О своих сомнениях я сказал духовному отцу В. Он сначала сам недоумевал, а затем пришел к выводу, что в моей библии, очевидно, опечатка. Но никакой опечатки, конечно, в моей библии не было. Так говорится абсолютно во всех библиях.
В библии есть много таких мест, о которых сами церковники предпочитают умалчивать. Благодаря достижениям науки, всегда развивавшейся в борьбе с религией, сейчас сам папа римский публично открещивается от таких библейских сказок, как сотворение мира за 6 дней, не верит в то, что когда-то по молитве Иисуса Навина остановилось солнце почти на день, и т. п.
— А как же, — спросит читатель, — сами проповедники христианства относятся к таким противоречиям в библии? Неужели они не замечают их?
Да, видят. Прекрасно знают о них. Эти противоречия заставили меня сомневаться, критически подойти к библии. Церковников же эти противоречия заставляют изворачиваться для того, чтобы «согласовать» одно место библии с другим.
Как-то я разговаривал с одним из пресвитеров баптистов по поводу противоречий библии.
— Вот смотрите, — обратился я к нему, — евангелист Матфей говорит, что хорошо известные христианам заповеди блаженств («блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» и т. д.) произнесены Христом на горе[15]. Отсюда заповеди называются Нагорной проповедью. В евангелии от Луки также приводятся эти заповеди. Но Лука утверждает, что Христос произносил их не на горе, а на ровном месте[16]. Где же правда? Кто отступает от истины: Лука или Матфей?
Сначала пресвитер не мог ответить на поставленный вопрос. Он только голословно утверждал:
— Здесь все правильно, все верно…
А через два дня он разыскал меня и возбужденно начал доказывать:
— У Луки и Матфея нет никаких противоречий. Просто Христос два раза произносил свою проповедь: раз на горе, а другой раз — на ровном месте…
Бывший ректор Саратовской духовной семинарии И. С. нашел новый вариант, оправдывавший евангелистов: Христос вышел на гору, как говорит Матфей, нашел там ровное место, как утверждает Лука, и произнес проповедь…
Я все чаще находил удивительные нелепости в библии. В евангелии святого Луки, например, утверждается, что Христос родился во время правления Квириния — в 6 году нашей эры, а по евангелию святого Матфея он родился при иудейском царе Ироде, умершем в 4 году до нашей эры. Какой из евангелистов говорит неправду?
В другом месте Лука рассказывает, что Христос как-то выгнал из одного человека легион чертей. Изгнанные черти вселились в двухтысячное стадо свиней, и свиньи бросились в море. А Матфей, слово в слово повторяя эту легенду, подчеркивает то, что Христос изгонял чертей уже из двух человек.
В защиту религиозного вздора, в том числе и мифа о Христе, потрачено немало энергии, написаны горы книг.
«Из-за мифа об Иисусе, — писал великий немецкий поэт Гёте, — мир может пребывать в застое еще десять тысяч лет, и никто не будет мыслить как следует, ибо столько энергии, столько знаний, столько ума и остроумия приходится тратить на защиту этого мифа».
Некоторые церковники в связи с опубликованием в «Комсомольской правде» моей статьи «Как я стал атеистом» в своих письмах ко мне доказывают, что книги библии писались очень давно, что книги эти отражают взгляды людей того времени. При их многократном переписывании могли вкрасться неточности, ошибки. Отсюда, заключают мои корреспонденты, и неизбежны некоторые нелепости и противоречия в библии.
Это утверждение оспаривать никто не будет. Оно правильно. Но верно и другое — библия такая же книга, как и многие другие. Так давайте же к библии относиться так, как мы относимся к обыкновенным книгам, которые содержат рассказы о мифах, вроде мифов древней Греции и древнего Рима, мифов персидской религии в книге «Зенд-Авесты», сказаний древних славян о боге Перуне, Даждь-боге, Валесе… Но нет, такое отношение к библии никак не устраивает церковников.
Несколько лет назад ученые нашли древние (II—III века) списки евангелий и опубликовали их. Публикации убедительно доказывали, что рассказы первоначальных евангелий отличаются от современных и очень близко стоят к мифам других религий. Конечно, это научное открытие пришлось апологетам христианства не по вкусу. Ведь, по их учению, библия, евангелие написаны по наитию, идущему от самого бога, и, само собой разумеется, в этих книгах должно таиться истинное учение, оно не может изменяться, оно носит печать вечной, незыблемой истины.
