Она встала и вместо славословия Деве сказала:
- Да простит меня всемогущая Царица Инанна! Я ничтожна перед ее божественным ликом. Но я верю в ее покровительство, я предана божественной Царице всей душой. Я была верной ученицей нашей жрице и следовала ей во всем. Во всем! – повторила она. – Но почему Ника, наша новая послушница, так приближена? Разве она прошла тот же путь, что и мы? Разве у нее больше заслуг или веры? У меня было видение: Великая Инанна недовольна! Она грозила мне, всем нам, она гневалась, что среди нас есть ложь! Что кто-то только делает вид, что верит и служит, а не верит! Не любит Деву. Тот, кто обманом прокрался к нам!
- К милости призываю всевидящую Богину. – отвечала Люба. – Ты ошибаешься, Мария! Здесь нет предателей, здесь все братья и сестры в вере Истинной. Зачем ты возводишь напрасное на Нику?
- Божественная Инанна, ты все видишь – и доброе и злое, и подлинное и ложное, - вмешался Родион. – Да будет мне позволено сказать: и я не верю, что Вероника тебе служит искренно, со всем сердцем. Да не оскорбим мы Великую царицу тем, что первым среди нас будет служить она, которой у нас нет доверия. Это грозит большой бедой! Она последняя пришла, она же первой и должна уйти.
- Нет, я так не уйду! – вскрикнула Вероника. – Пусть рассудит нас сама Великая Дева, пусть даст знак! Мы зажжем жертвенник, и дым от курения она направит в сторону правого и прочь от лживого.
- Да, это будет правильно и по закону. Согласны ли вы пройти испытание? – поддержала ее сестра.
- Да, да, пусть Великая богиня скажет свое слово.
Дым в курильне поднимался прямо вверх, и все напряженно стояли и смотрели на белые струйки, поднимавшиеся в потолку. Но вот они слегка качнулись и склонились – нет, не точно на Нику, а немного в сторону и затем опять выпрямились.
- Вот, - произнесла Люба, - вы все видели: Инанна сказала свое слово: Ты Мария и ты Родион зря Нику обвиняете.
- Нет, неправда, - возразила Мария. – Царица не на нее не показала, а в сторону. Это не знак! Этому нельзя верить.
- Одумайтесь! Как не верить царице Истины? – воскликнула Люба. – Мне горько это слышать! Я считала вас верными последователями, а вы святотатствуете!
- Нас обманули, и мы не останемся! - выкрикнул Родион. – Мы больше не верим вам всем! Вы это доказали. Заслоняетесь именем Истины, а сами… Наша вера сильна, и она приведет нас к цели и без вас. - Он махнул рукой. – Маша, пойдем!
- Одумайтесь, - в замешательстве повторила Люба. Все с такой любовью и верой построенное здание вдруг начало рушиться у нее на глазах. – Стойте!
Но они покинули нас, и больше я их не видел. Маша, уходя, повернулась и бросила на меня прощальный взгляд. На Любу никто из них не посмотрел.
Она стояла, оглушенная произошедшим. Ей открылось, что дар предвидения, дар убеждения и власти над обращенными ее покинул. Все случилось так внезапно и так стремительно. Ника пыталась успокоить ее, на сестра будто не слышала слов утешения. Ночь она провела без сна, вознося молитвы к Великой Царице, вымаливая у нее прощение.
Эти дни мы с Никой проводили подле нее. Люба осунулась и выглядела очень усталой. Что-то надломилось в душе. Долгими часами она сидела одна перед курящимся жертвенником, либо лежала, отвернувшись к стене. Ника делала все, что могла, чтобы прогнать эту тоску, но ничто не помогало.
Раз она сказала Нике:
- У меня нет больше сил. Инанна не дает мне новых сил для служения. Я чувствую, что она отдаляется от меня. Я не слышу больше ее голос, она не является мне в снах, как бывало раньше. Видно, я не угодна ей более. – Она опустила голову. Слезы навернулись на ее погасшие глаза.
- Нет, Люба, нет! Великая богиня любит тебя! Она не отпустит тебя от себя, и ты вновь станешь гордой и мудрой жрицей.
- Я знаю, я чувствую, что она не слышит меня. И я устала, очень устала…
- Тогда позволь мне принять от тебя эту миссию. Я – твоя верная ученица и я хочу стать твоей продолжательницей. Великая Дева не может остаться без почитателей на этом свете. Я чувствую в себе силы, я буду служить ей всем сердцем, как это делала ты!
