Никто из них никогда не ходил ни по какой веревке, не говоря уже о веревке между двумя холмами. Научиться ходить по веревке требует больших усилий, это большое искусство. Никому из них даже не снилось, что они когда-нибудь станут канатоходцами.
Один не спал всю ночь и молил Бога о помощи. Другой проспал всю ночь, так как отлично понимал, что он не имеет ни малейшего представления о канатохождении и наверняка умрет. Осознавая неизбежность смерти, он решил умереть спокойно. Он начал идти первым. И, о чудо! Даже сами канатоходцы не могли поверить своим глазам. Идя беспечно, как на утренней прогулке, он достиг другого холма.
Тот, которому предстояло идти, дрожа и потея спросил первого: «Объясни как ты шел».
«Даже сам не знаю. Знаю только одно. Я так ходил всю свою жизнь. Я никогда не был канатоходцем, но сейчас я вижу, что я им стал, потому что именно так я ходил всю свою жизнь — уравновешенно, никуда не отклоняясь. Так, если меня тянет влево, я сразу же уравновешиваюсь наклоняясь вправо. Больше ничего. Но это мало чем тебе поможет, так как этому нельзя научиться сразу. Только в том случае, если живешь таким образом, только тогда появляется сноровка.»
Запомните слово «сноровка». Я подчеркиваю это. Религия есть умение, это не наука. Будь так — этому легко было бы научить, легко было бы подыскать объяснение. Можно было бы без проблем разработать теорию.
Даже самые сложные научные проблемы имеют решение — если не сегодня, так завтра — но они будут решены интеллектом, интеллектуальными усилиями. И в тот день, когда приходит решение, оно приходит для всех, а не только для находящего решение.
Эйнштейн раскрыл загадку относительности. Теперь нет необходимости кому-то вновь повторяться — разгадка принадлежит всем. Достаточно всего лишь разобраться в ней — это все. Нет нужды в интенсивных поисках путей разрешения. Она решена. Наука — это социальный феномен. Кто-то что-то открыл и открытие уже доступно всем, кто-то что-то изобрел и оно для всех открыто. Это общественный феномен.
В религии тысячи Лао-цзы могут появиться и ничего решено не будет. Вам и каждому вновь и вновь предстоит постигать суть самому. Это не наука. В науке могут создаваться писания, теории, но в религии невозможно создание писаний и теорий. Это переживаемое опытным путем. И вы не сможете свести это к теории, слишком оно тонкое, слишком деликатное для теоретизирования. Теории слишком топорны, грубы, а переживание неуловимо нежное. Может ли канатоходец описать теоретически хождение по канату так, чтобы этих правил было достаточно для того, чтобы научить этому других? Вы можете разбираться в теории идеально и пройти все экзамены на сто процентов. Ну и как вы полагаете — можете вы идти по канату только потому, что вам известны теоретические обоснования этого? Нет, это не поможет.
Это не наука. И я повторяю, что даже не искусство — потому что искусству можно подражать, сноровка же неподражаема. Искусство есть что-то, выполняемое вами внешне, вне вас: вы рисуете картину, пишете поэму, вы танцуете, вы делаете что-то видимое, что можно скопировать. Даже Пикассо может быть скопирован.
Но религия никогда не может быть скопирована, это нечто внутреннее. Вы можете скопировать Пикассо, Микеланджело, но каким образом вы можете скопировать Лао-цзы? Вы чувствуете, что что-то есть, но оно неуловимо. Вы догадываетесь, что он знает нечто такое, что вы не в состоянии ухватить, не в состоянии обрисовать это. Это сноровка.
Так что же такое сноровка? Сноровка приходит, когда много всякого за плечами пройденного тобой пути — испытаний и ошибок, падений и взлетов, блужданий и возвращений — тысячи жизненных событий и вдруг однажды вы обнаруживаете сноровку. Сноровка это эссенция многих заблуждений, ошибок, испытаний и прегрешений. Что-то растет в вас и, однажды поняв это, вы уже не сможете об этом позабыть, и никуда от вас это уже не денется. И нет необходимости помнить об этом. Если вам нужна поддержка памяти, то это еще не сноровка, это что-то в уме. Если это сноровка, то она проникает в кровь и плоть, пронизывает до мозга костей, до самой сердцевины существа. Так что можете забыть все об этом.
Лао-цзы не задумывается, как он должен ходить, каким он должен быть. Это не учение. Раз вы познали это, вы знаете.
