— Но все же сам мужской характер церковной средневековой литературы, о котором Вы сказали, разве не свидетельствует о дискриминации и отлучении женщин от культуры и образования?
— Видите ли, этот факт не был никак юридически оформлен. Речь идет о вкусах, а не о репрессиях. Если сегодня есть спрос на книги Акунина и нет массового запроса на Тредьяковского — это еще не означает дискриминации или гонения на допушкинскую русскую литературу. О том, что запрета на женское литературное творчество не было, свидетельствует хотя бы то, что Церковь приняла в свое Богослужение Рождества и Страстной Седмицы песнопения, написанные в девятом веке монахиней Кассией (и, кстати, отнюдь не анонимные, но подписанные ее, то есть женским именем)[279].
Кстати, с этой Кассией произошел замечательный случай. В 830 году византийский император Феофил выбирал себе невесту. 11 прекраснейший знатных дев были представлены ему. Феофил вошел в зал, держа в руках золотое яблоко, которое он должен был вручить своей избраннице. Подойдя к Кассии, он сказал: «От жены произошло все злое» (намекая на грехопадение Евы). Кассия же быстро отмела богословские инсинуации императора и ответила Феофилу: «От жены же произошло все лучшее» (имея в виду рождество Христа от Марии). Это замечание смутило императора, он отошел от Кассии и подал яблоко Феодоре, которая, таким образом, стала его супругой, а Кассия ушла в монастырь… Такова легенда[280]. А Феофил и в самом деле кончил плохо: он стал еретиком, уничтожавшим иконы.
А что касается «отлучения от образования»… Знаете, я недавно купил одну милую дореволюционную хрестоматию по Средневековью. В ней приводится германский средневековый закон, регламентирующий раздел имущества при разводе супругов: «жене идут все овцы, гуси, лари, пряжа, постели, перины, подушки, кольца, убрусы, псалтири и всякие божественные книги, обычно читаемые женщинами, сундуки, ковры, мягкие сиденья, занавески…». Составители этой хрестоматии обычно приводят только тексты — безо всяких комментариев. И только к этому месту они сочли необходимым сделать пояснение: «В средние века женщины, в общем, грамотнее мужчин»[281].
— Но нет ли в современной богословской активности женщин противоречия словам Апостола: «жены ваши в церквах да молчат; ибо не позволено им говорить, а быть в подчинении, как и закон говорит. Если же хотят чему научиться, пусть спрашивают о том дома у мужей своих; ибо неприлично жене говорить в церкви» (1 Кор. 14, 34–35)?
— Дерзну утверждать, что противоречия здесь все же нет. Во-первых, апостол говорит о Богослужебных собраниях, а не о всей церковной жизни (а вне Литургии голос женщин всегда звучал и слушался в Православии: вспомним советы древней подвижницы матушки Синклитикии).
Во-вторых, здесь, встает вопрос о том, придавал ли сам апостол своему совету характер ситуационно-педагогический, то есть преходящий, или же он видел в нем вечную норму церковной жизни. То, что апостол в обоснование своего совета ссылается на требования «приличия» и еврейского «закона», склоняет скорее к первому варианту.
А вообще это очень интересный пример того, как меняется церковная жизнь. Вроде бы если Апостол нечто сказал — для христиан все должно быть ясно: следуй апостольскому завету. Но все не так просто — ибо этот же апостол сказал о принципе своей проповеди: «С эллинами я был как эллин, с иудеями как иудей». Это означает, что в его проповеди есть момент педагогического приспособления, нежелания по мелочам нарушать социальные нормы той среды, к которой он обращался. Мы знаем, что он, убежденный, что «обрезание — ничто», все же предложил одному из своих учеников принять обрезание — ради того, чтобы тот, этнический грек, смог бы проповедовать Христа евреям (Деян. 16, 1–3). Но следуем ли мы этому примеру апостола? Подвергаются сегодня обрезанию наши монахи, отправляемые на служение в нашу миссию в Иерусалим?
Так вот, слова апостола Павла, запрещающие женщине возвышать глас свой в церковном собрании, понимались как внутрицерковная заповедь в течение девятнадцати столетий. Но к концу XIX века ситуация начала меняться. Сначала женские голоса сменили мальчиков в церковных хорах. Поначалу — «де факто». Затем уже всерьез (кажется, Александр Гречанинов стал первым композитором, который стал писать специально для женских голосов в церковных хорах).
