Между тем подоспели и отоспавшиеся денунцианты, дежурившие на кладбище. Ночь была безлунной. Всё, что они видели в свете факела одного из преступников, это как двое, в которых узнали Томазо Таволу и Антонио Толиди, выгрузили в пустую могилу у склепа Джаннини изуродованный труп женщины, и сверху бросили скелет, извлечённый из склепа. После чего — ушли, погоняя ишака. «Согласно указаниям вашей милости, мы себя не обнаруживали». Уверив наблюдателей, что они поступили абсолютно правильно и могут рассчитывать на награду, Вианданте собрался отпустить их. Но тут один из них неожиданно сообщил, что на кладбище, ещё до прихода убийц, ими была обнаружена разрытая могила, кажется… детская…
— Даже так? Подружки Белетты не успокаиваются? — Джеронимо помрачнел и напрягся. — Ну, что ж, покончим с магнатами — займемся гробокопателями. Il diavolo fa le pentole, ma non i coperchi, дьявол делает горшки, но не крышки. Рано или поздно всё проступает…
Пока же, оставив обессиленного раной, жуткими новостями и тяжкими думами Элиа в постели, инквизитор направился к князю-епископу Бернардо Клезио. Тот едва поверил лаконичному рассказу инквизитора. «Может ли это быть, Господи?»
— Трупы — самое вопиющее свидетельство мерзости, а клеймо с дьявольской мордой на жертвах — достаточное основание для обвинения Трибунала. И свидетелей, включая меня, — более чем достаточно. Негодяи сами подписали себе смертный приговор.
Клезио глубоко задумался. Вианданте, храня молчание, смотрел на него. «Что-то тревожит его высокопреосвященство?» Клезио скосил на него глаза и почесал подбородок. «Конфискованное имущество еретиков и слуг сатаны поступит в Трибунал?» Инквизитор понял. Лучезарно улыбнулся.
— Безусловно. Таков закон. При этом, естественно, я сочту необходимым половину всех полученных средств передать в казну княжества, — добавил он, — ведь мы оба — духовные чада единой матери-Церкви.
Несколько секунд Клезио не мог вымолвить ни слова. Когда в свою очередь, дважды в неделю, инквизитор служил мессу в кафедральном соборе Св. Виджилио, сборы были колоссальны. Поглазеть на красавца-священнослужителя сходился весь город. При этом Вианданте брал из общих сборов совершенный мизер, оставляя князю-епископу сумму весьма значительную, а ведь денег, что скрывать, постоянно не хватало. Строительные работы недешевы, и не успеешь отстроить церковь Санта-Мария Маджоре, как в ремонте уже нуждался храм Сан-Лоренцо. Но… поделиться половиной конфискованного? Он не шутит?
Однако лицо Вианданте сохраняло совершенно безучастное выражение. Данный когда-то обет нестяжания был необременителен для его души, лишенной алчности и сребролюбия. Он знал, что всегда будет иметь, где преклонить на ночь голову — а ведь Господь наш и того не имел, знал, что никогда не будет нуждаться в хлебе насущном, — и накопление претило ему. Собрать мешок дукатов? — для чего? Вернуться с деньгами после службы в монастырь? Смешно. Две рясы на себя не наденешь, два обеда не съешь. Он знал, что и князь-епископ не наденет на себя два плувиала, а деньги и впрямь нужны городу, но не ожидал, что его щедрый жест покорит сердце Клезио, скорее, боялся унизить того щедростью.
Его опасения, однако, были напрасны. Перемолчав душевное ликование, кардинал горячо поддержал инквизитора. «Ты взял на себя божье дело, сын мой, и воистину, по сказанному, Ты у Меня — молот, оружие воинское; тобою поражал Я земледельца, тобою поражал и областеначальников и градоправителей. И воздам Вавилону за всё то зло, какое они делали на Сионе в глазах ваших, говорит Господь», — трепеща от душевного восторга процитировал он в экстазе Иеремию.
«Аминь», подумал Вианданте.
Дом убиенной синьоры Джаннини был немедленно опечатан, и печать Священного Трибунала виднелась издали. Народ шептался и показывал на неё глазами. Днём в городе были арестованы Томазо и Людовико Тавола, Антонио Толиди, Дженнаро Вичини, Фридрих Фоллер, Марко Чемизи и Микеле Роневе. Для дачи показаний был вызван Массимо ди Траппано. За ним был прислан эскорт. Обратно он не вышел. Синьор Амедео оставался на свободе. Вианданте велел лишь опечатать дом Линаро.
Город затих и словно затаился.
Чтобы не родилось нелепых слухов — Салуццо, по поручению Вианданте, через четверть часа после арестов, притворившись пьяным в кабачке, по секрету сообщил некоторым горожанам и хозяину постоялого двора о мерзейших похотливых изуверствах и кровосмесительных мерзостях ненавидимых пополанами магнатов. Он особо, вытаращив глаза, упирал на то, что несчастных женщин клеймили во славу Сатаны, но, к счастью, Святая Инквизиция не спит, господа Империали и Леваро оказались начеку и спасли город от слуг нечистого.
