«Но кто же ты такой, наш господин?»
Шакал ответил: «Райский я павлин!»
Его спросили: «Райские долины
Ты украшаешь ли, как все павлины?
«Скажи еще, оплот наш и твердыня,
Умеешь ли кричать ты по-павлиньи?»
«Нет, не могу!» — сказал шакала сын.
«Тогда ты лишь хвастун, а не павлин.
Ибо никто, бывавший лишь в пустыне,
Нам не расскажет о святой Медине.
Ты жалкий зверь, который в краску влез,
Меж тем краса павлинов — дар небес!»
О том, как горный козел теряет рассудок, завидя козу, как он прыгает через пропасть, и как становится порой легкой добычею
Козел в горах пасется высоко,
Меж скал, что от вершин недалеко.
Он осторожен, ибо и стрелки,
И звери хищные недалеки.
Ему и подобает осторожно
Судить: опасность истинна иль ложна?
Но вот он видит горную козу
За пропастью на склоне, там, внизу.
И тотчас меркнет свет в его глазах,
И корм ему — пустяк, опасность — прах.
Летит он через пропасть, слеп и глуп,
Как будто пропасть — это лишь уступ.
Но лучники умны, неторопливы,
Козлиный знают нрав и ждут поживы.
Им ведомо, что все забудет он.
Внезапным вожделеньем ослеплен.
И зверь, чей глас любви подруги кличет.
Становится нетрудною добычей.
Ведь и герою собственная страсть
Страшней порой, чем прочая напасть.
Сей мир подобен дереву, а нам
Уподобляться суждено плодам.
Пока незрелы на ветвях плоды,
Они висят, не ведая беды.
Но держатся на ветках еле-еле
Плоды, которые уже созрели.
Всяк норовит сорвать созревший плод,
Пока на землю сам не упадет.
Вот так же созреванье человека
И означает окончанье века.
Был приведен для обозрения слон
И в некое строенье помещен.
Чтоб подивиться на такое чудо,
Немало праздного сбежалось люда.
Но в помещенье тьма была черна,
И люди только трогали слона
И сразу же друг другу в возбуждение
Высказывали разные суждения.
Погладил кто-то хобот и изрек:
«На желоб слон похож, на водосток».
Потрогав ухо, женщина сказала:
«Не отличить слона от опахала!»
И кто-то, тронув ногу, восхищенно
Сказал, что слон как некая колонна.
Другой ощупал бок и молвил:
«Слон Скорей всего похож на шахский трон!»
«Алифа он прямей»,— решил юнец,
«Как „даль“ он согнут!» — возразил мудрец.
Бывает так повсюду: мрак и тьма
Людей лишают знанья .и ума.
Меж тем их разномыслие, пожалуй,
Исчезло б от свеченья свечки малой.
О том, как растерянность, вызванная изумлением, мешает размышлению и рассуждению
К цирюльнику пришел немолодой,
Почтенный муж с двухцветной бородой.
Сказал он: «Убери мои седины,
Чтоб были цветом полосы едины!
В мой дом приходит новая жена,
И седина моя мне не нужна!»
И брадобрей от удивленья вмиг
Всю разом старцу бороду остриг.
Что отхватил усердный брадобрей,
То подал старику рукой своей:
«Сам разберись, что черно здесь, что бело,
Меня в свое не впутывая дело!»
Вот и похожий ведом случай нам:
Дал некий встречный Зейду по шеям.
И Зейд к ударившему сам не свой
Рванулся, чтоб воздать ему с лихвой.
Сказал обидчик: «Что сердиться даром,
Лишь задал я вопрос своим ударом:
„Что породило звук от тумака:
Моя рука или твоя щека?“»
Ответил Зейд: «Мне трудно из-за боли
И размышлять и отвечать тем боле,
А так как ты ущерба не понес,
То сам и отвечай на свой вопрос!»
Послушай то, что слышал я стократ,
В чем скрытый смысл и тайный аромат.
Однажды в горы некий змеелов
Пошел, надеясь обрести улов.
Тот, кто избрал в удел исканий путь,
Отыщет, что искал, когда-нибудь.
Пускай взыскующий найдет, что ищет,
Ибо исканье — для надежды пища.
Охотник змей искал, как ищут клад,
В ту пору был обильный снегопад,
И вот во впадине крутого склона
Ловец увидел мертвого дракона.
Искал, диковинок ловитель змей,
Чтоб легковерных удивлять людей.
Хоть мы — цари природы, тем не мене
Ничтожность нас приводит в изумленье.
Сам человек себя не познает,
За что и низвергается с высот.
На нищенское рубище подчас
Меняя
