М. Х.
Подражание
Однажды, представ перед шейхом, мюрид
Увидел, что плачет учитель навзрыд, —
И, вторя наставнику, сам застонал,
Хотя о причине рыданий не знал.
Так плакали оба, и шейх, и мюрид.
Вдруг, плач прерывая, мудрец говорит:
«Хоть сам-то себе ты отчет отдавал,
О чем ты скорбел, почему горевал?
Когда ты стезей подражанья идешь —
Свой собственный путь у себя ты крадешь!
Воистину скорбным того назови,
Кто плачет от боли, чье сердце в крови.
Но если не сердцем печаль рождена,
То слезы – ничтожны, и грош им цена!»
Рассказ осуждает чисто теоретическое изучение суфизма («всё из Корана он шептал цитаты») и учит, что только сам человек в состоянии исполнить свой долг. Большой ошибкой является всякая попытка препоручить свои обязанности другому («все делай сам – другим не доверяй!»).
Д. Щ.
Суфий, осел и прислужник
Раз некий суфий, дальний путь свершая,
Остановился в караван-сарае
И попросил, чтобы один из слуг
Питье и пищу дал его ослу,
А сам свершил одну из медитаций,
Пред тем как жирным пловом напитаться.
Призвав слугу в преддверии еды,
Он вновь напомнил: «Дай ослу воды!»
Слуга сказал: «Да я на то и здесь,
Чтоб мог осел напиться и поесть!»
«Он стар, он целый день возил меня,
Ему не пожалей ты ячменя!»
А тот: «Я угодить считаю честью
Тебе, ему и вам обоим вместе!»
Но суфий продолжал: «Чтобы в пыли
Не спать ослу, ты коврик подстели!»
Слуга сказал, скрывая раздраженье:
«Готов я сделать это одолженье!»
«Чтоб ночью не простыл мой ослик сонный,
Его прикрой ты перед сном попоной!»
Слуга: «Зачем твердить мне сорок раз?
Нет, я осла не упущу из глаз,
Как никогда не упускал, признаться,
Того, что служит к пользе постояльца!»
Откланялся слуга, собравшись с духом,
И в тот же миг, забыв о длинноухом,
Пошел к друзьям и вместе с ними ржал:
Мол, гость ему все уши прожужжал
И наставлял его полночи в том,
Как нужно обращаться со скотом.
А суфию все время не спалось,
Он волновался: что с ослом стряслось?
В предчувствии беды, как виноватый,
Всё из Корана он шептал цитаты.
Но все же на минуту он забылся —
И сон узрел: осел упал, разбился,
В грязи лежал и долго не вставал,
И волк его на части разорвал.
Тут пробудился суфий: «Что за диво?
Ужель слуга попался нерадивый
Настолько, что, не вспомнив про осла,
Душе моей доставил столько зла?
Но нет, одни лишь дьяволы и змеи
Способны на такое. Я не смею
Подумать, что мой ближний – хуже всех,
И этим взять на душу тяжкий грех».
...А ослик старенький всю ночь томился,
Поскольку к пище и воде стремился,
И плакал: «Почему же для меня
Здесь не нашлось питья и ячменя?
Зачем лежу я в этой грязной луже?
Еще нигде мне не бывало хуже...»
Слуга явился, чуть заря взошла,
Одним ударом поднял он осла,
Пинок-другой – и тот как будто ожил.
И суфий на осле свой путь продолжил.
Но, словно бы в мечети на моленье,
Осел вдруг опустился на колени —
Как видно, белый свет ему постыл:
Уткнулся мордой в землю – и застыл.
Тут к суфию попутчик обратился:
«Да ты ж всегда ослом своим гордился,
Что может он весь день вперед идти,
И никогда не подведет в пути?!.»
А тот: «Сей ночью, как мы думать можем,
Он выжил только попеченьем Божьим,
Иначе б жизнь его пришла к концу:
Вот он теперь и молится Творцу!..»
