М. Х.
Пахарь и лев
Вола со шкурой и костями съев,
В хлеву воловьем развалился лев.
А пахарь встал средь ночи и пошел
Проведать – все ль в порядке, как там вол.
Льва гладил он, а думал, что вола,
И весела душа его была.
А лев молчал и думал: «Вот дела:
Меня сей дурень принял за вола!
Что ж, радуйся, двуногий ты ишак,
Что правду от тебя скрывает мрак!..»
...О друг, таким, как пахарь сей, не будь:
Не верь обману чувств, но вникни в суть!
Попугаю уподоблен здесь тот, кто, внешне подражая обычаям суфиев-дервишей (обритие головы и т. п.), начисто лишен внутренних качеств искателя Истины. Сходство с попугаем усугубляет тот факт, что эта птица подражает человеческой речи.
Д. Щ.
***
Следует обратить внимание на глубокий образ «осы с пчелой», которые «в одном цветке сидят». Многие вещи и события нашего мира, а также способности, знания и умения человеческие сами по себе этически не окрашены. Добро или зло («мед или яд») творятся нашей свободной волей. От ее направления зависит и использование внешних возможностей («нектара цветка») на благо или во вред людям, причем в широчайшем диапазоне (от целящего «меда» до гибельного «яда»). С точки зрения суфизма, прежде чем приступить к обучению, учитель должен быть уверен, что ученик не использует приобретенные знания во зло.
М. Х.
Парфюмер и попугай
Был несказанно счастлив парфюмер,
Что попугай его – другим пример:
То он воров от входа отгоняет,
То, сев на полку, лавку охраняет,
А то, входящим оказав почет,
К покупке мудрой речью привлечет.
Но вот однажды вышла незадача:
У двери запах ощутив кошачий,
Взметнулся страж и крыльями забил,
Смахнул флакон – и вдребезги разбил!
Тут парфюмер вбежал, не в меру прыток:
Он аромат вдохнул, узрел убыток,
По луже птицу в гневе проволок,
И попугаю вырвал хохолок.
Чуть попугай с красою распростился,
Как впал в печаль, не пил не ел – постился,
Оплакал облысенье градом слез,
И ничего с тех пор не произнес,
Чем парфюмера и обрек на муку.
«Ах, лучше бы себе сломал я руку,
Что поднял на тебя в тот черный час!» —
Вопил хозяин, в траур облачась.
И умолял он дервишей, стеная,
Чтоб чудом речь вернули попугаю,
И сам старался бедного развлечь.
Но, видно, тот навек утратил речь,
Сидел безмолвно, вид его был жуток...
Так пролетело трое скорбных суток.
Вдруг, словно пособить в беде решив,
Явился дервиш, скромен и плешив:
Ведь тот, кто надевает власяницу,
При этом должен наголо обриться.
Тут попугай вдруг выкрикнул вопрос:
«Эй, старец, почему ты без волос?
Иль ты, как я, флакончик сбросил с полки —
Вот и тебя оставили без челки?»
Народ на рынке громко хохотал,
Что попугаю дервиш братом стал...
...Хоть «лев» и «млеко» пишутся похоже, —
Но в устной речи путать их негоже.
Пусть молвил неуч: «Я, как и мудрец,
Жру, выпиваю, дрыхну, наконец», —
Однако только в слепоте духовной
Он смел предаться мысли столь греховной.
Оса с пчелой в одном цветке сидят,
Но мед – у пчел, у ос – один лишь яд.
И есть на свете мускусная серна,
А есть и та, что пахнет очень скверно.
Два стебля прозываются «тростник»,
Однако сахар – лишь в одном из них.
Но мужа учат лишь его седины,
Что? в нашем мире розно, что – едино.
Неумение ученика подавлять свои дурные наклонности приводит к разжиганию в его душе неуемного «пожара» страстей. Поскольку противовесом этому ортодоксальный Ислам считает исполнение заповедей (особенно относящихся к благотворительности – «садака»), у многих мусульман возникал вопрос: почему, ведя достаточно альтруистический образ жизни, они никак не могут избавиться от своих злых наклонностей – «погасить пожар»? Ответ дается в притче: действенность веры зависит от сердечного намерения, сопровождающего исполнение заповедей, в данном случае – от искреннего сострадания к тем, кто нуждается в помощи, одним словом, – от любви к ближним. Мюрид, исполненный гордыни («кормили вы свое высокомерье»), не может исполнять заповеди надлежащим образом.