Таковы были те вопросы, мимо которых я не мог пройти, изучая религию, ее идеологию.
Мои сомнения, вызванные страстным желанием найти правду, истинный смысл жизни, были весьма мучительны. Правилен ли путь, указанный религией и церковью? Почему церковь отводит человеческому разуму такое ничтожное место в жизни? Почему я должен беспредельно верить в учение церкви, хотя в нем нет здравого смысла? Все эти вопросы были для меня не схоластическими, а вопросами жизни — они вызывали страдание.
Знаю, что священнослужители и все служители церкви обвинят меня в богохульстве, припишут мне злую волю, направляемую «темными силами» во вред религии. Но я ведь хотел, страстно стремился быть верующим. Мне было мучительно носить груз сомнений. Я лихорадочно искал выхода. Я хотел найти хоть малейшую дозу доказательств существования божьей силы, оправдания божьего промысла.
В поисках бога я познакомился тайно от своего духовного начальства с сектантскими религиозными общинами: баптистами, пятидесятниками, адвентистами… Но везде я находил то же, что и в православной религии — вероучения, содержавшие противоречия с выводами науки. Среди православных, как и среди сектантов, я встречал искренне верующих людей. Они были настоящими находками для моей мятущейся души. В беседах со «святым аскетом-схимником» Савватием в Одессе, с фанатично верующей, начитанной и грамотной Клавой Р. из Загорска, с сектантскими святошами я чистосердечно излагал все свои сомнения. Перед ними я плакал, рвал на себе волосы, молился, просил у них помощи и советов. Я стремился выполнять все их «наставления», пытался верить их «разъяснениям»…
Совсем недавно в Одессе член общества по распространению политических и научных знаний Стратонов читал публичную лекцию на тему «Жил ли Христос?». На лекции было много верующих. А через несколько дней Стратонов получил письмо от молодого баптиста. Лектор ответил. Между ними завязалась переписка. Стратонов указал сектанту на вопиющие противоречия в евангелии. И получил такой ответ:
«Да, названные вами места в евангелии действительно противоречивы. Я не могу их сейчас объяснить. Но я буду молиться Иисусу Христу, чтобы он помог мне уяснить таинственный смысл их. Молитесь и вы. Может быть, вам явится сам бог и разъяснит все. Без молитвы вы будете заблуждаться, ибо ум человека ограничен, ничтожен. Он даже не может без помощи бога объяснить противоречия в библии».
Подобные наставления получал и я. Но удовлетворить и успокоить меня они не могли. Я метался в поисках выхода, молился об устранении противоречий между религией и действительностью. Я был готов обратиться за помощью не только к богу, но к темной силе в лице самого черта. «Если существует черт, то должен быть и бог», — думал я. И знакомился со знахарками, гадалками, проникал на спиритические сеансы.
Гадалки вызывали у меня чувство юмора. Ведь я мог без помощи всяких чертей гадать так же, как и они. Спиритические сеансы меня просто возмутили. Вертящиеся блюдца, стучащие ножки столов, пишущие карандаши — все это было грубым надувательством.
О том, как дух сам пишет карандашом, рассказал мне семинарист Сережа З. В удобный момент я взял карандаш и, держа под углом в 45 градусов, направил его острие на чистую бумагу и стал терпеливо ожидать явления духа. Сидел более часа — дух не появлялся. Наконец мне надоело, и… карандаш забегал.
— Так-так! — постарался обрадовать меня Сережа. — Это дух водит карандашом.
После нескольких кривых и дрожащих линий из-под карандаша появилось:
«Сережа! Прости мне, но ты — дурак!»
Конечно, никакого духа здесь не было. Писал я сам. Даже Сережа понял это и никогда больше не заикался о «пишущем духе».
Разум требовал своего. Ежедневно до глубокой ночи я читал теперь любые философские сочинения. Владимир Соловьев и Ницше, Флоренский и Чернышевский, Радищев и Фома Аквинский, Плеханов и Гегель, Ладыженский со своей философией индийских йогов и Кант… Соученики подсмеивались над моим богопротивным делом, А один даже подарил мне старую объемистую философскую книгу с иронической надписью:
«Будущему философу Евграфу Дулуману».
Я ходил угрюмый, ни с кем не разговаривал. Учащиеся духовной академии прозвали меня «мрачным философом».
