Д. Щ.
Жаба и хомяк
Сошлись по жизни жаба и хомяк.
Хоть вместе быть им и нельзя никак:
Одна живет в воде, другой – на суше, —
Но все же как-то сблизились их души.
И жаба из болота выходила
И с другом время часто проводила,
И давняя приязнь к ней хомяка
Всегда была сердечна и крепка.
Единство душ, конечно, – дар чудесный,
Знак благодати, милости небесной,
И наслаждались милые вдвоем,
Как роза с восхищенным соловьем.
Признался раз хомяк своей подруге:
«Нередко пребываю я в испуге,
Когда, на шатком стоя берегу,
Зову тебя – дозваться не могу!
Тогда немое, темное болото
Мне доставляет горькую заботу:
Ведь я к тебе всегда душой стремлюсь,
И словно бы весь день тебе молюсь,
Меж тем как мусульманин аккуратный
Творит молитву только пятикратно.
Мне без тебя не мил и белый свет,
Мне без тебя отрады в жизни нет,
И сердце погружается в рыданья,
Коль мне не назначаешь ты свиданья.
И, хоть несхожи суша и вода,
С тобою быть хотел бы я всегда!
Но я уже придумал способ ловкий,
Как этого достичь! Давай веревкой
С тобою свяжемся, чтоб в миг любой
Сумел бы я заговорить с тобой:
Я потяну – и ты в ответ потянешь,
И мне доступна, как дыханье, станешь!»
Не восхитилась жаба этим планом,
Но, чтобы с другом милым и желанным
Не разойтись, – позволила, чтоб нить
Их навсегда смогла соединить.
Так дружбы нить их души сопрягла,
Веревка же связала их тела...
...Но как-то гордый сокол свысока,
С высот небес, взглянул на хомяка,
Прицелился – и камнем рухнул вниз,
Схватил – и оба к облакам взвились.
И вместе с хомяком на бечеве
Забилась жаба в светлой синеве!
Глядели люди, понимая слабо,
Как сокол смог поймать веревкой жабу!
Она же, воспаряя в облака,
Кляла и проклинала хомяка,
Теперь, когда ничто уж не поможет,
Твердя в слезах: «С ним дружбы быть не может!..»
...И я тебе напомнить вновь хочу:
Лишь с тем дружи, с кем дружба по плечу!..
Мулла здесь символизирует человека, прежде «жившего духом», но соблазнившегося материальной корыстью («шубой теплой»). Притча предупреждает о том, что Божьего избранника, предназначенного для духовного служения, но погрузившегося в «бурные воды» погони за выгодой (вода – символ материи), ожидают тяжкие страдания («среди ручья барахтался он с плачем»).
Д. Щ.
Мулла и медведь
Мулле-бедняге приходилось тяжко:
Одну и ту же тонкую рубашку
Носил всегда – и летом, и в мороз.
Сельчанам было жаль его до слез.
И вот медведя с гор снесло потоком:
Крутясь, вертясь, он плыл в ручье глубоком,
А всем стоявшим возле бурных вод
Казалось – шкура черная плывет.
И тут сельчане предложили сдуру:
«Плыви, мулла, лови скорее шкуру!
Возрадуйся, воздай хвалу судьбе —
Готова шуба теплая тебе!»
Мулла поплыл, но был медведем схвачен:
Среди ручья барахтался он с плачем,
А все кричат: «Да брось ее, мулла,
Плыви назад, коль шкура тяжела!»
Мулла в ответ: «Я шкуру отпустил бы,
И к вам назад я с радостью приплыл бы:
Останусь я без шубы – ну и пусть,
Да не пускает шкура, как ни рвусь!..»
«Возлюбленный Друг» – одно из наименований Бога в суфизме, поскольку чувство, которое призван испытывать к своему Создателю человек, – это любовь, доходящая до экстатического «растворения» в Боге. Рассказ предостерегает от погружения в материальные заботы, от забвения суфием своей духовной миссии хотя бы на краткий срок. Ведь именно в это время его может посетить откровение («явилась любовь»), невнимательность к которому впоследствии заставит его горько раскаиваться. Символ такого горя – отрезанный «кусок от рукава»: духовный сон, невнимательность к знамениям, посылаемым свыше, приводит и к физическим потерям.
Д. Щ.