Вы можете забыть теперь об этом, выбросить из головы. И применять это будете, но применять будете, не думая об этом. Сноровка это не наука и не искусство, а результат проживаемого опыта. И это самое большое искусство или самая искусная наука — наука жизни или искусство жить.
Вы идете по жизни — смотрите, как вы падаете, вы должны наблюдать за собой и увидеть, как и что приводит вас к заблуждению. Ум будет настаивать на крайностях. Когда бы вы ни чувствовали дисбаланс, немедленно приведите все к равновесию движением к противоположному.
Если ум — правша, он движется вправо и никогда влево; или если ум — левша, то он движется влево и никогда вправо. И я обнаружил даже такую странность: когда ум устанавливается посередине, что случается, — он остается посередине, но также фанатично придерживается середины, как другие пекутся о правом или левом. Такой человек также неуравновешен, потому что человек, который в центре, никогда не является фанатиком, только экстремисты фанатичны, они привержены к определенной позиции. А середина это не позиция, это постоянное поддерживание уравновешенности.
Попытайтесь понять. Это самая значимая ориентация, которую Дао может дать вам. Середина не является фиксированным состоянием, это постоянно изменяющееся движение. Поэтому вы не можете быть в середине, подобно человеку, придерживающемуся только левого или только правого. Вы не должны привязываться к середине. Тому, кто хочет придерживаться середины, надлежит все время наклоняться вправо и влево; иногда вы увидите его как левостороннего, а иногда ... вдруг, смотри-ка! — он уже вправо тянет. Он идет, напоминая канатоходца.
Только в постоянном, непрерывном балансировании между этими двумя крайностями и означает быть в равновесии.
Середина это живая ситуация, это не фиксированная и мертвая точка, которую вы достигли навсегда — нет. Шаг за шагом вы должны достигать ее, снова и снова. Понаблюдайте за канатоходцем — это переживание.
В моем детстве, когда бы мне ни приходилось услышать о канатоходце — где бы то ни было, в моей деревне или в соседних деревнях — я бежал и всматривался, потому что с самого начала я чувствовал, что он знает что-то очень, очень существенное для жизни.
Что же он делает? Он ни на секунду не останавливается, иначе упадет. Он постоянно движется, то вправо, то влево подобно потоку, но и у потока есть середина. Он не последователен, а очень противоречив. Если вы попросите его быть последовательным, он упадет. Если вы попросите: «Придерживайтесь одного состояния, одного положения. Если вы правый, придерживайтесь правой стороны, если левый — левой. Если вы выбрали среднее положение, оставайтесь посередине. А вы что делаете? Вы постоянно двигаетесь,» — это равносильно смерти. Любое неподвижное положение убивает. Быть неподвижным — значит умереть, бесполезно умереть. Быть неподвижным — значит не жить. Чтобы находиться посередине, нужно постоянно двигаться и искать равновесие. Каждую секунду жизнь меняется, как можно оставаться неподвижным? Каждую секунду все меняется. Неподвижного ничего нет.
Гераклит говорит: нельзя войти дважды в одну реку. Когда вы входите в реку второй раз, река уже изменилась. И не только изменилась река, вы тоже изменились. Как же можно войти дважды? Ни река, ни вы не остаетесь такими же. Ничего не остается таким же. Эта одинаковость призрачна. Реальность — это постоянно меняющийся поток. Если в таком живом и меняющемся мире, трепещущим жизнью вы будете стремиться к неподвижности, это равносильно самоубийству.
Вот почему те, кто чего-то достиг и сделал из этого вывод, все мертвы. Если вы решили, что вы индус или мусульманин, значит вы мертвы. Потому что иногда индусу необходимо склониться к исламу чтобы обрести равновесие, иногда же мусульманину нужно стать индуистом чтобы обрести равновесие.
Жизнь — это равновесие. Жизнь не так категорична как мышление. Мышление линейно, жизнь неистова.
Я вам расскажу маленькую историю в духе Дао.
Маленький цыпленок беспечно сидел в курятнике, когда вошел человек. Цыпленок испугался и убежал, а когда вернулся, обнаружил в кормушке зерно. Он задумался. Откуда взялось зерно? На следующий день то же самое. Человек пришел и появилось зерно. Очевидно между человеком и зерном существовала какая-то связь. Но цыпленок не спешил делать выводы. Только на девятьсот девяносто девятый раз он был абсолютно уверен в причинной связи между человеком и зерном: человек был причиной, зерно — следствием. Это был закон, проверенный временем. Цыпленок стал с радостью ждать прихода человека. А на тысячный раз человек пришел и свернул ему голову.