После чего он отправился домой — подзакусить.
Но ничего не помогло. Ни один уважающий себя житель Тридентиума не мог передать новости соседям, не добавив чего-нибудь от себя, уточняющего или дополняющего рассказ. В итоге народная фантазия разгулялась, и к концу дня всему городу уже было достоверно известно, что в подвале палаццо ди Траппано найдены десятки женских трупов, которые братья Тавола, Вичини и иже с ними пожирали во славу Сатаны, что все мерзкие аристократы вдобавок к гнусным каннибальским кутежам постоянно летали на Козлиный Луг на шабаши, а по святым праздникам носились на метлах, ведьмаки сатанинские, аж к Беневентскому дубу и там предавались бесовским оргиям и сношениям кровосмесительным и содомским! Более того, синьор Бардомиано Кануччи, хозяин постоялого двора, а все знают, насколько это достойный и уважаемый человек, врать не будет, так он от самого синьора Салуццо слышал, что при личном обыске негодяев у двоих найдены клейма дьявола, а в штанах ди Траппано, кроме прочего, обнаружен хвост! Тонкий и голый, как у крысы! Длиной в целый фут! Все эти слухи во время следствия неистово гуляли по городу, обрастая, как летящий с горы снежный ком, и через пару дней были пересказаны денунциантом Тимотео Бари прокурору-фискалу, вызвав у несчастного Элиа нервную оторопь, и не появись тут весьма кстати Салуццо, отделивший для него истину от плевел, не миновать бы прокурору обморока.
Элиа наконец-то почувствовал себя лучше и смог подняться без чьей бы то ни было помощи. Тереза сообщила ему, что мессир Империали ещё затемно куда-то ушёл. Элиа подумал было, что тот направился на похороны донны Джаннини, задержавшиеся из-за следствия, но сам туда идти не хотел. Однако, Луиджи, которого он встретил у входа в Трибунал, сказал ему, что его милость здесь. Он нашёл Джеронимо во дворе инквизиции бдительно наблюдающим, как из капустного сока, медного купороса и чернильного орешка на огне с гуммиарабиком и добавлением вина варились encautum — чернила для писцов Трибунала. Рядом стоял и Вичелли — племянник начальника канцелярии Фельтро. Щенок нравился Джеронимо — он был исполнителен и вдумчив, писал грамотно и не походил на своего дядю, никогда не занимаясь доносами.
Поприветствовав Элиа, Вианданте сообщил, что вещи братьев Спалацатто узнаны Марией Лазаре, более того, она, хоть и без полной уверенности, но опознала в Пелато поджигателя. Впрочем, он практически одного роста и комплекции с убитым. Будь всё проклято! Так хотелось поскорее сжечь чёртовых убийц и думать о них забыть, но вот — новые допросы. «Прости, но этим придётся заняться тебе и Подснежнику. Нужно допросить Вельо и попытаться вытащить из Пелато подробности поджога. Я боюсь даже увидеть её. Но, Бога ради, не сильно усердствуйте. В принципе, поджёг он или его покойный напарник — ничего это не меняет».
После того, как Леваро спустился в каземат, Вианданте, оседлав коня, направился к старому палаццо дельи Элизеи. Старуха снова встретила его на пороге, и он вошёл в ту же комнату с арочными окнами, но сегодня, несмотря на прохладный октябрьский день, занавес был раздвинут и окно отворено. Он спросил без обиняков.
— Это вы написали донос о «Весёлом волчонке» в Трибунал незадолго до смерти Гоццано?
Она подняла на него серые глаза. Долго вглядывалась в его лицо. Покачала головой.
— Я узнала обо всём после смерти Гоццано, даже после того, как убили Толиди. Подслушала обрывок разговора Роневе и Траппано, потом слышала, что говорила Лотиано о вечере с «волчатами» Гвичелли. Остальное — поняла сама.
— Кто ещё мог знать обо всём?
— Не знаю, но до времени, мне кажется, они не шибко таились. Слова «Giocoso lupetto» я слыхала и раньше. Просто значения им не придавала. Всё это затевалось, как я понимаю, просто как блудилище для магнатов, а во что всё выльется в итоге, — заранее не мог знать никто.
Вианданте задумался. Да, возможно так и было. Или… странно. Он и сам не знал, верит ли словам донны Альбины. Безошибочно чувствовавший ложь, сейчас он ощущал только что-то запредельное, затаённое и непостижимое… Говорила эта женщина правду или лгала — он не понимал. Но про себя возблагодарил Господа, что ей не двадцать пять и что жизненные скорби одарили её пониманием Истины. В противном случае, он не решился бы остаться с ней наедине и минуты…