Свидание
Хоть некий влюбленный всем сердцем любил,
Предметом любви отвергаем он был.
Но он не сдавался, и снова, как прежде,
Всё ждал день за днем, преисполнен надежды.
От цели желанной он не отходил,
И чувство ответное всё ж пробудил.
Не веря глазам, прочитал он посланье:
«Сегодня твое я исполню желанье,
Тебя посещу я порою ночной,
Дождись меня в полночь – и будешь со мной!»
Тут свет воссиял для вздыхавшего тяжко,
И в жертву Аллаху принес он барашка.
Впервые смеялся он, а не рыдал,
И с сумерек самых свидания ждал.
Но слишком он, видно, душой утомился:
Сперва головою на ложе склонился,
Подумал потом: «Подремлю хоть часок!» —
И, не раздеваясь, на ложе прилег.
А в полночь послышался смех где-то рядом:
Небрежно окинув заснувшего взглядом,
Отрезав кусок от его рукава,
Явилась любовь – и была такова:
Мол, вижу, в любви ты поднялся не выше
Игривой и ветренной страсти мальчишьей!
Очнулся влюбленный, рукав увидал,
И долго смотрел на него – и рыдал...
...Не бодрствуя сердцем, мы с вами едва ли
Достигнем того, о чем страстно мечтали!
Настоящий наставник («царь») – только тот, кто понимает особенности души ученика и неповторимость его земной миссии («ведь я-то знаю, что такое – сокол!»). Обучение у того, кто ко всем применяет одни и те же методы воздействия («птичница»), может иметь трагические последствия, поскольку в этом случае из души вытравляются ее важнейшие отличительные свойства и те дарования, которые необходимы для творческих взлетов («где же крылышки твои?!»). «Забота и доброта» подобного лжеучителя («старушка добрая») не должны вводить в заблуждение искателя Истины. С другой стороны, «царский сокол» означает душу, удалившуюся от Бога («на царя озлился») и подвергшуюся за это страданиям в земном мире.
Д. Щ.
Старуха и сокол
Раз царский сокол на царя озлился
И, улетев, в жилище поселился
У некой птичницы. В избушке сей
Немало было уток и гусей.
Старушка добрая его схватила
И крылышки ему подкоротила:
Мол, так ты больше на гуся похож! —
И слезы птицы капали на нож...
Потом она сказала: «Клюв твой крив,
Слегка подрежем – станешь ты красив!» —
И плакал сокол о былом величье:
Теперь уж не словить ему добычи!..
...Гулял в том месте царский казначей,
И птичницу спросил: «А сокол чей?» —
И выкупил страдальца у старухи,
И сокол вновь к царю вернулся в руки.
На птицу-бунтаря воззрился царь:
«Да ты, мой милый, не таков, как встарь!
Ты обитать у птичницы решился —
Вот потому-то клюва и лишился...
В ней было столько доброты, любви,
Да только где же крылышки твои?!.
Ну что ж, мой друг, запомни сей урок!
Теперь хоть понял ты, что пренебрег
Напрасно дружбою моей высокой?
Ведь я-то знаю, что такое – сокол!..»
III. Невнимательные ученики
Здесь рассказывается о тех, кто с большим трудом, а порой и со значительными потерями усваивает наставления Всевышнего. Притчи объясняют причины подобных «учебных неудач».
Притча описывает состояние ученика, не имеющего подлинного представления о грозных деструктивных началах («льве»), таящихся в его подсознании («средь ночи»), и принимающего их за положительные стремления («вола»). Научить мюридавластвовать над своими разрушительными страстями и стремлениями – одна из педагогических целей шейха.
Д. Щ.
***
Содержание притчи легко сопоставляется со словами из апокрифического Евангелия от Фомы: «Блажен лев, которого съест человек, и лев станет человеком. И проклят человек, которого съест лев, и лев станет человеком». В человеке – два начала: благородно-человеческое и жестоко-звериное. Одно из них, в конце концов, побеждает – «съедает» другое, подчинив его себе. По внешности человек выглядит, как остальные, но что взяло в нем верх – «человек» или «лев»? Или, как в данной притче, кто находится в «хлеву» (теле) – вол или лев? Истинный учитель видит, с кем имеет дело в лице ученика, и не станет «гладить» затаившегося во мраке «льва», т. е. потворствовать звериным инстинктам воспитанника.
