Под воздействием народа, среди которого ему пришлось жить, Израиль стал быстро терять свою духовную самобытность. Почитание Ваалов и других земледельческих богов Ханаана незаметно вошло в быт еврейских крестьян. Как говорит Библия, “Сыны Израиля уклонились от Ягве, Бога своего”.
Около 1100 года на ханаанский берег высадились воины, пришедшие с островов Эгеиды. То были филистимляне, народ, уже овладевший секретом выплавки железа. Они быстро установили власть над страной, и от них впоследствии она получила свое греческое название — Палестина. Израильтяне и хананеи, имевшие только бронзовое оружие, не могли противиться завоевателям.
Прошло почти полвека, прежде чем иго чужеземцев было осмыслено как небесная кара за отступничество. И тогда явились проповедники, призывавшие возвратиться к вере отцов. Они пробудили народные силы и возглавили восстание против филистимлян.
Война длилась долго и закончилась победой. В результате ее было образовано независимое еврейское царство. Около 1000 года при царе Давиде оно объединило несколько родственных племен и простерло свои границы “от Нила до Евфрата”. Религиозной и политической столицей Давид сделал ханаанскую крепость Иерусалим, куда по его приказу перенесли ковчег. Пророк Нафан предсказал царю, что его преданность вере будет вознаграждена: один из потомков Давида станет основателем вечного царства [6].
По обычаю Востока, когда человека провозглашали монархом, священник возливал на его голову кубок елея. Елей, масло оливы, считали символом прочности. Обряд же “помазания” напоминал о том, что власть даруется от Бога, Дух Которого отныне будет пребывать на Избраннике. Поэтому каждый властелин Израиля (а иногда и пророк) именовался Помазанником, Мессией, или по-гречески — Христом. Однако со временем этот титул стали относить лишь к великому Царю грядущего.
Для израильтян обетование о Мессии сливалось с общей надеждой на свершение неведомых замыслов Господних. Эта надежда издавна была характерной чертой Ветхого Завета. Она зародилась еще во дни Авраама; потом вожделенной целью стала “земля обетованная”, куда указал путь Моисей, и, наконец, пророчество Нафана дало новое направление народным чаяниям.
Не следует, впрочем, думать, что духовная жизнь Израиля оставалась в ту пору незамутненной. В каждой главе библейской истории есть драматические страницы, повествующие о борьбе и соблазнах, падениях и отступничестве. Малодушие и страсти, тяга к чужим культам и расчеты политиков не раз колебали веру.
После Давида контакты с Финикией и Египтом вновь усилили влияние язычества. Хотя в Храме, который построил царь Соломон, не было изображения Бога (то есть соблюдался Моисеев завет), рядом с ним разместились капища иноверцев. Когда же в 922 году царство распалось на Север и Юг, Израиль и Иудею, угроза идолопоклонства стала еще реальней. Повсюду воздвигались алтари и священные рощи в честь Ваалов и Астарты, казалось, еще один шаг — и язычество будет признано второй официальной религией Израиля.
Духовный кризис сопровождался кризисом социальным. Самодержавие монархов, которые все больше расширяли свои привилегии, рост имущественного неравенства, бесправие и разорение крестьян, огромные налоги, проникновение в страну финикийской роскоши — все это не могло не тревожить людей, которые верили в миссию Израиля и ужасались его упадку. Их взоры были обращены к идеалам Синая, к чистой вере патриархальной старины.
Из среды этих оппозиционеров и вышли пророки, Божии посланцы, звавшие народ очнуться от спячки.
Обычно они проповедовали в храме. Не намереваясь создавать новую религию, пророки хотели возродить и очистить ту, что была унаследована от времен Моисея [7]. Пророки отказывались во имя ложно понятого патриотизма льстить толпе и без колебаний начали переоценку всего строя национальной жизни.
