А несметные сокровища, которыми, как они полагали, забита пирамида, оказались мифом.
Так завершилось грандиозное вскрытие Великой пирамиды, предпринятое калифом Аль-Мамуном. Начитанные арабы могут поведать вам множество вариантов этой истории, но то, что в основе своей она вполне достоверна, не оставляет сомнений.
Над изувеченной вершиной пирамиды пронеслось несколько столетий с тех пор, как сын Харуна Ар-Рашида пробил в нее вход с северной стороны. Событие это вскоре обросло всевозможными легендами о потусторонних силах и суеверными страхами, и потому арабы избегали заходить внутрь пирамиды, как избегают близкого общения с прокаженным. Лишь немногие отчаянные храбрецы осмеливались заглянуть в ее глубины. Большинство же ее мрачных коридоров и пустых комнат так и остались непотревоженными, и ничто не нарушало их царственной тишины. Только во второй половине восемнадцатого столетия — после того как в окрестных песках стали появляться невозмутимые, практичные и свободные от предрассудков европейцы, в этом древнем сооружении вновь послышались звон резца и глухие удары молота, направляемые рукой исследователя.
Предприимчивый Натаниэль Дейвисон — консул Ее британского Величества в Алжире в шестидесятых годах восемнадцатого века — взяв длительный отпуск, отправился в Египет, где его внимание привлекла Великая пирамида. Он знал, что древние египтяне клали в гробницы своих знаменитых покойников некоторое количество драгоценностей. И знал также, что пирамиды принято считать гигантскими гробницами.
Ему удалось заметить странное эхо внутри пирамиды: когда он громко кричал, стоя на пороге Царской комнаты, эхо отвечало ему не один, а несколько раз. Он предположил, и вполне обоснованно, что где-то за гранитными стенами этой мрачной комнаты скрыто еще одно помещение. И вполне вероятно, что именно в этом помещении спрятана завернутая в бинты мумия с принадлежащими ей драгоценностями.
Он нанял несколько рабочих и приступил к исследованиям. Пол в Царской комнате уже был бессмысленно исковеркан людьми Аль-Мамуна много веков назад; и к тому же эхо голоса Дейвисона доносилось откуда-то сверху. Поэтому начать он решил с потолка. Тщательное обследование планировки комнаты и прилегающих к ней коридоров подсказало ему, что наиболее простой путь наверх лежит через верхний ярус кладки в восточной стене Большой галереи. Там легче всего было проделать отверстие, чтобы затем проникнуть через боковую стену в верхнее помещение, если оно действительно существовало. Дейвисон раздобыл высокую лестницу, чтобы осмотреть это место, и к своему удивлению обнаружил, что там уже есть отверстие — достаточно широкое, чтобы он смог сквозь него проползти.
Оно вело как раз в то самое верхнее помещение, двадцати футов в длину, расположенное в точности над Царской комнатой. Потолок его был настолько низок, что Дейвисону приходилось ползать по нему на коленях в поисках манивших его сокровищ. Но, увы, и эта комната была абсолютно пуста.
Дейвисон вернулся в Алжир, не обретя ничего, кроме сомнительной славы первооткрывателя этой новой комнаты, которой присвоили его имя пришедшие вслед за ним археологи.
Его последователь появился в пирамиде лишь к началу девятнадцатого века. Это был довольно необычный исследователь, сочетавший в себе качества мистика, археолога и мечтателя. Итальянец — капитан Кавийя — провел в этом древнем сооружении столько времени, что даже сам, по его же собственным словам, уподобился пирамиде. Лорд Линдсей встретил его во время своей поездки в Египет и написал домой в Англию:
«Кавийя сообщил мне, что довел свои познания в области магии, животного магнетизма и прочего до такой степени, что это едва не убило его. Он приблизился, по его собственным словам, к самому порогу того, что запрещено знать человеку, и только чистота помыслов помогла ему спастись… У него возникают какие-то странные, не от мира сего, идеи. Он сказал мне, что приобщение к ним чрезвычайно опасно».
Занимаясь своими археологическими изысканиями, Кавийя даже жил некоторое время в Комнате Дейвисона, превратив таким образом этот зловещий тайник в свою резиденцию!
Но Кавийя не ограничил свою деятельность Великой пирамидой. Он изучил также и Вторую, и Третью пирамиды, обследовал захоронения, расположенные между ними и Сфинксом, откопав несколько интересных саркофагов и мелких реликвий древнего Египта.
