М. Х.
Четверо индийцев
Четыре благомыслящих индийца
Пришли в мечеть – Аллаху помолиться.
«Что ж вы не молитесь? – один сказал. —
Ведь муэдзин уже пропел азан!»
Другой изрек: «Замолкни! Мы не можем
Пустые речи слушать в доме Божьем!»
А третий: «Ты собрата обвинил,
И этим святость места осквернил!»
Четвертый молвил: «Все вы в многословье
Ударились – лишь я горю любовью!..»
...Кто судит ближнего в надменье строгом,
Тот тяжкий грех свершает перед Богом,
И зря те четверо пришли в мечеть —
Не восхотел Аллах их грех стереть.
Лишь тот прощен и принят свыше будет,
Кто не другого, а себя осудит.
Ты не познал себя? Как это жаль!
Но что ж другим читаешь ты мораль?
Ты на молитву поднимайся рано,
Чтоб исправлять своей души изъяны:
Когда поймешь, что сам их не лишен,
Не будет ближний твой тебе смешон!
Притча изображает отношения между суфийским наставником и его начинающим учеником. Зная «ветхость» представлений ученика, его неспособность к правильным восприятиям и действиям («Трясутся руки, шаг неверен твой, // И вешать золото – тебе впервой»), мастер не идет у него на поводу, но, предугадывая пагубность его желаний, старается позитивно повлиять на его сознание.
Д. Щ.
***
Согласно словам: «Мне сразу ясен всех событий ход», перед нами в образе ювелира выступает суфийский мудрец, прозревающий суть вещей. Явно также, что общается он с потенциальным учеником, стараясь наставить его. Почему же в таком случае последний именуется в притче «стариком» и «отцом»? Очевидно, Руми хочет подчеркнуть, что внутренне учитель «моложе» своего собеседника, поскольку духовный расцвет влечет за собой постоянное внутреннее обновление, дарует непреходящую «молодость». И, напротив, угасание духовной жизни ведет к обветшанию всего человеческого естества, образно говоря, – к «внутреннему старению». Вот почему нередко приходится наблюдать и старцев, юных душою, и не по возрасту «состарившихся» юношей. Возвращаясь к «старику» из притчи, мы должны констатировать, что в своем «обветшалом» состоянии он не готов стать учеником суфийского мастера (который, кстати, в суфийской образности нередко предстает как «ювелир» – «знаток драгоценностей»), и тот поэтому, отказываясь что-либо «одолжить» ему, отсылает его к своему «соседу». Под «соседом» суфия-ювелира подразумевается, конечно же, «сосед» по роду занятий, т. е. – по духовным наукам, который, в отличие от суфийского наставника, берется обучать каждого: это – ортодоксальный мусульманский учитель. Следовательно, потенциального ученика, не готового ступить на путь тариката(суфийского подвижничества), мастер направляет на путь шариата(обрядово-догматического образа жизни), на котором возможно хотя бы частичное пробуждение («омоложение») его души. Лишь после этого ученик может оказаться способным не рассыпать свои «крупинки золотые», т. е. реально воспользоваться своими драгоценными духовными потенциями («взвесить», т. е. познать их, и не «раскатить по земле», т. е. не упустить).
М. Х.
Ответ ювелира
Однажды в полдень с пожеланьем мира
Старик-сосед явился к ювелиру:
«Возьму на время у тебя весы я —
Хочу крупинки взвесить золотые!»
А тот: «Увы, я сита не припас,
К тому же нет и веника у нас!»
«Причем тут веник и причем тут сито?
Прошу весы! Ведь вот они, весы-то!»
А тот опять: «Послушай, я не лгу,
Ни веник дать, ни сито не могу!»
Старик ему: «Я вижу, слух твой плох:
Прошу весы! Давно ли ты оглох?!»
Тут ювелир сказал ему со вздохом:
«Нет, я не глух, но ты-то видишь плохо,
Трясутся руки, шаг неверен твой,
И вешать золото – тебе впервой.
Захочешь взвесить – и в вечерней мгле
Раскатятся крупинки по земле.
Назавтра станешь ты искать весь день их,
Потом придешь и скажешь: „Нужен веник:
С земли крупинки я собрал не все ведь!“
Потом заглянешь снова, чтоб просеять
Сквозь сито собранный тобою прах...
