И сделал это лишь из состраданья -
Не как сторонник нашего ученья,
Надеясь этим дать мне облегченье
В моем болезненном и слабом состоянье,
Уняв мои душевные страданья.
На третий день поднялся я с постели, -
Свои болячки глупо было холить, -
Но, видя мою слабость, не хотели
Мои радушные хозяева позволить
Покинуть дом их в столь плачевном виде.
Но я настаивал. С известным чувством такта
Иосиф уступил мне, ясно видя
Мою решимость в этом странном акте.
Он дал мне двух рабов в распоряженье,
Чтоб те меня домой сопроводили.
И я, когда уже мы уходили,
Рабам такое сделал предложенье:
"Коль выполните вы одну работу,
Которая сейчас мне не по силам,
Вас отпущу обоих на свободу, -
Мне нужно сдвинуть камень от могилы."
Рабы те оба были иноверцы,
Поэтому без лишних лицемерий
Они свернули камень, что был дверцей,
Ведущею в могильную пещеру.
Мы тело Иисусово достали
И вынесли наружу, развязали
Платок на голове, распеленали
Все остальные погребальные детали.
Обилием глаголов пустотелых,
Что отзвенели в предыдущей фразе,
Не описать в сухом моем рассказе
Мои терзания над неподвижным телом.
Я собирался умереть с ним рядом, -
Кинжал заранее был спрятан под хламидой,
Осталось только мне его булатом
Свершить свой суд - собою быть убитым.
Я так и сделал бы, меня остановили
Рабы, которые мне с камнем помогали.
Они, хоть я их отпустил, не уходили,
Неподалеку, замерев, стояли,
Как будто стража в скорбном карауле.
Когда рука моя ощерилась кинжалом,
Они из-за спины моей скользнули
И вырвали оружье столь удало,
Что я не ждал такого оборота.
Один из них сказал: "Ты зря, хозяин,
Решил свои покончить с жизнью счеты.
Одумайся, сейчас ты невменяем.
Умрешь ты здесь, нас обвинят в убийстве,
В вандальском осквернении могилы.
Без всякого судебного витийства
Толпа бы нас каменьями побила."
Другой добавил: "Нас и так уж могут
В кощунстве обвинить. Без промедлений
Нам следует отправиться в дорогу".
"Не жди, хозяин, злобных обвинений", -
Продолжил первый. Будто бы очнулся
От пут я наркотической отравы,
Поднялся на ноги, угрюмо оглянулся
И понял, что рабы, конечно, правы.
...И мы решили Иисуса тело
Перевезти в Вифанию, где были
В моем владении земельные наделы.
Там мы учителя втроем похоронили.
Глава 19
Вот все, читатель. Не надейся даже
Найти в моих записках след морали...
Весь ход событий не был мной украшен,
Хотя на том я б присягнул едва ли, -
Мы все, увы, мир видим субъективно:
Любой из авторов, кто написал когда-то
Хотя б с десяток строк, писал предвзято,
Пусть даже ненароком, импульсивно.
В горячечном чрезмерном возбужденье
И я не объективен безусловно,
Нельзя в истерзанном, разбитом настроенье
Быть рассудительным и хладнокровным.
Тем более, что душу рвет на части
Вина за необдуманность деяний.
Я то корю себя за все несчастья,
А то ищу слова для оправданий.
Уже три дня, как мы похоронили
Учителя. Его исчезновенье,
Коль верно то, что здесь мне говорили,
Объявлено чудесным воскресеньем.
И многие уже, наверно, верят,
Что он мессия, посланный на землю,
Чтоб приоткрыть в небесном царстве двери,
Но лишь для тех, кто бодрствует, не дремлет.
Воистину, как странно все свершилось:
Сначала Иисуса осудили,
Толпа визжала злобой, кипятилась,
Когда его к распятью пригвоздили.
Потом его назвали сыном Бога,
Вторым в след за Отцом в небесном царстве.
