Они говорили даже: бедная женщина.
И в то же время они глумились над ее сыном.
Ибо таков человек.
Так уж устроен человек.
Таков мир.
Люди таковы, каковы они есть, и никогда их не изменить.
Она не знала, что Он, наоборот, пришел изменить человека.
Это Он пришел изменить мир.
Она шла следом, она плакала.
И в то же время они глумились над ее мальчиком.
А она все шла и шла.
Таковы люди.
Их не изменить.
Их не переделать.
Их никогда не переделать.
Он же пришел, чтобы их изменить.
Чтобы их переделать.
Чтобы изменить мир.
Чтобы его переделать.
Она шла следом, она плакала.
Все относились к ней с сочувствием.
Все ее жалели.
Говорили: бедная женщина.
Ведь все они, возможно, были людьми незлыми.
В глубине души они были незлыми.
Они следовали Писанию.
Как ни странно, все относились к ней с сочувствием.
Сочувствовали, уважали, преклонялись перед ее горем.
Ее отстраняли, ее оттесняли не слишком рьяно.
С особыми предосторожностями.
Потому что она была матерью осужденного.
Думали: это семья осужденного.
Об этом даже тихонько говорили.
Об этом шептались между собой,
С тайным восхищением.
И были правы, это была вся Его семья.
Семья телесная и семья избранная.
Семья на земле и семья на небе.
Она шла следом, она плакала.
Глаза ее так затуманились, что дневной свет вечно будет казаться ей тусклым.
Отныне уж вечно.
Вот уже три дня люди говорили: «Она постарела на десять лет.
А ведь я ее видел совсем недавно.
А ведь я ее видел на прошлой неделе».
За три дня она постарела на десять лет.
Отныне уж навек.
Она шла следом, она плакала, она ничего толком не понимала.
Но она прекрасно понимала, что власти против ее мальчика.
А значит, дело плохо.
Что власти за то, чтоб предать Его смерти.
Совсем плохо дело.
И ничем хорошим оно кончиться не может.
Все власти сговорились против Него.
Власти еврейские и власти римские.
Власти судейские и власти духовные.
Власти военные и власти церковные.
Ему наверняка не выкарабкаться.
Никаким образом.
Все были против Него.
Все были за Его смерть.
За то, чтоб предать Его смерти.
Хотели Его смерти.
Бывает, что какие–то власти на твоей стороне.
А другие — против тебя.
Тогда еще можно выкарабкаться.
Но против Него все власти.
Прежде всего власти, все до единой.
И власти и народ.
Вот что самое страшное.
Самое страшное, когда абсолютно всё против тебя.
Власти и народ.
Которые обычно никогда не бывают заодно.
И тогда на этом можно сыграть.
Этим можно воспользоваться.
Большая редкость, чтобы власти и народ были заодно.
И тогда тот, кто против властей,
С народом.
За народ.
А тот, кто против народа,
С властями.
За власти.
Тот, кто пользуется поддержкой властей,
Не пользуется поддержкой народа.
Того, кого поддерживает народ,
Не поддерживают власти.
Тогда, опираясь на одних или других.
Им одних против других.
Можно иногда выкарабкаться.
Можно было бы как–то всё уладить.
Но у них шансов не было.
Она прекрасно видела, что все против Него,
Власти и народ.
Вместе.
И они Его получат.
Они Его прикончат.
Как ни странно, все насмешки сыпались только на Него.
И не было ни одной насмешки над ней,
По отношению к ней.
Никакой насмешки.
По отношению к ней проявляли только сочувствие.
К ее горю.
К ее несчастью.
Ей не говорили дерзостей.
Наоборот.
Люди старались не слишком ее разглядывать.
Чтобы ничем ее не задеть.
Чтобы ничем ее не оскорбить.
Она тоже взошла.
Поднялась вместе со всеми.
До самой вершины.
Сама того не замечая.
Ноги сами ее несли.
Она тоже проделала свой крестный путь.
Все четырнадцать стаций. [385]
Но было ли действительно четырнадцать стаций,
Было ли четырнадцать стаций.
Было ли их четырнадцать.
Она уж точно и не знала.
Она уж и не помнила.
И все же она их преодолела.
Она была в этом уверена.
Но можно ведь и ошибиться.
В такие моменты голова идет кругом.
Мы, не преодолевшие их, знаем это.
Она же, преодолевшая их, не знала.
Все были против Него.
Все хотели Его смерти.
Как ни странно.
Даже те, кто обычно не объединяется.
Власти и народ.
Вплоть до того, что власти были полны злобой, словно последний извозчик.
Не меньше, чем последний извозчик.
А последний извозчик — словно власти.
