— Подожди, подожди… Я, кажется, начинаю понимать, почему прославляют пророков после того, как их уничтожат, сказал мужчина.
— Почему? — повернулся к нему хозяин.
— Конкретный носитель мудрости раздражает носителя ума. Однако впоследствии мудрец становится ценностью в построениях этого же ума. Натуральная мудрость и пророки гибнут в уме, как ягненок тонет в болоте.
— Не понял. Потом мудрецы и пророки признаются.
— Никогда! Чтобы признать, нужно принять за своё. Ум не может принять противоречие. Поэтому он «хитрит» и «пережевывает» пророков и мудрецов под свой лад.
— Ты что-то поумнел так резко, что мне стало не понятно совсем, — пошутил хозяин.
— Я пришел к выводу, что ум и мудрость несовместимы.
— За счёт чего же мы тогда говорим о мудрости и пророках?
— Это я ещё пока не понял, — признался мужчина и повернулся к Дон Мену.
— Всегда есть общность, — ответил тот. — У каждого человека есть сердце, есть внутренние органы, руки и ноги. Все в мире смеются одинаково и плачут одинаково. Однако мы, несмотря на многообразие общего, отличаем мужчину от женщины с одного взгляда. В свойствах ума тоже есть общность. Мужчина и женщина общаются друг с другом как люди. Тому способствует общность. Не берёте же вы себе в жены коз. И мудрец, и умный используют ум. Умный стремится к истине. Мудрец стремится к жизни. В том их различие. Служа законам ума, умный строит его конструкцию к главному и истинному. Служа законам жизни, мудрец строит компромисс в пользу жизни. И тот, и другой отдают предпочтения. Умный отдаёт предпочтение непротиворечивости в построениях ума. Мудрец отдаёт предпочтение «неотдаче предпочтения»:
— Каламбур, — сказал хозяин.
— Нет здесь каламбура, — возразил мужчина. — Мудрец не отдаёт предпочтения в деятельности ума. Как тебе не понять?! Весна не совместима с зимой и летом. Но разве ты отдашь предпочтение только лету?
— Нет. Каждому сезону — своё время.
— Однако день и ночь есть и весной, и летом. Днём ты работаешь, а ночью спишь. Это не зависит от того, лето на дворе или зима.
— Ты мне пустяки уже стал растолковывать.
— Тут тебе понятно, а с мудрецом нет. Мудрец согласует несовместимое.
— Чем?
— Самой жизнью. Я понял, что мудрецы и пророки облада ют особым даром, Это — дар чувствительности к жизненным и губительным процессам. Жизнь состоит из несовместимых вещей, явлений и характеров людей. Только чувствительный к жизни человек может обнаружить ниточку равновесия.
— К чему тогда уничтожать пророков и изгонять мудрецов? Кто же гонит от себя зрячего тогда, когда сам слепой?!
— Для того, чтобы знать цену зрячему, нужно понимать, что такое зрение.
— Опять ты мне прописные вещи говоришь.
— Как умный человек определит мудреца или пророка?!
— Что-то новое в наших разговорах с тобой появилось. Ты как бы меня глупее себя считаешь.
— Не спорьте. Вы оба правы, — вмешался Дон Мен.
— Такого не бывает среди спорящих, — возразил хозяин.
— Бывает, как с «весной» и «летом». Вы каждый находитесь на точках зрения ума. Верна и та точка, и другая. Нет превосходства ни в зиме, ни в лете. Только, в отличие от гармонии жизни, ум притязателен на то, чтобы всё было так, как у него. Это означало бы, что зима стала бы бесконечной. А по желанию другого, что — весна станет бесконечной. В итоге, и в том, и в другом случае — смерть. Так поступает только ум. Поэтому он идёт дорогой смерти.
— Но пророков уничтожали! — упрямился мужчина.
— За счёт служителей уму мы одеваемся, обеспечиваем себя средствами к существованию. Они — перегной для ростков жизни.
— Кто же хочет быть навозом?!.- воскликнул хозяин.
— В том великая заслуга на поле жизни. Не будет перегноя, не будет молодого поколения, и жизнь прекратится. С этих позиций перегноем быть почётнее и достойнее. Не хочешь стареть? Так это другое дело.
— В этом ты прав. Навоз мы ценим здесь дороже золота. И стареть не хочется… Внучка, принеси нам молока к чаю.
Девушка пришла в другом наряде. Хозяин посмотрел на неё с усмешкой и сказал:
— Вот тебе и вся мудрость. Зачем ей об этом толковать. Плова — они и есть слова. Она полна жизнью сразу. Мы уцепились за слова, а жизнь, наверное, смеётся над нами. Понравился ты моей внучке, и сразу вспыхнули в ней соки молодости. Как всё просто! Как всё волшебно! Нет к этому маний. Жизнь сама и есть знание.