Познав при жизни разные мытарства,
Он получил посмертно слишком много.
Зачем учителю такое возвышенье?
Оно придумано его же палачами,
Чтоб им свою вину придать забвенью,
Сокрыв постыдное высокими словами.
Пред ним как пред распятым человеком
Склонюсь сильней, чем пред распятым богом,
Богам бессмертным не понять вовеки
Ни ужас боли, ни надрыв тревоги.
Не плачу я. Здесь у могилы скорбной
Пишу свои записки, размышляя
Над жизнью прожитой, как будто составляя
Своих ошибок каталог подробный.
Я образован был, но там, где правит
Религиозный фанатизм победу,
Любая образованность доставит
Сплошные неприятности и беды.
Я был богат, имел дома и яства,
Позволить мог любую вещь и сладость.
Но дало ль мне чрезмерное богатство
Покой душевный, счастье, мир и радость,
Когда я видел зло, несправедливость,
Упадок светлого, могучий натиск мрака
И был бессилен излечить паршивость,
Мир поразившую, как дряхлую собаку.
Я, человек, считаю, не из худших,
Не смог за жизнь свою свершить такого
Что сделало бы мир наш бренный лучше,
Добрей, прекрасней, чище хоть немного.
Наоборот, когда я собирался
Явить свою для света добродетель,
То делал людям больно, ошибался,
Болезненно на этом обжигался,
Жалел о сделанном. Господь тому свидетель.
Бездарной жизни горестное тленье.
Я не хочу, чтоб так и продолжалось.
И мне одно, наверное, осталось,
Убить себя, прервав свои мученья.
...Но что это?!. Знакомая картина
Вновь предо мной внезапно приоткрылась:
Слепящий свет, звенящие сурдины,
Движенье воздуха, в котором все искрилось...
Наверно, это ангел. Гаснут свечи,
Перо откладываю я, готовясь к встрече...
...Мне в третий раз являлся ангел Божий.
(Наверно, этим я могу гордиться,
Ведь мало кто на целом свете может
Таким вниманьем неба похвалиться!)
Меня пытался ангел успокоить,
Сказав мне, что свершилось все, как надо,
Что мне расстраиваться попусту не стоит,
Что ждет меня великая награда.
Он обещал нам с Иисусом право
Сесть рядом с Господом у горнего престола,
Мне быть там слева, Иисусу - справа,
За путь наш к царствию небесному тяжелый.
Я отвернулся, не желая слушать
Речь, полную жестокого цинизма,
Из уст того, кто должен наши души
Беречь от пут духовных катаклизмов.
Им, небожителям, дано смотреть широко,
С их точки зрения вся наша жизнь напрасна,
И то, что нам покажется жестоким,
Они сочтут лишь целесообразным.
Теперь тем более жизнь смысла не имеет,
Когда весь свет - театр марионеток,
Что мнят себя людьми, в себе лелеют
Надежду на побег из узких клеток,
Сплетенных из пустой лозы законов,
Из перезревших смокв пустой морали,
С репейника неписаных канонов,
Что по рукам и по ногам связали.
А Режиссер вселенского театра
Уже давно распределил все роли,
Что делать нам вчера, сегодня, завтра,
Кому предать, кому страдать от боли.
Умом и сердцем не могу принять я
Подобной веры, что для утвержденья
Своих ревнителей через позор распятья
Ведет стезею грехоискупленья,
Забыв о радости любви и всепрощенья.
Кинжал готов. Узор его металла
Искрит на солнце яркой мишурою.
Когда вонзится он подобно жалу
Под сердце мне, тогда дождусь покоя.
Жди, Иисус, иду к тебе на встречу,
Прости меня, что вверг тебя я в муки.
Пусть тяжкий груз мои оставит плечи,
Кладу перо, беру кинжал я в руки...
1995-1998 гг.
С изменениями 2010 г.
