b) Aral Phaen. 33.
На благовонной Дикте–горе, вблизи горы Иды…
Ср. Schol. к этому месту.
c) Apoll. Rhod. IV 1635—1640, Церет., см. ниже (№ 18). Agaphool. ар. Athen. (№ 19 b). Luc. Dial. шаг. XV 4 (Νδ 42 а).
d) Serv. Verg. Aen. Ill 171.
Диктейская гора — на Крите, названная по нимфе Дикте, которая там почитается. На этой горе Зевс называется «высоким», как у Вергилия, [Georg. IV 152]: «Пчелы владыку небес вскормили в пещере дик–тейской».
Диктейская гора — на Крите, где растет трава диктамн (Dictam–nos), которая, будучи приложена к ранам, обыкновенно извлекает попавшее туда железо. Гора эта названа по нимфе Дикте, которая там почитается. Когда царь Минос ее полюбил и преследовал ее по диким местам, она ради сохранения чистоты бросилась в море и, извлеченная сетями рыбаков, была возвращена назад. Царь воздержался от нее и приказал назвать именем Дикты это место.
e) Strab. X 4, 12, Мищ. (золотой пес в Прасе).
Из Лебена родом был Левкокома и влюбленный в него Евксинфет, сведения о которых сообщает Теофраст, [frg. 113,) в трактате о любви. Один из подвигов, которых потребовал Левкоком от Евксинфета, состоял в том, чтобы добыть собаку из Праса.
f) Min. Fel Oct. XXI, Преобр.
Эвгемер перечисляет времена рождения, отечества и погребения богов и указывает их по провинциям — Диктейского Зевса, Дельфийского Аполлона, Фарской Изиды и Элевсинской Деметры.
g) Verg. Georg. II 536 и сл., Шерв.
Раньше скиптра царя Диктейского, даже и раньше, чем нечестивый стал род душить быков для съеденья, жил Сатурн золотой на земле подобною жизнью.
Stat Theb. Ill 481 и сл.
Благостен дух и того, кому ты с Дикты счастливых птиц посылаешь для знаменья…
h) Etym. Μ. 276, 12, Dicte.
Дикта — гора на Крите и вершина, расположенная в направлении Ливийского моря. Носит она это название также и не по тому, и не по другому. Арат (Phaen. 33) пишет: «На благовонной Дикте–горе, вблизи горы Иды». Производится от слова «dicton», a ticto говорится наряду с tecO [рождаю], так что Дикта есть некая Тикта — «рождающая, поскольку здесь родился Зевс».
III. ОСНОВНЫЕ ФОРМЫ КУЛbТА ЗЕВСА
1. Двойной топор. На Крите миф и культ Зевса находим на самых разнообразных ступенях тамошней мифологии.
а) По–видимому, к наиболее древним мифологическим представлениям о Зевсе на Крите следует отнести миф двойного топора — Лабрис (Labrys). Насколько можно судить по дошедшим до нас памятникам изобразительного искусства, вскрыть точный смысл этого древнего фетиша очень трудно. Были попытки вообще оспаривать сакральное значение этого символа. Однако религиозно–мифическое его значение не подлежит никакому сомнению, и если невозможно добиться здесь полной точности, то приблизительная смысловая направленность этого символа представляется довольно ясной: тяжесть и острота, легкая проникаемость даже в твердые тела, действие сразу в противоположных направлениях, элементарная телесность, огромная разрушительная сила, необходимое орудие для обделки и, в частности, для всякой стройки. Этот древнейший символ (а может быть, даже и непосредственный образ) Зевса был известен по всей Малой Азии и берегам Эгейского моря.
Во–первых, двойной топор являлся производственным тотемом. Это явствует из необычайно глубокой сплетенности этого символа со всей жизнью природы и общества. Об этом говорит множество памятников критской археологии. Миф и культ двойного топора — продукт такого сознания, которое находится во все еще колоссальной зависимости от объективного мира, все еще максимально беспомощно и потому оценивает эту объективную жизнь природы и общества как демоническую, магическую, так что даже отдельные вещи, и даже сделанные рукой человека, все еще наполняются магической силой, являются тотемами или хотя бы просто фетишами.
Во–вторых, миф и культ двойного топора в памятниках критской археологии уже давно достигли своего космического развития. В мифе и культе двойной топор связывается и с небом, и с землей, и с загробным миром, и с неодушевленными предметами, с неживой природой и растениями, с животными и человеком. Он выступает как какая–то универсальная сила, охватывающая мир в целом и во всех его отдельных проявлениях.