— Смотри, чтобы местные парни тебе бока не обломали, пошутил мужчина. — Многие тут проходят, краснея.
— Кто противостоит ему, если он такие чудеса вытворяет?! Сильная штука жизнь. В ней более совершенный чувствуется сразу. В уме бы так.
— Да. В уме всё наоборот. Глупый равняет себя с умным, потому, что не был умным, и не знает что это такое. Умный равняет себя с пророком, потому что лишен чувствительности к гармонии жизни. Всё словно пятится назад.
— Так оно и есть, — сказал Дон Мен. — Мир ума представляет собой мир наоборот. Поэтому я и решил освоить его. Если жизнь все время осветляет и омолаживает по своим законам, го ум всё время затемняет и старит. Я сравниваю ум с Землёй. Она наполнена конкретикой и содержанием. Земля кормит, но ведает лишь окаменелостью. Сущность жизни я сравниваю с Небом. В нем мало чего конкретного и огромный свободный простор. Небо даже взор осветляет и поднимает дух к лёгкости. Вот и получается, что умные люди полнят Землю землёй и неживым. Мудрецы служат живому. Пророки служат молодому и небесному. Молодое и развивающееся кормится Землёй, но получает развитие только туда, где нет содержания, где неопределённость и неведомый простор.
— Хорошо сказал, хотя и молод сам. Зачем же ты устремился в мир ума?! Оставайся молодым.
— Наступил и мой черёд научиться кормить новые ростки, иначе мир ума всё превратит в окаменелую землю; Запад прогрессирует мёртвым и механическим характером.
— Тебе виднее…
— Давайте пойдём к старику Ли, — предложил хозяин. Пыльная улица располагала своей тишиной и покоем. Дома тихо стояли опустошенные и ждали своих хозяев, которые были кто в поле, кто пас овец и коров, кто охотился в горах. Все копошились, как муравьи. Здесь не было дармоедов.
Калитка сильно заскрипела, когда путники вошли в небольшой, но уютный дворик.
— Плохой признак, — раздался голос из под навеса, — если скрипит дверь, то значит, её редко открывают.
— Зашли по пути, — начал хозяин чайной.
— По пути слов или ума?
— И того, и другого — сказал мужчина.
— Ты, У Тан, привёл юношу. Он что, уже отказался от молодости? Или пришел по пути выпить чашечку чая?
— Не поймёшь, кто он. Говорит как зрелый муж, а наполнен духом молодости больше молодых.
— Из монастыря, наверное. Там стариков не держат. Не удивлюсь, если окажется ему около двух — трёх сотен лет по возрасту. Что вам от меня нужно?
— Вчера сосед отозвался плохо о моей жене. Мне это не понравилось, и появилось желание «насолить» ему, но я сдержался.
— Зря. Нужно было «насолить».
— Как?
— Отдать ему свою жену. Тогда он бы её хвалил, а ты бы ругал. Поменялись бы местами.
У Тан хихикнул и сказал:
— Разве он своё отдаст?
— Тогда пусть считает соседа «своим».
— Какой он мне «свой»?
— А что такое «свой»?
— Когда…
— Имеешь права? Да.
— То есть собственность?
— Не путай Ли, собственность тоже моя, но свой — это другое.
— Чем это «другое» отличается? Если ты не будешь ощущать прав на «другое», то будешь считать своим? Тогда почему соседскую жену ты не считаешь своей?
— Потому что на неё есть права у соседа, — вставил У Тан.
— Упрощаете вы всё, — возразил хозяин.
— А ты подумай. Что такое «моё»? Небо — твоё?
— Нет.
— Вот эти горы — твои?
— Нет.
— Почему?
— Я не владею ими. Они для всех.
— Что на это скажет монах?
— Я ушел из монастыря.
— Что на это скажет «ушедший из монастыря»?
— Всё это моё, и оно есть я. И ты, мудрый Ли, это я, и горы, и небо, и каждый из тех, кого я предполагаю или видел. Моим является даже то, что я не предполагаю. Всё бытие — это я, и небытие это тоже я.
Достойный ответ, — сказал Ли. — Юноша помогает вам выпутаться из понятия «моё» и «я». Ну, как? Сообразили?
— Он, что претендует на Бога?! — воскликнул хозяин чайной.
— Не горячись, Ван, — сказал Ли. — Он прав. Но его искренность для тебя пока непостижима. Может быть, юноша поможет?
— Когда я проходил мимо красивою цветника, то увидел там забор. От чего оградил хозяин цветник? От моего взгляда? Эти цветы такие же мои для зрения, как и его. Для моего зрения эти горы — мои, точно так же, как шум горных рек и есть я.
— Круто говорит, но чувствую что в этом что-то есть, — ска зал У Тан.
— Когда это станет не твоим? — спросил Ван.