...Посулам недостойного не верь,
Когда клянется он – захлопни дверь.
Ведь, прибыль извлекая из игры,
Мошенники, как женщины, хитры.
И сам шайтан, чтоб впали мы в угар,
Клянется, говоря: «Аллах акбар!»
О человек, ты сам понять сумей,
Кто пред тобой – Иблис иль просто змей.
Поймай врага, раскрой его обман,
Покуда сам не угодил в капкан.
И чтоб, как предок, не утратить рай,
Все делай сам – другим не доверяй!
Рассказ подчеркивает влияние внутреннего состояния человека на его восприятие внешней реальности и передает суфийское учение о необходимости «выправления» души и очищения сердца. Здесь просматривается также скрытая полемика с религиозными рационалистами – последователями Аристотеля, утверждавшими, что духовный мир недоступен для восприятия, в то время как мир физический отражается человеческими чувствами адекватно («Конечно, к раю Божьему пробиться // Не смог бы сквозь созвездия мой взор, // Но серп – как видел, вижу до сих пор!»). По мнению суфиев, «искривленность» души («ресница, что загнулась») как раз и мешает правильно воспринимать явления зримого мира.
Д. Щ.
Новолуние
В былые дни, в правление Омара,
Когда заканчивался месяц старый,
А новый наступал, и, глядя ввысь,
Все мусульмане вместе собрались
(Ведь сроков по Луне определенье
Есть ясное Корана повеленье,
И все того приветствовать должны,
Кто первый узрит новый серп Луны), —
Вдруг некий юноша воскликнул:
«Во?т он!» Но посмотрел Омар – и, ничего там
Не видя в небе, полном темноты,
Сказал: «О юноша, ошибся ты!»
А тот: «Не мог я в этом ошибиться!
Конечно, к раю Божьему пробиться
Бессилен сквозь созвездия мой взор,
Но серп – как видел, вижу до сих пор!»
Омар в ответ: «Он мог тебе примниться:
Ты плюнь на палец и протри ресницы!»
Когда ж послушно поступил он так,
То стерся месяц, и сомкнулся мрак.
Изрек халиф: «Ресница, что загнулась,
Серпом в твоем виденье обернулась,
Ресница луком для тебя была,
И устремилась ввысь мечты стрела!
Но, коль ресницы малое движенье
Такое вызывает искаженье,
То что ж тогда способен видеть взор
Сквозь более внушительный засор?!.»
Рассказ осуждает «прожектерство» чисто теоретических последователей суфизма, не желающих в действительности следовать духовному пути ( тарикату) для самоисправления. Разрушенный дом («развалины») – образ хаотического состояния внутреннего мира таких людей, в то время как благоустроенный («настоящий») дом – символ души человека, ставшей обителью Божественного Света.
Д. Щ.
Покупка дома
Раз некий человек узнал о том,
Что друг его купить задумал дом,
И молвил, с ним гуляя средь развалин:
«Когда бы не был этот дом развален,
Да если б здесь пристроечка была,
Да по соседству роза бы цвела,
Да сбоку красовалась бы терраска,
Тогда бы это был не дом, а сказка!
И если бы хозяин голодал,
То он бы этот дом тебе продал!»
А друг: «Ну нет, уж лучше я пойду
И настоящий дом себе найду!
Как хорошо, что я еще не раб
Хозяина по имени „когда б“!»
Притча обличает лжесуфиев («свирепых псов», «воров»), слепое подражание обычаям и обрядам которых («и пил и пел за праздничным столом») наносит ущерб чересчур доверчивому «искателю духовности». О лжесуфиях Саади писал: «Раньше суфий был внешне распущен, а внутренне сосредоточен, а сейчас он внешне сосредоточен, а внутренне порочен!» («Гулистан», глава «О нравах дервишей», перевод Рустама Алиева).
Д. Щ.
Проданный осел
Пусть притча скажет твоему уму:
Не подражай бездумно никому!..