Не меньше, чем власти.
Тут уж пиши пропало.
Когда одни за тебя, а другие против, иногда еще удается выкарабкаться.
Выкрутиться.
Можно как–то выкрутиться.
Можно как–то выкарабкаться.
Но Ему не выкарабкаться.
Наверняка не выкарабкаться.
Когда все против тебя.
Что же такого Он всем сделал?
Я скажу вам: Он всех спас.
Она плакала, плакала.
Вот уже три дня, как она плакала.
Нет, только два.
Нет, только со вчерашнего дня.
Его арестовали вчера вечером.
Только.
Она прекрасно это помнила.
Ну да.
Как летит время.
Нет, медленно.
Как оно медленно тянется.
Она думала, что прошло уже три дня.
Как легко ошибиться.
Его арестовали в Гефсиманском
Который был местом прогулок.
Воскресных.
Его арестовали вчера вечером в Гефсиманском саду.
Она отлично помнила.
Она прекрасно помнила.
Но ей казалось.
Она думала, что прошло уже три дня.
Не меньше.
И даже больше.
Гораздо больше.
Много–много дней.
И лет.
Ей казалось, что прошла целая вечность.
Почитай, целая вечность.
Ей казалось.
Что так оно всегда и было.
Иногда в жизни такое случается.
Все были против Него.
От Понтия Пилата до последнего извозчика.
Она шла поодаль.
Близехонько.
В отдалении.
Совсем близко.
Вслед за вопящей толпой.
Сворой, заходящейся лаем.
И кусающей.
Вслед за этой вопящей толпой, которая выла.
Без всякого права.
С полным правом.
Ведь они следовали Писанию.
Данному через пророков.
Все были против Него.
Во–первых, Понтий Пилат.
Тот самый Понтий Пилат.
Pondus Pilatus.
Sub Pontio Pilato passus.
Et sepultus est. [386]
Честный человек.
По крайней мере слывший честным.
Здравый.
Не злой.
Римлянин.
Который понимал интересы страны.
И с немалым трудом управлял этими евреями.
Племенем, признаться, весьма непокорным.
Да вот беда, уже три дня их словно безумие обуяло против ее мальчика.
Какое–то безумие.
Что–то вроде бешенства.
Да, они просто, как бешеные, ополчились.
Против Него.
Что на них нашло?
Ведь Он ничего такого уж плохого не сделал.
Все.
И во главе — Понтий Пилат.
Человек, который умыл руки.
Прокуратор.
Прокуратор для римлян.
Прокуратор Иудейский.
Все.
И Каиафа, первосвященник, [387]
Генералы, офицеры, солдаты.
Унтер–офицеры, сотники, центурионы, декурионы. Священники и князья церкви. Писцы.
То есть книжники.
Фарисеи, [388] мытари.
Фарисеи и Саддукеи. [389]
Сборщики податей, по–иному — откупщики.
Которые, при этом, не хуже других людей.
А еще ей сказали, что у Него есть ученики.
Апостолы.
Но их что–то не видно.
Может быть, это и неправда.
Может быть, у Него их и нет.
Может, у Него никогда их и не было.
В жизни, подчас, легко ошибиться.
Если бы они у Него были, их не пришлось бы искать.
Потому что, если бы они у Него были, они не стали бы прятаться.
Ведь это же мужчины, они не стали бы прятаться.
Она плакала, она не просто плакала.
Она плакала в счет сегодняшнего дня и в счет завтрашнего.
И в счет всего своего будущего.
В счет всей своей грядущей жизни.
Но плакала она, но еще она плакала.
Плакала она и в счет своего прошлого.
В счет тех давних дней, когда она была счастлива.
Святая простота.
Чтобы стереть из памяти те дни, когда она была счастлива.
Чтобы стереть из памяти те счастливые дни.
Свои давние счастливые дни.
Потому что дни те ее обманули.
Те обманчивые дни.
Дни те ее предали.
Те давние дни.
Те дни, когда она должна была плакать впрок.
Про запас.
Нужно бы всегда плакать про запас.
В счет грядущих дней.
Грядущих несчастий.
Недремного горя.
Ей следовало бы сделать это из предосторожности. Предусмотреть.
Предосторожность никогда бы не помешала.
Если б она только знала.
Если б она знала, она все время бы плакала.
Плакала бы всю свою жизнь.
Плакала бы впрок.
Она бы поостереглась.
Она подготовилась бы заранее.
Так хоть она не была бы обманута.
Не была бы предана.
Она сама себя предала, не плача. Сама себя обокрала. Сама себя обманула. Не плача.
Принимая счастливые дни. Она сама себя обманула. Вступила в игру.