Деятельность пророков совпала с той эпохой, когда большинство цивилизованных стран вступило в полосу религиозных революций. Это был исторический перелом, который можно сравнить лишь с появлением христианства. Старое мировоззрение, ставившее в центр ритуал, заклинание, магию, начало колебаться. Повсюду, от Китая до Италии, появились мировые учители, пытавшиеся найти новые ответы на жгучие вопросы жизни и веры. Авторы Упанишад, Будда, Махавира, Лао-Цзы, Конфуций, Заратустра и греческие философы — вот те, кто духовно сформировал мир, в который пришел Иисус Назарянин. Они были Его предтечами, но в строгом смысле слова называть так можно только израильских пророков.
Многое роднит их с великими мудрецами Востока и Запада. Подобно отшельникам Индии, они знали, что Бог как абсолютный источник бытия превосходит все земное; подобно персидскому реформатору Заратустре, верили в Него как в совершенный Свет и Добро; подобно Гераклиту, они созерцали в Нем динамическую, “огненную” силу; подобно Анаксагору и Платону, говорили о Нем как о вселенском Разуме, или Премудрости. Но при этом пророки были далеки от того, чтобы вместе с Буддой считать эту жизнь злом, тягостным маревом; в отличие от метафизиков Эллады, не учили, что Творец и мир есть нераздельное целое.
Они знали, что Бог, как бы ни был велик Он, связан узами любви со Своим творением, что человек — Его избранник, которому Он Себя открывает.
Самое непостижимое в пророках — тайна их вдохновения. Они не строили гипотез, не создавали умозрительных систем, Бог непосредственно через них возвещал Свою волю. Речь пророков обычно начиналась словами: “Так говорит Ягве”. Дух Господень овладевал ими с покоряющей силой, и люди внимали их голосу, как голосу Неба. Это чудо потрясало самих пророков. Иногда им было даже трудно охватить умом все открывшееся.
Пророки отчетливо сознавали себя орудиями, глашатаями и посланниками Всевышнего. Но в то же время они были непохожи на языческих прорицателей, вроде пифий, которые вещали, находясь в состоянии бессознательного транса. В опыте библейских провидцев просветленный человеческий дух предстоял Сущему, открывающему Себя как Личность. Бог говорил с миром и ждал от него ответа. Таким образом, в пророках осуществлялось единение твари с Творцом, осуществлялся тот Завет, который был основой веры Израиля.
Пророки не только переживали встречу с Богом в глубине своего существа, но видели Его руку в жизни народов. Это было откровением, уникальным среди других религий.
“Вечный закон, который греки усматривали в стройном развитии и движении материи, — пишет английский мыслитель Кристофер Даусон, — для иудеев осуществлялся в превратностях человеческой истории. В то время как философы Индии и Греции размышляли об иллюзорности или вечности космических процессов, пророки Израиля утверждали нравственную цель истории и объясняли преходящие события своего времени в их отношении к божественной воле” [8].
Наблюдая неизменные ритмы природы: восходы и закаты, смену времен года и движение планет — большинство древних философов пришло к мысли о циклическом характере бытия. Все, полагали они, несется по кругу, все один раз случившееся повторится опять, и ничто не может быть в корне изменено. Рождаясь, умирая и возникая вновь, Вселенная и человек обречены на вечный круговорот. В противовес этому взгляду Библия учит о творении, которое устремлено ввысь, к совершенству. И хотя одновременно с добром возрастают и злые силы, в конечном счете они будут побеждены, и миру откроется свободный путь к Царству Божию. Иными словами, пророки стали первыми, кому открылись направление и смысл истории.
Благодаря пророкам, учение Моисея приобрело черты мировой религии (т.е. религии универсальной, в противоположность старым чисто национальным культам.). По словам Паскаля, единственным выражением библейской веры “должна быть любовь к Богу, и Бог осуждает все остальное” [9]. Эта любовь требовала не столько церковных церемоний, сколько человечности, добра и правды. Поэтому в проповеди пророков такое большое место занимала идея социальной справедливости.