Д. Щ.
***
Неотзывчивость, себялюбие вызывают бедствие («ужасный... пожар»). В притче подчеркивается важность искренности в делах милосердия. Источник блага – в мысли, чувстве, сострадании, т. е. в чистом сердце. Небо воздает за намерение, которое не может быть от него сокрыто, и наказывает за лицемерие. Важнейшее в воспитании – «взращивание» искренности в ученике.
М. Х.
Пожар
В те дни, когда царил халиф Омар,
Ужасный вспыхнул в городе пожар.
Он долго бушевал, не прекращался,
И даже камень в пепел обращался,
И огненною смертью погибали
И птица в облаках, и мышь в подвале.
Увы – вода пожара не гасила,
А только выше пламень возносила,
И жертвам, и свидетелям пожара
Являя знак, что это – Божья кара.
Тогда к халифу люди собрались:
«Чтобы утихнул пламень – помолись!»
И тут Омар им тайну открывает:
«Сей пламень ваша жадность раздувает!
Несите хлеб голодным людям в дар —
Тогда утихнет яростный пожар!»
А те: «Да разве в том вопрос? Едва ли!
Ведь нищим пищу мы всегда давали!»
А он: «Кормили бедных вы? Не верю! —
Кормили вы свое высокомерье!
Когда куском вы с нищими делились,
То друг пред другом щедростью хвалились!»
Здесь аллегорически представлена ситуация, при которой человек постоянно откладывает борьбу с дурными чертами своего характера, ранящими сердца окружающих («нет счета обидам и ранам»). В образе старейшины представлен шейх, многократно предупреждающий мюридао последствиях такого поведения.
Д. Щ.
***
Чем дольше отказывается человек бороться со своими злыми наклонностями, тем сильнее они в нем укореняются – и тем больнее, переходя в поступки, «язвят» всех, кто с ним соприкасается. В притче злые наклонности уподоблены «колючкам», а окружающие – «прохожим». Учитель, выступающий здесь под видом «старейшины», способен только дать хороший совет; последовать же совету или пренебречь им – дело самого ученика...
М. Х.
Репейник
В репей, что глупец на тропе насадил,
Прохожий босою ногой угодил —
И молвил виновнику: «Вырви скорей!»
Но тот позабыл. И разросся репей.
Теперь той дорогой любой – стар и млад —
Пройдет – и поранится, жизни не рад.
Виновника вызвал старейшина строгий,
Чтоб злые колючки убрал он с дороги.
И тот обещал: «Я их завтра же срежу!»,
Но год миновал, а колючки все те же
Растут на дороге – конца нет кустам!
Глупец пред старейшиной снова предстал,
А тот: «Мы в покое тебя не оставим,
Мы этот репей тебя вырвать заставим,
Но знай, что чем больше проленишься дней,
Тем будет тебе это сделать трудней.
Ведь силы уйдут, шевелись поскорей:
Колючек все больше, а ты все старей!..»
...Покуда ты жив, соберись и успей
Тобой же посаженный вырвать репей:
Подумай – нет счета обидам и ранам,
Которые ты своим односельчанам
Нанес, возрастив среди общей тропы
Корысти и зависти злые шипы!
Согласно мусульманскому воззрению, отвлечение во время молитвы делает ее недействительной (следует начать ее сначала). Помимо прямого, притча обладает и символическим смыслом, предостерегая от внутреннего разлада в самом человеке, пытающемся совершить духовное восхождение посредством молитвы ( намаза). Спор четверых индийцев олицетворяет дисгармонию между животной природой, волей, чувством и разумом человека.
Д. Щ.
***
Слова этой притчи об осуждении свыше тех, кто «в надменье строгом» судит других, близко перекликаются с наставлением Иисуса Христа из Нагорной проповеди: «Не судите, да не судимы будете...» (Матф. 7, 1). На подобных примерах мы видим, насколько совпадают между собой основные нравственные предписания мировых религий. Сопоставляя этические императивы разных стран и эпох, вновь и вновь убеждаешься в непреходящем общечеловеческом характере истинной мудрости.