Как видишь, я знаток в таких делах,
Мне сразу ясен всех событий ход,
Едва такой, как ты, ко мне войдет!
Пойди, отец, соседа попроси:
Он веник даст, и сито, и весы...»
Человек, любящий «лакомиться глиной», т. е. постоянно получать материальные наслаждения (в Библии и Коране описано сотворение человеческого тела «из глины»), наносит ущерб своей истинной сущности: «Как ловко ты себя обворовал!». Он подобен птице, запутавшейся в силках телесной жизни («соблазны плоти нас влекут в силки»). И только истинный суфий («редкостная птица»), избавившись от своей внутренней «ловушки», способен указывать и другим «узникам в тюрьме» путь к духовной свободе.
Д. Щ.
***
Если глина символизирует «вкушение» материальных благ, то сахар – принятое в суфийской метафорике обозначение «сладости» благ духовных. Притча учит, что между употреблением тех и других благ в жизни существует равновесие («весы»), поэтому неумеренная тяга к материальному всегда вызывает уменьшение духовного. Однако человек не сразу способен заметить, что из-за чрезмерности вещественных его привязанностей («воровство глины») ему катастрофически не хватает внутренней радости, любви, удовлетворенности своей жизнью, – словом, что он живет, «сахар» своей духовности «все время уменьшая». Согласно притче, в мире, где люди только и делают, что постоянно «лакомятся глиной», они на самом деле всечасно страдают, как «узники в тюрьме».
М. Х.
Глиняные гирьки
Был некто страстью одержим невинной:
Он, как шербетом, лакомился глиной.
Зашел он в бакалею как-то днём,
А лавочник, наслышанный о нём,
Сказал – мол, странность у меня такая:
Я глиняные гирьки применяю!
А тот: «Я к вам за сахаром пришел.
Из глины гирьки? – Это хорошо!»
Подумал бакалейщик: «Вот глупец!
Он видит в глине сладость, как юнец,
Избравший дочь пирожника невестой,
Словно она – из сахарного теста!»
Кусочки глины бросив на весы,
Провел хозяин целые часы,
Раскалывая сахар где-то рядом,
А сам следил за гостем скрытым взглядом
И наблюдал, как этот хитрый кот,
Отщипывая глину, в рот кладет,
Своей души отрады не лишая
И гирек вес все время уменьшая.
Гость торопился, думая: вот-вот
Купец наколет сахар – и войдёт,
И подглядит, как хитро он пирует,
И обвинит – мол, глину он ворует.
Хозяин же следил – не горевал:
«Как ловко ты себя обворовал!
Давясь от смеха, мог бы пожелать я,
Чтоб ты до ночи длил свое занятье:
Чем дольше эту глину ты сосешь,
Тем меньше сахара ты унесешь,
А кто из нас остался в дураках —
Тебе, любезный, не понять никак!..»
...И мы порой умом недалеки,
Соблазны плоти нас влекут в силки.
Да, плоть сильна! Лишь редкостная птица
Влеченьем чувственным не обольстится —
И станет жить, смиряя страсти в теле,
Чтобы достичь духовной, высшей цели.
Но не спасет и мудрый Соломон
От той ловушки, что в тебе самом!
Ты мнишь себя судьбы своей владыкой,
А сам – в рабах у страсти злой и дикой.
Но настоящий властелин – лишь тот,
Кто над своим желаньем власть берет:
Сверкает Божий луч в его уме!
А остальные – узники в тюрьме...
Притча учит о вреде внешнего подражания (таклид), объектом которого может быть даже прославленный шейх. Внимание мюридадолжно быть постоянно сосредоточено на его собственных внутренних переживаниях – движениях сердца, дабы он не стремился к формальному копированию, а научился достигать подлинного экстатического озарения (ваджд).
Д. Щ.
***
Как известно, процесс обучения, особенно на ранних стадиях, во многом основан на подражании. Но где же проходит грань между подражанием творческим, полезным, необходимым – и подражанием бездумным и бесплодным? В данной притче Руми приводит пример прямо-таки кощунственного подражания, вызвавшего прямой упрек опечаленного собственным горем учителя. Дело в том, что, в отличие от знаний и умений, чувства – это та сфера, в которой подражание по определению невозможно. Подобные действия способны породить лишь неискренность и неестественность, а ведь одно из главных условий суфийского воспитания – это «взращивание» в ученике искренности.