...В обитель к суфиям в вечерней мгле
Заехал как-то дервиш на осле,
И тотчас, не подозревая зла,
Служителю препоручил осла.
Мы слепы, и о будущем не знаем —
Оно предстанет адом, или раем...
А в том приюте обитали те,
Что проводили дни свои в посте —
Не понуждаемые благочестьем,
А потому, что не давали есть им.
Ведь нищий обретает избавленье
В том, в чем богатый видит преступленье:
Пусть тот, кто сам ни разу не страдал,
Не судит тех, кто долго голодал.
Те люди с голодухи – не со зла —
Ворвавшись в стойло, увели осла,
Притом крича: «Раскаиваться надо ль?
Пророк голодным разрешил и падаль!..»
...Был продан наш осёл без лишних слов.
И вот на всех готов горячий плов,
Горят огни, веселья слышен глас,
В обители настал счастливый час:
«Постились мы, но больше нам невмочь —
Гуляем и пируем в эту ночь!..»
...Меж ними дервиш, что владел ослом,
И пил и пел за праздничным столом,
Там лучшие куски ему давали,
Припав с поклоном, руки целовали.
И молвил он: «Сколь чудное виденье
Любви и братства! Пусть теперь раденье
Во имя Божье завершит наш пир,
Чтоб в каждом сердце воцарился мир!»
И тут-то все пустились в пляску сразу
Под аккомпанемент зурны и саза,
И каждый старец, сердцем молодой,
Пел, с пола пыль взметая бородой...
...Зов плоти многих суфиев прельщает:
Свет знанья живота не насыщает.
Один в молитву душу погружает,
Ну, а другой всего лишь подражает
Тому, в чьем сердце слышен Божий глас, —
И без молитв готов пуститься в пляс!..
...Суть – глубь морская, видимость – волна.
Под маской притчи – скрыта глубина.
Коль ты и притчу понял не вполне,
Прямая речь дозволена ли мне?
Не постигая замыслов Творца,
Ты сказку слушаешь и ждешь конца,
Как просит мальчик: «Подари орех!»
Что ж, слушать сказку тоже ведь не грех.
Лишь отдели орех от скорлупы,
Чтоб очи сердца не были слепы!..
...Вот кто-то из плясавших в раж вошёл
И начал песню: «Ах! Исчез осёл!»
И круг танцоров встрепенулся весь,
И хором вторил: «Ах! Осёл исчез!»
Столь песня заразительна была,
Что и хозяин нашего осла
В ладони хлопал, бил ногами пол
И пел со всеми: «Ах! Исчез осёл!..»
...Вот кончен пир, заря уже взошла,
Идет наш дервиш навестить осла:
Он смотрит – а конюшня-то пуста,
Как брюхо после долгого поста.
«Где ж ослик?» – вопрошает он слугу,
А тот в ответ: «Откуда знать могу?
Не ты ль, когда был продан твой осёл,
С друзьями вместе пел, садясь за стол?»
«Ну нет, слуга, я на тебя найду
Управу! Я предам тебя суду!
Кто не вернет доверенное в срок —
Тех покарать нам повелел Пророк!»
А тот: «Орава нищих без числа,
Ворвавшись в стойло, увела осла:
Что мог я сделать, посуди ты сам?
Что скажет кот в ответ свирепым псам?..»
Заплакал суфий: «Ты бы пир прервал,
И закричал бы, и меня позвал, —
И мне б хоть возместили часть урона,
И от осла б осталась хоть попона!»
Слуга в ответ: «Да как бы я посмел
Скандалить там, где ты всех громче пел,
Где с хором возносился до небес
Твой вопль счастливый: «Ах! Осёл исчез!»
Я и решил, что продал ты осла,
Чтоб накормить голодных без числа».
Ответил суфий: «Ах, мне стыд и срам
За то, что спьяну вторил я ворам.
Теперь, прозрев, я понял навсегда,
Что подражанье – страшная беда!»
