбленному. Ее волосы были распущены, она воздевала обнаженные руки к небу и била себя в грудь, взывая к небу о милости и возвращении из темного царства своего возлюбленного. Мне была уготована роль Гадеса, божества тьмы, который не отпускал сына-возлюбленного царицы из царства мертвых. Ника была служанкой Гадеса и тайной заступницей, которая украла ключи от темного царства. Сына символизировала луна, которая взошла наконец на небосводе, символизируя воскресение супруга богини.
В доме все было уже готово для второй части мистерии. Мы расположились вкруг на коврах в центральной части большой гостиной. Люба взяла в руки крестообразный жезл и коснулась им чаши с священным напитком произнося заклинания. В комнате было почти темно, только лунный свет, падающий через открытое окно, освещал фигуры в белом, склонившиеся в поклоне. Чаша со священным напитком ходила по кругу. На этот раз он был теплым, почти горячим, и в нем была терпкость трав, пряные ароматы и еще какой-то сладковатый привкус. Мы пели песню радости и ликования, и с каждым кругом по телам разливалось тепло.
Встав в центре нашего круга, Родион и Маша начали благодарственный танец «пра», восхваляющий союз Девы Инанны и Господа, Небесного царя. Тела обнажились, белые балахоны были отброшены в сторону, и эта пара закружилась перед нами, извиваясь и воздевая руки к небу. Их волосы развевались в резких порывах. Он будто самец наскакивал на самку, она вырывалась и отбегала, он вновь настигал ее. Было видно, как он возбужден. Это передалось остальным. Жрица первая встала и, воздев руки, сбросила с себя одежды. Мы все присоединились к танцу. Мои руки то и дело хватали мелькающие передо мной женские тела, касались груди или вцеплялись в бедра, ловили руки. Постепенно неистовство танца стало угасать и, наконец, задыхающиеся, мы остановились.
В лунном круге я увидел Нику, она застыла в глубоком объятии со своей возлюбленной жрицей. Под их переплетенными волосами угадывался долгий и страстный поцелуй изголодавшихся друг по другу любовниц. Это зрелище наполнило меня возбуждением. Я притянул к себе Машу и шарил руками по ее телу, ощупывая ее напряженные соски, спускаясь к подрагивающим от недавней скачки ягодицам. Она не сопротивлялась, отвечая на мои жаркие поцелуи. Когда мы оказались на полу, я ощутил ее губы на своем напряженном естестве. Они обхватили его плотным кольцом, и язык шершаво скользнул по острию моего копья; затем выполз с другой стороны, ввинчиваясь в тесное сжатое пространство, обогнул мой холм и вновь повернулся своей нежной теркой. Его острый кончик наскакивал и теребил мой жезл, затем вновь возвращался к круговому танцу, будто продолжающему только что закончившийся священную пляску. Она стояла на коленях, руки ее лежали на моих бедрах, и она вся отдалась движениям своего рта.
Внезапно она подалась вперед, ее губы скользнули вниз и, открыв глаза, я увидел худые бедра Родиона, надвигающиеся на машины белые ягодицы сзади. Она качнулась и затрепетала свеем телом, когда он вошел в нее. Ее влажная спина, матовым блеском выделяющаяся в белом свете, еще больше прогнулась; ее горло завибрировало – полустон, полу-рычание, и этот звук, не выходя на воздух, передался мне прямо из ее горла. Эти вибрации поднимались внизу моего тела и от бедер растекались по груди, ударяя в голову какой-то первозданной страстью, какую испытывали, наверное, еще мои пещерные предки. Его орган теперь уже мерно двигался в ее глубине, и только далекие отзвуки этого движения долетали до меня. Мне было интересно, что испытывает сейчас Маша, дарящая ласку сразу двум мужчинам. Чувствует ли она себя падшей женщиной, или, напротив, охвачена экстазом мистерии, где все дозволено и все угодно богам? Какое-то время я плыл по волнам этого наслаждения и парил над своим телом. Я слышал стоны и другой пары и угадывал в полумраке их силуэты. Ника сидела в кресле, раскинув ноги на ручках. Голова ее была откинута далеко назад, так что волосы свисали копной почти до самого пола. Между бедрами ее покоилась темная голова моей сестры, стоявшей перед ней на коленях. Их руки сцепились как два провода, по которым шло высокое напряжение. Сплетаясь пальцами, опадая и вновь взлетая, они трепетали в воздухе, и это была повесть о любви во всех ее сладострастных подробностях.
Дрожь в пальцах Маши, которые вцепились в мои бедра, становилась все сильнее. Наконец ее бедра задергались в наслаждении: поршень ее мужа сделал свою работу. Это опустило и мои шлюзы. Все мое тело будто спустилось вниз и завибрировало там, где пульсирующий орган наполнил ее рот семенем.
Все, казалось, было гармоничным в нашей общине, и у Верховной жрицы были все основания быть довольной. Но внезапно все изменилось, когда мы собрались вновь для поклонения. Когда Ника, а не Люба стала вести церемонию, глаза Маши загорелись недобрым блеском.
