отличие от Фрейда и других моралистов, Хиршфельд не собирался выносить суждения о приемлемости тех или иных актов (при условии, что они происходят с согласия обеих сторон). Ему претил грандиозный викторианский проект по иерархической каталогизации и классификации того, что допустимо, а что нет. Его стремлением было задокументировать, чего люди желают и чем они в действительности занимаются, и в этом начинании он на несколько десятилетий опередил Альфреда Кинси, исследовавшего половую жизнь американцев. Годами Хиршфельд расспрашивал десятки тысяч людей об их сексуальной активности и фантазиях и просил заполнить колоссальную анкету длиной в несколько сотен страниц, на что иногда уходили месяцы (по свидетельству Фрэнсиса Бэкона, в Берлине некоторые клубы даже специализировались на инсценировке открытий Хиршфельда в виде эротических немых сцен).
Эти опросы пролили свет на такое разнообразие ориентаций, не говоря уже про разнообразие гениталий, что Хиршфельд окончательно перестал верить в простое разделение на два гендера. Нет, четкой границы между мужчиной и женщиной, гетеро- и гомосексуальностью точно не существовало. В 1910 году он насчитал сорок три миллиона различных сочетаний гендера и ориентации – это почти бескрайний спектр человеческих возможностей, выходящий далеко за рамки нынешних робких попыток принятия гендерной и сексуальной флюидности. Попробуйте сказать это Джоан Роулинг.
«Число реальных и воображаемых сексуальных вариаций практически бесконечно» [65], – писал он в том году – очень созвучно Вирджинии Вулф, скачущей в своем шедевре «Орландо» между гендерами и эпохами. «В каждом человеке сочетается в разном соотношении мужское и женское, и если мы не можем найти два одинаковых листа на дереве, то так же мы не сможем найти двух людей с одинаковым типом и количеством мужских и женских характеристик». Прочитав это предложение, я поняла, почему Ишервуд был так очарован Хиршфельдом. Я полюбила его и сама.
* * *
Хиршфельд, может, и был самой заметной фигурой в борьбе за новый мир любви, но он точно был не одинок. К моменту приезда Ишервуда в Берлин в городе существовала почти сотня различных групп, так или иначе связанных с идеей сексуального освобождения: от радикального движения за свободную любовь до консервативных организаций по защите незамужних матерей и их детей. Одни группы боролись за просвещение в области контрацепции и половое воспитание, другие – за пособия по материнству, препятствование распространению венерических заболеваний и декриминализацию абортов. Многими организациями руководили женщины в интересах женщин; например, Хелен Штекер, основательница «Союза защиты матери», считала, что «всё, что касается любви, должно оставаться исключительно личным делом человека и не подвергаться вмешательству со стороны государства» [66]. Многие имели коммунистические взгляды и вдохновлялись радикальной программой сексуальных реформ в Советском Союзе. Каждая группа стремилась к эмансипации, однако их взгляды часто не пересекались между собой, и если кто-то мог заключить шаткий союз, то иные вступали в открытое противоборство, особенно на почве сложного вопроса абортов.
Работа шла не только в Германии. С конца девятнадцатого века во всем мире отдельные люди и небольшие группы боролись за послабление суровых законов, касающихся половой жизни. Британский врач-сексолог Хэвлок Эллис верил, что гендер может изменяться и что женщинам стоит заниматься сексом ради удовольствия, а не только в репродуктивных целях, – скандальные воззрения для человека викторианской эпохи. Наряду с социалистом, геем и борцом за свободную любовь Эдвардом Карпентером, с которым Эллис иногда работал вместе, он стал одним из первых людей в Британии, публично выступившим в защиту прав гомосексуальных людей. В 1897 году, через два года после суда над Оскаром Уайльдом, вышла в печать написанная в соавторстве с Эллисом книга о гомосексуальности «Сексуальная инверсия», однако ее быстро признали непристойной и запретили, а эссе Карпентера «Гомогенная любовь и ее место в свободном обществе» после суда пришлось печатать и распространять подпольно.
И Карпентер, и Эллис восхищались Маргарет Сэнгер, американской активисткой, впервые употребившей термин «birth control» (буквально «контроль рождаемости») в ходе кампании за приемлемость и правомерность контрацепции в США (где в то время действовали карательные законы Комстока, по которым контрацепция попадала в одну категорию непристойности и аморальности вместе с порнографией). Сэнгер встретилась с Карпентером в Египетском зале Британского музея в 1914 году и имела с ним жаркую дискуссию о контрацепции и сексуальности среди саркофагов давно умерших царей. Она находилась в Британии нелегально, после того как ее обвинили в рассылке непристойного памфлета о противозачаточных мерах под названием «Женский бунт». Вместо того чтобы предстать перед судом в Нью-Йорке, она нарушила условия освобождения под залог и бежала в Англию.
Два года спустя она открыла в Бруклине первую американскую женскую консультацию. Через четыре дня ее арестовали и заключили в тюрьму за распространение контрацептивов. После освобождения она основала организацию Planned Parenthood (буквально «Планирование родительства»), которая существует до сих пор и всё еще подвергается атакам со стороны консерваторов с неизменной тягой контролировать чужие тела, размахивающих плакатами «Planned Parenthood ЛЖЕТ вам» и «Planned Parenthood продает органы младенцев» (не продает). Сэнгер стала ключевым союзником немецкого движения за контроль рождаемости; благодаря состоянию своего мужа она имела возможность финансово поддерживать большое число клиник. В 1920 году она побывала в Берлине и описывала его как нищий город в ужасной разрухе, где улицы не освещены, а население голодает (она сама «околачивалась в продуктовых магазинах, словно голодный зверь» [67]). «Красивое обиталище» [68] Хиршфельда было оазисом, и она вспоминала в своей автобиографии поразительное блаженство на лицах трансвеститов, чьи фотографии украшали его стены.
Райх же в это время в Вене тоже размышлял на тему секса. В 1919 году он написал мемуары, изданные много позже под названием «Страсть юности». В этом удивительном документе, родившемся на свет под впечатлением от первого знакомства с Фрейдом, он как будто ощупывает свое прошлое на предмет доказательства сексуальной природы бессознательного. Он вспоминает, как он любил щенят, особенно их курносые носики, и задумывается, не выражалась ли так тоска по материнской груди. Он рассказывает, как залез в запертый ящик отцовского стола и нашел там книжку «Вопросы брака и семьи». Тайком перелистывая ее, он наткнулся на изображение половых губ, обрамленных волосами, и пришел в оцепенение от созерцания этой вершины запретного знания.
Вскоре он перешел от теории к практике. В возрасте всего одиннадцати лет он потерял невинность с семейной кухаркой и продолжал связь с ней на протяжении нескольких лет. В пятнадцать он впервые пошел в бордель. «Я прекратил существовать – я стал одним только пенисом!» [69] (Искренне надеюсь, что девушка получила удовольствие от встречи со столь пылким молодым человеком.) С возрастом его бурная половая активность сублимировалось в фантазии о недостижимо идеальных женщинах. Повальное распространение гонореи заставило его осторожно относиться к проституткам, и ко времени приезда в Вену он страдал от острой сексуальной неудовлетворенности. В 1921 году он влюбился в собственную пациентку Анни Пинк, а когда
