Маджнуну многие глупцы рекли:
«Не столь прекрасна красота Лейли.
В округе нашей есть по крайней мере
Сто или даже двести лучших пери.
Любую выбирай из этих дев!»
Маджнун глупцам ответил, побледнев:
«Краса — не очертание сосуда,
А то, что наливают нам оттуда.
Откуда уксус пить вам суждено,
Вкушаю я сладчайшее вино.
Вам этот уксус наливают к счастью,
Чтобы и вы не воспылали страстью.
Господь из одного кувшина льет
Кому-то горький яд, кому-то мед.
Хоть видят все сосуда очертанье,
Но лишь достойный видит содержанье!»
Хоть голос громок был его и внятен,
Но для людского слуха был отвратен.
Спать не давал и знати он, и черни
И в предрассветный час, и в час вечерний.
И хоть пугал детей он в колыбели,
Все ж муаззина до поры терпели.
Но вот собрались все принять решенье —
Сыскать от муаззина избавленье.
Усердному глашатаю Аллаха
Собрали денег эти дети праха
И так сказали; «Нам успокоенье
Несли твои призывы на моленье.
Мы, твой заслышав незабвенный глас,
Всю ночь до света не смыкали глаз.
Вот деньги для тебя, ступай по чести,
Справляй свой долг в ином каком-то месте.
Пусть правоверные в другом краю
Услышат песню вечную твою!
Пусть голос твой, звучащий в тишине,
Напоминает им о Судном дне!»
Взял деньги муаззин и в путь пустился:
Как раз в Каабу караван случился.
Однажды этот самый караван
Среди неверных свой раскинул стан,
А муаззин, усердием одержим,
Стал звать к молитве голосом дурным.
Ему сказали: «Этот крик кафирам
Немил, мы не уйдем отсюда с миром!»
Но нет, не толпы христиан гневливых —
Пришел один кафир из говорливых.
Принес он сласти и свечей немало,
И счастье на лице его сияло.
Он восклицал: «Где тот, чей звучный глас
Меня от горя и позора спас?»
Сказали все, что были с караваном:
«Твое суждение кажется нам странным!»
Кафир ответил: «Объясню, коль надо:
Есть дочка у меня, моя отрада;
Для вашей веры дочь была готова
Отречься от учения Христова.
Ислама суть звала ее, манила,
Пред, ней была моя бессильна сила.
Мое лицо от горя пожелтело,
Моя печаль, словно лампада, тлела,
Скорбел, молил я бога ежечасно,
Но, что ни делал, было все напрасно,
Покуда муаззина трубный глас
Вас ныне не призвал вершить намаз.
Дочь вопросила в миг тот благодатный:
„Что за отвратный шум и непонятный?"
Ей объяснили: так, мол, всякий раз
Сзывают мусульман творить намаз.
И дочь моя тогда сказала грустно:
„В церквах господних не кричат так гнусно!"
Вот так она, что столь была упряма,
Свернула в сторону с пути ислама.
Свершилось то, что сделать я не мог.
Душа освободилась от тревог.
Я сладко спал, счастливый и спокойный,
Хоть и кричал ваш муаззин достойный.
О муаззин, сейчас мой дар посильный
Изволь принять за глас свой замогильный.
Когда бы он не даровал мне милость,
Я сам не знаю, что б со мной случилось!
Будь я султаном, от своих щедрот
Твой золотом наполнил бы я рот».
У некоего старосты жена
Была не в меру до еды жадна.
Все то, что муж ей приносил, бывало,
Жена припрятывала и съедала.
Однажды мяса муж решил купить,
Чтобы гостей позвать и угостить.
Жена поспешно принялась за дело:
Кебаб изжарила она и съела.
Хозяин вечером пришел домой
И, как сказал, гостей привел с собой.
Он крикнул: «Эй, жена, пришли к. нам гости,
Подай-ка мяса, отделив от кости!»
Жена сказала: «Съел проклятый кот
То, что принес ты от своих щедрот!»
Муж удивился, да и неспроста:
«Давай весы, чтоб взвесить нам кота».
Сказал хозяин: «Как неверен мир,
Полмана было мяса и сатир.
Ты видишь, тянет половину мана
Кот вместе с мясом, что довольно странно.
Когда полмана эти весит кот,