А примерно в то самое время, когда одна молодая красивая девушка совершенно неожиданно для себя вдруг оказалась коронованной как английская королева Виктория, судьба послала в Египет галантного британского офицера, типичного английского джентльмена и состоятельного покровителя Британского музея. Единой во всех этих трех лицах персоной был полковник Говард Вайз. Он нанял сразу несколько сот рабочих и с их помощью произвел самые крупномасштабные раскопки из всех, что все три пирамиды и прилегающие к ним территории могли видеть за последнюю тысячу лет, то есть со времен калифа Аль-Мамуна. На первых порах он попытался воспользоваться помощью Кавийи, но темперамент экзальтированного итальянца и врожденная чопорность англичанина не могли не вступить в конфликт, и эти двое вскоре расстались.
Полковник Вайз не задумываясь выложил 10000 фунтов на эти египетские раскопки, а все их вещественные результаты подарил Британскому музею. Ящики с уникальными реликвиями отправились за моря, но самое интересное открытие полковника так и осталось в Египте. Хотя и не без труда, и с риском для жизни, он все же смог обнаружить еще четыре комнаты в Великой пирамиде: они были расположены одна над другой и непосредственно над Комнатой Дейвисона. Пробивая снизу вверх через каменную кладку узкий коридор, его рабочие ежеминутно подвергались риску падения с высоты тридцати футов. Все эти комнаты были такими же маленькими и низкими, как и комната Дейвисона. И все они были также пусты, в них не было ничего, кроме пыли.
После того, как все комнаты были открыты и исследован сложенный из наклонных известковых балок островерхий потолок самой верхней из них, назначение всего этого сооружения из пяти низких помещений стало понятным. Их построили для того, чтобы облегчить нагрузку, которую необходимо должен был испытывать потолок Царской комнаты под тяжестью нескольких тысяч тонн положенных на него сверху каменных блоков: верхние комнаты играли роль амортизирующего устройства. И не только это: они также предохраняли пал в Царской комнате от падения на него камней с потолка в маловероятном случае сильнейшего землетрясения, которое смогло бы расплющить тело пирамиды. В этом случае они сыграли бы роль идеального буфера, который принял бы на себя оседающие при землетрясении плиты и спас бы таким образом Царскую комнату от гибели под тяжестью огромной каменной массы. И тысячи лет, прошедшие со времени построения пирамиды, явились достаточно долгим испытательным сроком для подтверждения надежности и гениальности этого архитектурного решения.
Но самым интересным открытием, которое сделал Вайз в пирамиде, стала первая и единственная серия иероглифических надписей. До сих пор внутри пирамиды не было найдено ни единой надписи, тогда как иероглифы на внешних гранях пирамиды исчезли вместе с ее облицовкой. В пяти вспомогательных комнатах на грубой каменной поверхности сохранились надписи-клейма, оставленные каменотесами, работавшими в каменоломнях. В состав этих надписей входят картуши — группы иероглифов, заключенные в овальные рамки — с тремя царственными именами: Хуфу, Хнем-Хуфу и Хнем. Эти надписи не были высечены в камне, а просто нарисованы красной краской, как и большинство подобных же клейм древнеегипетских каменотесов.
Египтологи могли лишь строить догадки относительно имени Хнем, они никогда не слышали о египетском фараоне с таким именем. И появлению этого имени на камнях пирамиды они не могли дать никакого вразумительного объяснения. Но им было хорошо известно имя Хуфу — этого фараона Четвертой династии, которому последующие греческие историки, к несчастью, присвоили имя Хеопс. Это открытие Вайза позволило египтологам окончательно установить для себя время создания пирамиды — ее построил Хуфу, и никто другой.
Но нигде во всей пирамиде мумия Хуфу так и не была найдена.
Пробудившись ото сна, каирские кошки раскрыли зеленые глаза, широко зевнули и грациозно вытянули мягкие лапы на максимально возможную длину. Надвигались сумерки, а вместе с ними начиналась настоящая жизнь — задушевные беседы, поиски пищи, ловля мышей, уличные драки и, конечно же, любовь. И я с наступлением сумерек вовсе не собирался отходить ко сну, но занялся до крайности странным, хотя и не слишком беспокойным делом.