В–третьих, культ двойного топора на Крите, в Передней Азии и в связанных с ними местностях Греции очень показателен для первобытного мышления, обычно совмещающего в своих представлениях противоположности. Он и разрушительная сила, и созидательная. Он и неживой предмет, и он же вырастает в качестве ствола растений. Он умерщвляет быка, ибо торчит у него во лбу, и он же превращает этого быка в божество, подающее людям жизнь. Он и в небе, и парит в воздухе, он и принадлежность ритуала. Перед нами очень выразительное явление первобытно–нерасчлененного мышления, когда один и тот же предмет или одно и то же имя оказывается бесконечно разнообразным по своему значению в зависимости от функционирования в той или другой области.
В–четвертых, этот двойной топор является замечательным историческим комплексом. В нем прощупываются самые разнообразные ступени социального и мифологического развития. Этот символ существов(ал несколько тысячелетий, и его распространенность может быть сравниваема разве только с распространением в позднейшее время символа креста. То, что это есть производственный тотем и магическое орудие, отводит нас в глубочайшую древность, может быть, даже еще дородового общества.
В то же самое время то, что тут именно топор, т. е. обработанный металл, это сразу вырывает нас из этой седой старины и приводит в эпоху бронзового или железного века. Это — реставрация в бронзовом веке давно минувших времен безраздельной первобытной магии, которая к тому времени в значительной степени уже перестала играть свою прежнюю роль.
Далее, мы имеем здесь совмещение мифологии палеолита и бронзового века, а также и матриархата с патриархатом. С одной стороны, это символ необузданно творящей и уничтожающей природы, а с другой стороны, он оказывается вдруг в одной руке Зевса в то самое время, когда в другой руке у него скипетр — этот символ устоявшейся патриархальной власти, царский атрибут. Дошедшие до нас материалы показывают и таких Зевсов, которые, будучи связаны с двойным топором, содержат в себе признаки обоих полов, т. е. в очень яркой форме символизируют собой переходную ступень между матриархатом и патриархатом. Наконец, весьма нетрудно заметить на многочисленных дошедших до нас критских двойных топорах очень позднее и тонкое искусство, свидетельствующее о позднейших временах общинно–родовой формации и раннего рабовладения и о той высокой ступени культуры, которая несравнима не только с периодом палеолита, но даже и со многими периодами металла. Для историка–мифолога критский двойной топор — комплекс большой исторической сложности, и его мифология очень запутанна.
Указав эти необходимые предпосылки для понимания мифологии критского двойного топора, приведем теперь некоторые фактические материалы на основе новейших археологических исследований.
б) Двойной топор по своей мифологической сущности являлся символом какого–то верховного божества. Так, на одном золотом кольце, найденном в Микенах, имеется изображение женского божества, аналогичного миной–ской Рее, в окружении женщин под небесным сводом с Солнцем, Луной и звездой и с двумя соединенными вместе двойными топорами, парящими в воздухе. Это свидетельство если не «небесности» и верховности двойного топора, то его большой значимости. На саркофаге из Агиа–Триады (около 1400 г. до н. э.) мы находим изображения принесения в жертву быка и какого–то столба, увенчанного двойным топором с птицей на нем. Это тоже указание на то, что здесь символ чего–то возвышающегося над землей. На другой стороне того же саркофага — процессия трех женщин с сосудами в направлении к двум таким же столбам с двойными топорами и птицами. Тут же изображаются мужчины с животными и лирой, идущие к могиле молодого человека и совершающие обряд погребения. Кук (II 521 и сл.) считает, что здесь — свидетельство о мифе Неба и Земли (изображенных в виде двух двойных топоров) и о периодическом возрождении Зевса в виде отрока Загрея. Все эти столбы похожи на сосновые стволы, и можно считать, что здесь — указание на связь двойного топора с растительным миром. На другом саркофаге — лилиевидное растение с тремя цветками, у двух из которых вместо тычинок — двойные топорики, а в третьем вместо пестика — легкая колонка, увенчанная опять–таки двойным топором. Двойной топор, по–видимому, был как–то особенно связан в представлениях с лилиями: на указанном выше золотом кольце из Микен лилии тоже на первом плане. Изображение переплетения двэйных топоров с лилиями и с головами быка на вазах найдено в большом количестве на острове Псейра к северо–востоку от Крита. Встречаются изображения топора в виде распустившейся между рогами быка лилии; между двумя бычачьими головами — топоры в виде лепестков лилии; кроме того, между топорами — оливковые побеги (на вазе, относящейся к 1500 г. — первый позднеминойский период). На острове Мохлос найдена еще одна ваза, которая ясно выражает связь рукоятки двойного топора с растением (того же первого позднеминойского периода). Имеется и еще несколько подобных находок на Крите.