Люба подняла голову и внимательно посмотрела на Нику.
- Ты правда этого хочешь? – тихо спросила она. Глаза ее на мгновение ожили. – Да, я передам тебе знание. Все, что знаю сама. Если ты готова стать жрицей... Это другая ступень посвящения – более высокая. И это будет нелегко.
- Я хочу этого! Я пойду на все – отвечала Вероника.
- Хорошо, я найду в себе силы посвятить тебя. Царица Дева укажет нам, когда это можно сделать. Я буду молиться ей и ждать знака. Мы будем вместе молиться и поститься с тобой, пока Она не даст нам знать свою волю.
Дни шли в печали, посте и ожидании знамения. Я не навещал сестру, хотя очень беспокоился за ее состояние. Но чувствовал, что мое присутствие им помешает в молитвенном уединении и сосредоточенном ожидании.
Эти тягостные дни закончились наконец, когда был явлен знак в сновидении обеим посвященным в веру Истинную. Явилась им Дева в образе белоснежной кобылицы, которая припала на передние ноги. Это должно было означать ее согласие и обозначало срок - последняя четверть.
Я вздохнул с облегчением. Это длительное ожидание, разлука с Любой истомили меня. Я надеялся, что все как-то разрешится, как-то устроится, и мы вновь будем вместе. Поэтому с радостью взялся готовить церемонию. В детали меня особо не посвящали, но на меня легла обязанность кое-что раздобыть.
- Это действо, как сказала нам с Никой сестра, совершенно особое. Оно труднее, чем инициация и те службы, которые мы уже знаем. Посвящение в жрицы потребует всех сил, - сказала она. – Мы подойдем к опасной черте, за которой может быть гибель. Мы можем только молиться, чтобы Боги не попустили разрушения наших тел.
Но Вероника еще раз подтвердила, что готова на все.
Наступала последняя четверть. В эти дни Люба много проводила в одиночестве и сосредоточении. Я понимал, что она силилась собрать все свои душевные силы для предстоящего.
В тот день мы все переехали в тот самый дом за городом, где уже собирались прежде. Но сейчас нас было только трое. Разговаривали мало. На лице у Любы было сосредоточенное почти суровое выражение. Ника храбрилась.
При ярком солнечном свете странно было видеть разложенные на столе предметы, которые были собраны для церемонии. Серебряные рога, белые крылья, жезл.
Люба удалилась в дом для приготовления священного напитка, который надлежало делать накануне.
Мягкий сумрак окутал просторную открытую веранду старого дома. Посреди ее стоял круглый стол с прозрачной стеклянной крышкой. В центре его я положил большой кристалл из куска стекла правильной формы. Вокруг стояли чаши для жертвенного напитка.
Сгустились тени. На веранде появилась Ника в черном наброшенном на плечи хитоне. Ее руки и грудь украшали серебряные браслеты и ожерелья. Они слегка звенели, когда она подошла ко мне и замерла в углу веранды, перед темным ковром с разложенным на нем серебряным квадратом.
В другое время я бы с трудом удерживался от смеха, глядя на свой почти что шутовской наряд, состоящий из черного плаща на голое тело и больших серебряных рогов из скрученного картона, закрепленных у меня на голове. Но сейчас, весь воздух вокруг дышал серьезностью и тревогой. Наши лица были опущены, взгляд неподвижен.
Появилась верховная жрица. Она вошла, босая, тихо шурша белыми крыльями, закрепленными за спиной. Длинное до полу одеяние, сплетенное из серебристых нитей, ниспадало с ее плеч, не закрывая ни шеи, ни груди, ни бедер. Они оставались обнаженными и открытыми взглядам. Но тело, которое мы видели, было покрыто серебром и сверкало в последнем свете сумерек. В руках ее был сосуд со священным напитком. Она остановилась в шаге от меня и на несколько мгновений все замерли. Взгляд ее подведенных жирной черной чертой глаз смотрел в пространство. Он был неподвижен, как стояла не шелохнувшись и вся ее очень прямая фигура. В этом лице с впалыми щеками и застывшим взором статуи не было почти ничего от моей сестры, что я так хорошо знал и любил. Чужая и холодная, светящаяся серебряным светом, она молча, вытянула руки и передала мне сосуд. Я принял его и стараясь двигаться очень плавно поставил его на стеклянную поверхность стола. Внутри было что-то темное и теплое, слегка просвечивающее через его толстые хрустальные стенки. Природа вокруг тоже будто замерла, только легкий летний ветерок касался иногда наших длинных одежд.