После революции, когда мужчины ушли из храмов, женщины стали исполнять прежде чисто мужские послушания церковных чтецов и даже алтарников.
Особняком стоит дата 1971 года. В этот год впервые в истории Церкви делегатами Поместного Собора стали женщины (даже на архидемократическом Соборе 1917–1918 годов женщин, в том числе и игумений, не было).
В 90-е годы пришла пора религиозной свободы — и отнюдь не все вернулось «на круги своя». Женщины стали проповедовать: писать статьи и книги, издавать и редактировать богословские журналы, вести уроки Закона Божия в церковных и светских школах, богословия в светских университетах (в XIX веке законоучитель это только батюшка). В Тихоновском Богословском институте даже литургику — науку о богослужении — преподает женщина!. И там же уже прошло несколько успешных защит богословских диссертаций женщинами.
Для меня это пример нормального церковного развития: так меняется растущее дерево: без громких деклараций, без искусственного «перспективного планирования». Живое растет просто — «само собой».
На третьем же аргументе, позволяющем полагать, что слова Апостола не относятся к проповедническим опытам современных женщин, стоит остановиться подробнее.
В этом месте своего послания апостол призывает коринфян не увлекаться мистическими экспериментами. Он призывает, чтобы они не поощряли в себе стремление к «глоссолалии», то есть говорению на «незнакомых языках». В общем — это текст, мягко, но ясно направленный против мистического экстремизма, подобного тому, что встречается у современных «пятидесятников» и «харизматов». «Если вся церковь сойдется вместе, и все станут говорить незнакомыми языками, и войдут к вам незнающие или неверующие: то не скажут ли вам, что вы беснуетесь?» (1 Кор. 14, 23). Затем апостол советует не говорить в собрании нескольким людям одновременно — «потому что Бог не есть Бог неустройства, но мира» (33). И затем — «жены ваши в церквах да молчат» (34). И вывод: «все должно быть благопристойно и чинно» (40).
Мы видим, что совет о молчании жен прозвучал в послании к общине, чьи собрания проходили довольно бурно. Эта община была легка на расколы, на внутренние распри. Не умела она еще и отличать подлинно христианского учения от подделок. Прикоснувшись к чему-то необычайному, она легко впадала в надменность и гордость. Поэтому апостол в у посланиях к коринфянам (всего их было три; до нас дошло лишь два) напоминал им, что путь любви выше, чем путь гностического «знания», дар любви важнее дара «языков», жизнь в любовном единении важнее школьных споров по поводу того, чей учитель «выше».
Теперь представим себе, какой была роль новообращенных (а иных тогда просто не было) женщин в жизни такой общины. Эмоциональные, легковерные, они восторженно восприняли весть о том, что вера в Евангелие освобождает их от тягот иудейского закона. Недавно безмолвные — они стремились утвердиться в своем новом качестве, торопясь оповестить всех окружающих о своих духовных переживаниях.
Сегодня мы видим, что в тех сектах, что возвещают непосредственные и регулярные «контакты с Духом», ведущую роль очень часто играют именно женщины. Елена Блаватская, Елена Рерих, Алиса Бейли, Елена Писарева, Мария Дэви Христос из «Белого Братства», Ольга Асауляк, Людмила Шапошникова, Наталья Бондарчук… В тех оккультно-гностических кружках, которые стояли на границе церковного христианства и язычества, также возвещались идеи и духовные оыпты, быстрее пленявшие именно женское сознание. В Коринфе, где христиане еще не научились отличать гностические подделки от апостольской веры, голос женщин, видевших себя в роли «пророчиц», был слишком громок.
Не входя в обсуждение доброкачественности каждого из «голосов» и «пророчеств», апостол Павел призывает сдерживать этот энтузиазм. Его голос — голос трезвого пастыря среди внезапно опьяневших. Никому не вынося строгого и жесткого приговора (чтобы не спровоцировать ответного бунта), он призывает не прикипать сердцем к этим экзотическим состояниям. В таком — кричащем, многоголосом, мистически впечатлительном собрании — жена да молчит. Хочет говорить? — Пусть она это делает в спокойной, трезвой обстановке у себя дома.
Не против женщин текст апостола Павла. И не в защиту полового сегрегационизма. Это просто текст в защиту трезвости и рассудительности. Разве не разум велит нам ставить любовь выше экзотических мистических дерзаний: «если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я медь звенящая. Если имею дар пророчества и знаю все тайны, а не имею любви: то я ничто» (1 Кор. 13, 1–2). «Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (8).
