— Я одену их к обеду, — сказала она, все еще разговаривая сама с собой в полголоса. — Это будет здорово. Сколько милых вещиц я найду в этих сундуках! Я просмотрю все их и выберу то, что мне понравится больше всего, у меня достаточно времени. Вряд ли сюда придет кто-либо в такое время, чтобы помешать мне, — и, открывая первый сундук, Мета бросила быстрый взгляд на часы, стоящие на каминной полке.
Однако она ошибалась. Время пробежало намного быстрее, чем она думала, и не прошло и получаса, как по холлу пробежала пара маленьких ног, дверь, которую Мета из-за спешки и невнимательности забыла запереть, распахнулась, и на пороге появилась Ви.
Большие синие глаза, обращенные по направлению к столу, широко открылись от изумления:
— Ой, Мета!
Лицо Меты на мгновение вспыхнуло, но, решив, что лучше всего будет встретить разоблачение мужественно, она просто спросила:
— Разве не красиво? — стараясь говорить настолько беззаботно, насколько могла.
— Да, очень! Но… Где ты… Это, случайно, не бабушкины игрушки? Ох, Мета, как ты вообще посмела…
— Да ладно! Я же не собираюсь их ломать. И с чего ты взяла, что это — игрушки твоей бабушки? Разве у других людей не может быть красивых вещей?
— Да, но я знаю, что они — бабушкины. Я узнала их. Ох, что нам делать? Я не посмею прикоснуться к ним, даже поставить их назад. Но какие же они красивые! Как жаль, что мама не разрешает нам играть ими.
— Мне тоже жаль. А эти куклы! Их так приятно одевать! Давай, Ви, помоги мне одеть туфли вот на эту.
Искушение взять крошечные, изящные туфельки и увидеть, как чудесно они выглядят на ногах это красивой куклы, было велико, и, не дав себе времени подумать, Виолетта опустилась на ковер возле Меты и исполнила ее просьбу. «Просто надеть эти очаровательные туфельки, когда они прямо перед тобой, — это ведь не много», — прошептал искуситель, и потом добавил: «А теперь, когда уже ты немного поиграла, что плохого в том, чтобы поиграть еще немного?».
Беспечная, она совсем забыла о маме и ее повелениях, и не меньше самой Меты увлеклась просмотром содержимого сундуков и примеркой на куклы то одного, то другого костюма.
— Ну вот, эта одета, и я посажу ее за стол, — сказала Мета, вскакивая на ноги. — Ой!
Что-то с тихим треском упало на крышку сундука возле Ви, и вот, у ее ног лежит одна из красивых фарфоровых тарелок, разбитая на дюжину маленьких осколков.
Девочка оцепенела, совершенно ошеломленная, и в этот момент перед ней высветилась вся степень ее проступка.
— Ой-ой! Что я натворила! Какая я грешная! Что скажет мама? — и Виолетта разразилась горькими слезами раскаяния.
— Этого не делала ни ты, ни я, — сказала Мета, наклоняясь, чтобы собрать осколки. — Эту тарелку столкнула кукла. Ладно, Ви, не плачь так. Я сложу игрушки назад так, как они были, и никогда, никогда больше к ним не прикоснусь.
— Но ты не сможешь, потому что одна тарелка уже разбилась. Ой-ой! Лучше бы ты их вообще не трогала, Мета. И лучше бы я была хорошей и послушалась маму!
— Не переживай. Если она решит выпороть тебя, то я возьму вину на себя. Но ей не обязательно знать. Мы не солжем, если положим все на место, и ничего об этом не скажем. И скорее всего, разбитую тарелку найдут только через многие годы, а может быть и вообще никогда. Смотри, я просто положу ее между остальными в стопке, и то, что она разбита, совсем незаметно, если только кто-то не возьмет их все, чтобы рассмотреть.
— Но я должна рассказать маме, — всхлипывала Виолетта. — Я не смогу утаить этого. Я всегда рассказываю ей обо всем, и сейчас чувствую себя такой грешной.
— Виолетта Травилла, я бы никогда не поверила, что ты настолько злая, что будешь ябедничать, — отметила Мета сурово. — Я бы ни за что не играла с тобой, если бы знала.
— Я не ябеда. Ты меня не поняла. Я расскажу только о себе, Мета.
— Но ты не сможешь сделать этого, не рассказав также и обо мне, и, говорю тебе, это действительно подло. Я никогда не буду лгать об этом деле, но я не вижу ничего плохого в том, чтобы просто все сложить на место и никому ничего не говорить. Это — не то же самое, что свалить вину на кого-нибудь другого, — настаивала Мета, собирая игрушки со стола и стараясь сложить их на те же места, откуда они были взяты.
— Давай, Ви, вытри глаза, — продолжала она, — а то кто-то увидит, что ты плакала, и спросит, что случилось.
— Но я должна рассказать маме, — вновь повторила Виолетта, опять разражаясь слезами.
— И встревожить и огорчить ее из-за того, что разбилась тарелка, хотя в этом нет никакой нужды, и она вообще об этом никогда бы не узнала. Я называю это чистым эгоизмом, Ви.
Для Виолетты это был новый взгляд на ситуацию, и, размышляя о нем, она перестала плакать.
Мама, конечно же, расстроится, узнав, что разбилась эта тарелка, и, возможно, еще сильнее от того, что ее ребенок проявил непослушание. Если ей ничего не рассказать, то она будет избавлена от этого огорчения.
Но с другой стороны мама всегда учила своих детей, что проступки никогда нельзя скрывать. Чем дольше Ви размышляла над этим вопросом, тем больше запутывалась.
Мета, увидев, что Виолетта колеблется, сразу же ухватилась за эту соломинку.
— Давай, Ви, я уверена, что ты не хочешь огорчать твою маму, или чтобы я оказалась в неприятностях. Ведь так?
— Да, Мета, конечно не хочу, но…
— Тихо! Кто-то идет, — воскликнула Мета, запирая дверь шкафа, куда только что сложила последнюю игрушку, и поспешно опуская ключ себе в карман.
— Девочки, идите быстрее! Мы запускаем надувной шар на лужайке! — воскликнул Эдди, распахивая дверь, и, объявив эту новость, сразу же побежал обратно.
Придя от услышанного в восторг, девочки побежали следом за Эдди, на время забыв о той неприятности, в которой оказались, поскольку, невзирая на софистику Меты, ее совесть была отнюдь неспокойна.
Дамы уже вернулись в дом и, переодевшись к обеду, вышли на веранду. Мистер Травилла с помощью мистера Динсмора подготавливал на лужайке воздушный шар, в то время, как другие джентльмены, дети и слуги собрались вокруг них.
Мета и Виолетта быстро присоединились к остальным. В этот момент шар отпустили, и он взмыл в небо.
Раздался общий возглас восторга, и все захлопали в ладоши, но вдруг замерли, услышав над головой пронзительный, отчаянный крик.
— Ай-ай! Опустите его! Опустите его! Я забрался в него только ради шутки! Мне страшно! Я выпаду и разобьюсь! Ай! Ай!
Голос становился все слабее и слабее, пока вскоре совсем не исчез в вышине, поскольку воздушный шар быстро поднимался все выше и выше в чистое небо.
Маленькую группу охватило крайнее волнение.
— Ай-ай-ай! Кто из детей залез туда? — спрашивали нянечки, суетливо оглядывая толчею, чтобы удостовериться в безопасности своих подопечных.
— Кто это? Кто это? — спрашивали дети, а младшие девочки начали всхлипывать и плакать.
— О, это Фрэнк! Это Фрэнк! — закричал Гарольд. — Папа, папа, пожалуйста, быстрее останови этот шар. Фрэнк, не плач, папа спустит тебя! Папа, ты же спустишь его? — и мальчик, ухватившись за руку отца, горько заплакал.
— Сынок, Фрэнка здесь нет, — сказал мистер Травилла, поднимая плачущего малыша на руки. — И в воздушном шаре тоже никого нет. Он не достаточно велик даже для того, чтобы вместить такого маленького мальчика как ты или Фрэнк.
— Правда, папа? — ответил ребенок, опуская голову на плечо отца и облегченно вздыхая.
— Ах, это кузен Рональд! Это кузен Рональд! — воскликнули дети, и их слезы сразу же сменились смехом.
— Ага, ага! Гм! Так и есть, детки. Всего лишь кузен Рональд со своим старыми трюками, — рассмеялся мистер Лилберн.
— Ох, значит в шаре никого нет, и потому нам незачем переживать о том, как высоко он поднимется! — воскликнул Эдди, прыгая и хлопая в ладоши. — Смотрите! Смотрите! Он сейчас в облаках и выглядит не больше моего кепи.
— И даже, меньше, — отметил Герберт. — А сейчас он совсем исчез.
В этот момент раздался звонок к обеду, и все направились в столовую.
Наставь юношу при начете путы его: он не уклонится от него, когда и состарится.
Притчи 22:6
Так же естественно как подсолнухи к солнцу, всегда были обращены к Элси лица ее детей, когда она была рядом. За столом, в играх, во время уроков — везде и всюду юные глаза неизменно устремлялись на маму, чтобы поймать ее нежный, благожелательный взгляд.
Но в тот день за обедом большие синие глаза Виолетты встретились с мамиными только один раз, и, сразу же, вновь опустились в тарелку. При этом милое личико девочки и ее шея залились краской.
После обеда, когда все собрались в гостиной, Ви была не похожа на саму себя, обычно такую счастливую и радостную, самую веселую щебетунью среди всех малышей — ту, чей милый смех звенел чаще всех. Она стояла одна возле журнального столика, перелистывая гравюры, но ее это явно мало интересовало. Мать, беседуя с другими дамами, украдкой наблюдала за дочкой, немного встревоженная и обеспокоенная, однако решила, что лучше дождаться добровольной открытости со стороны ребенка.
